То и дело громыхали ящики, хлопала ткань на фурах и трещала мешковина, стягиваемая пеньковой веревкой. Приглушенные голоса периодически отдавали приказы и бранили нерасторопных с той ленивой интонацией, что придавала тон обреченной жалостливости любому, кого подняли из кровати ни свет, ни заря, посулив лишь долгий путь на пронизывающем ветру, да еще длинною в целый день. Благо, что зимой понятие "день" было сильно урезано в пользу ночи, если отталкиваться от того мерила, коим, впрочем, весьма субъективно, в этих краях являлся солнечный свет.
Тард встал, подбоченившись, на большой ящик и взирал на приготовления с той нескрываемой гордостью, что свойственна любому после долгого и муторного ожидания результата. Гнома немного беспокоил лишь тот факт, что нынче утром возле него неотступно находился Карнаж, более того, потягивал свой чай с таким довольным видом, будто они направлялись не в пустоши, а, наоборот, возвращались за наградой. Дело в том, что последнее время возле Бритвы практически неотлучно присутствовал Гортт, но как раз его-то нигде и не было видно. Однако явился тот, кто долго и безвестно пропадал - полукровка, да еще с таким лицом, словно из двух слагаемых безусловного успеха сорвиголов "если красть - то миллион, если любить - то королеву" он таки умудрился выполнить один из пунктов. Если принимать в расчет, что лошадь полукровки стояла рядом и, кроме обычной поклажи в виде торбы и седельных сумок, не была отягчена парой сундуков или, на худой конец, громадным мешком с печатью казначейства, стало быть, "ловцу удачи" несметное богатство все также показывало шиш. Но вот в другом аспекте явно что-то обломилось.
- Карнаж.
- Да?
- Что за идиотская улыбка?
- Жизнь добра ко мне.
- Ясно, - закусив мундштук трубки, протянул гном, раздербанивая зашитый мешочек со свежим табаком, - Ты это... заныкай свой оскал куда подальше, пока в путь не двинем. А там уж щерься всем ветрам из капюшона хоть до усрачки!
- Ты не в духе? - вскинул брови полукровка, но улыбку спрятал.
Карнаж неплохо изучил Тарда и знал, что неспроста в речи гнома вдруг появляется много крепких словечек и не самых любезных интонаций.
- Почему же? Все зашибись! Мне ж по жизни не хватало только сущей малости: быть нянькой кучке феларских засранцев посреди Пепельных Пустошей! Да еще с детьми, бабами и обозом в придачу, для полного счастья!
- Я разделяю твое возмущение, - заверил Феникс.
- Тогда не лыбься тут, а смотри в оба, - буркнул Тард, закуривая.
- Раздражаю?
- Бесишь!
- Понял.
Тучи на лице Бритвы разошлись только с появление матриарха, что в окружении телохранителей взирала на последние приготовления к походу с одной из башен. Совсем же разгладились морщины у него на лбу ишь тогда, когда к ним из закоулка вынырнул Гортт.
Рыжебородый гном сиял, словно начищенная ларонийская крона.
Бритва уставился на эту улыбку, как имперский бык на арене на красное полотнище, к которому забавным намеком мог служить рыжий цвет волос у обоих, кто источали лучезарность настроения этим утром. С чувством плюнув, глава убийц драконов что-то пробормотал о сговоре рыжих и отвернулся.
Гортт осекся, но не надолго, так как еще оставался полукровка, которого ему вполне могло хватить для похвальбы.
Пока друг подбирал слова, сбитый с толку реакцией Тарда, Феникс сам решил протянуть ему руку помощи, тем паче гном столь явно держался за широкий, богато украшенный кушак с двумя рукоятками топоров, торчащими возле пряжек, что ходить вокруг да около не пришлось.
- Ба! Да ты никак прибарахлился, дружище!? - Карнаж поднял руки, венчая этим сцену, где кульминацией служило его изумление.
- А то! - Гортт положил свои широкие ладони на серебряные оголовья топорищ, покрытых черным лаком, и развернулся сначала правым, а потом левым боком, демонстрируя парные островитянские топоры великолепной работы, - Оцени!
- Шик! - кивнул Карнаж с видом знатока.
- Выложил чертову кучу денег! Но, клянусь кишками Основателя, они того стоят, - задрал подбородок гном. - Драконов порубают как капусту!
- Надо думать, - поддакнул Феникс, - Особенно если есть руки, что сообщат удару надлежащую мощь.
В этот момент Тард подозвал к себе Гортта. Главе убийц драконов нужно было разобраться с одним из обозчиков, который никак не хотел признать, что его телега на ладан дышит. Карнаж не стал тащиться следом, так как в устройстве повозок смыслил немного, а также полагал, что двух гномов более чем достаточно против одного субтильного феларца, пусть за спиной того и скрывалось многочисленное семейство, однако уже становилось ясно, что силы не равны.
Задрав голову вверх, полукровка смотрел на башню, с вершин которой за приготовлениями наблюдала матриарх. Редкие снежинки проплывали на линии их встретившихся взглядов, как-то особенно остро подчеркивая, казалось бы, неуместную, но все же горечь расставания. Что там считать, месяц-полтора, вот и весь срок, который они знали друг друга. Не принимая в расчет встречу в междумирье, верхней оболочке Бездны, куда устремлялся дух тех, кто слишком глубоко погружался в медитацию. Хотя именно эта встреча подчеркивала родство их душ, интересов и устремлений, так как оказаться столь близко в бесконечном пространстве той темноты было большой редкостью. И именно эта близость ставила крест на каком бы то ни было "романтически-классическом" развитии этих отношений, которое многие могли бы попытаться нарисовать в своем воображении. Да, они оба были не чужды живых, эмоциональных черт, но следовало признать также, что в чем-то они оказывались "шиворот на выворот" привычному. Их подлинная жесткость скрывалась за мягкой периной присущих всем порывов и настроений, а не наоборот, когда жесткость есть ни что иное, как щит для сбережения мягкой начинки души, что есть все те же чувства, эмоции, порывы и настроения. Возможно, именно поэтому оба ощущали некую привязанность и благодарность друг другу. Просто за то, что на жизненном пути появился хоть кто-то, кто понимал суть, а не частности, кто подлинно мог сочувствовать, сознательно, в полной мере понимая, чему и зачем он оказывает это сочувствие. Как подача милостыни: можно бросить пригоршню серебра под ноги просящему, а можно один медяк вложить прямо в руку и согреть озябшие пальцы в своих ладонях. Такое оказывалось ценнее и горсти золотых, ведь не продавалось ни на одном базаре, хоть сколько будь готов выложить за это не то что нищий, которому свезло, даже толстосум, с детства обитающий в роскоши, но не богатый, сытый, но не насытившийся, никогда не знавший холода, но не изведавший подлинного тепла...
- Здорово, Феникс!
"Ловец удачи" был недоволен, что это грубое, панибратское приветствие, вырвало его из раздумий, достаточно приятных в кратком одиночестве, чтобы вовсе не требовать компании, тем паче непрошенной. Впрочем, полукровка давно заметил, что мир вокруг и населяющие его в наглости своей всегда достигали крайней степени, если им что-то диктовала прихоть.
- Ну, здорово, коль не шутишь, - ответил Карнаж, устремляя взгляд на феларского солдата, которого видел впервые в жизни.
Однако тот явно знал полукровку. Может быть, поэтому прятался за тремя псами, которых держал на привязи у своих ног, хотя вряд ли... У псов все ребра были наружу и, если и следовало рассчитывать, то только на кратковременную злость, порожденную голодом, не более того.
- У нашего капитана есть к тебе пара слов, - недружелюбно буркнул феларец, опуская глаза.
- Опля! - ухмыльнулся Карнаж.
Псы зарычали. Солдат шикнул на них.
Офицер вырос как из-под земли. Феникс сложил руки на груди - если этим дешевым эффектом на него хотели произвести впечатление, то добились только того, что он прямо с этого места завернул всю постановку, как полнейшую бездарность.
- Вы тоже искали со мной встречи, сударь? - опередил капитана полукровка, нарочито громко обозначая "тоже", словно напоминая, чем закончились такие поиски для одного из феларцев в недавнем прошлом.
Офицер хмыкнул, побледнел, взял себя в руки, но вздрогнул, сделал вид, что ежится, потер плечи, успокоился, но ненадолго. Напрягся, проделывая усилие, как канатоходец, что сбился с ритма, но все также вынужден шагать на высоте с десяток футов, и выдавил:
- Да.
- Тогда излагайте и побыстрее, - Феникс инстинктивно не дал феларцу и на этот раз встать в диалоге на твердые ноги, предпочитая поддерживать то шаткое положение, когда достаточно и щелчка, чтобы с треском опрокинуть.
- Я хотел бы...
- Извиниться?
- Еще чего?! - теперь кровь прилила к его лицу.
- Продолжайте.
- Предупредить...
- О-о! - протянул Карнаж.
- Что если вы...
Пора. Использование момента было испокон веков главным шансом для любого ранкена.