От мыслей меня отвлекло сопение. Вообще-то этот звук в обществе Зайца за последнее время стал привычен, но сейчас оно было каким-то взбудораженным, и я перевел взгляд на мальчишку. Он дергал себя за кудри, мял их, скреб ногтями голову и при этом таращился на меня совершенно ошалело.
– Что с тобой? – спросил я.
– Граф… – прошептал Заяц. – Ты все равно граф! Твой отец граф! Ты понимаешь?!
– Нет, не понимаю я тебя, – вздохнул я устало.
– Он же тебя отдал, ЭсАш этот… почему отдал? Потому что граф! Спрятал тебя!
– От кого спрятал?
– От… врагов. От злых родичей или… Я тоже…
– Да что ты несешь? – совсем удивился я, и когда мальчик застыл, беззвучно шевеля губами, добавил: – Эй, очнись! Ты что, считаешь себя графом, которого лишили семьи?
– Я… Нет… Да… То есть… – залепетал он и смолк.
Заметив движение в небе, я перевел туда взгляд. Знакомый дирижабль летел невысоко над Дунаем, гораздо ближе, чем раньше, что позволяло разглядеть детали. Красная кишка, в которую были запеленуты газовые баллоны, напоминала лохмотья нищего. Она состояла будто из сплошных заплат, с боков свисало подобие бахромы: сети, обрывки канатов, тряпки, корзины, клети и что-то еще, трудно различимое. По гребню шел ряд флагштоков, на которых развевались разноцветные знамена. Под гондолой полоскались на ветру какие-то простыни, словно на освободившееся от аэроплана место повесили белье для просушки.
Из передней части гондолы торчали две кривые штанги, напоминающие длинные тонкие рога. Металлические, с узкими загнутыми концами – я не мог даже примерно понять, для чего нужны эти штуки.
Нет, эта странная машина похожа не на гусеницу, подумал я. Агрегат напоминает скорее рыбу – беззаботную, слегка сумасшедшую рыбину, вылетевшую из морских глубин поближе к солнцу, рыбу-весельчака, задорного бродягу-сумасброда.
Заяц, позабыв о своих переживаниях, пялился на дирижабль, который медленно удалялся от нас. А я вдруг понял, что на определенном расстоянии часть узоров, покрывающих бока, превращаются в… Ну да – в огромные буквы, которые складываются в слова: «Табор ветров».
Глядя вслед дирижаблю, я стал одеваться. Это что же – цыганский дирижабль? Но при чем тут, спрашивается, цыгане? Логично предположить, что люди, преследующие баржу, которая перевозит адское мыло, связаны с противником Хозяина – то есть с Мистером Иксом. Неужели цыгане в союзниках у Мессии? Или он сам – цыган? Цыганский барон? Я тряхнул головой: какая-то ерунда! Не верю я в такое. Но тогда почему летающий табор преследует баржу, почему цыганский аэроплан атаковал ее?
По-прежнему очень много вопросов и мало ответов, и по-прежнему, чтобы получить их, нужно отыскать Хозяина. Вот только баржа уходит все дальше, и мне во что бы то ни стало нужно побыстрее догнать ее.
Дунувший от реки ветер зашелестел прилепленными к лодке банкнотами, сорвал одну, и Заяц с криком: «Деньга́ улетает!» кинулся в погоню. Бросив рубашку, я стал поспешно собирать деньги в портмоне, пока силы природы не лишили меня финансового благосостояния. Мальчишка принес обратно банкноту в пять венгерских крон, отдал мне.
– Тепло здесь, – заметил он, прыгая на одной ноге и натягивая штаны. – Потому что это юг. Значит, Анри, пойдем от реки, найдем город какой-то. Деньга у тебя есть, нужно одёжу нам новую купить. Наша такая уже, особенно моя… фрики могут как бродягу загрести.
Он сделал несколько шагов прочь от берега, но увидел, что я зашагал в сторону пристани, и окликнул:
– Эй, ты куда?
– Иди за мной, – сказал я.
– Зачем?
– Заяц, я не могу потерять Лозу с Кулаком. Они уплывают и скоро будут совсем далеко.
– Да куда ж им с Дуная деться?
– А сколько пристаней ниже по реке? Если они сойдут с баржи? Как хочешь, я тебе не приказываю.
– Я ж сказал, что теперь насовсем с тобой, Анри! – он бросился следом.
Одежда высохла не до конца, и мне было зябко, несмотря на теплый день. Так и простудиться недолго… Ничего, скоро тяжелая физическая работа меня согреет. Например, надо будет бросать уголь в топку. Или там автоподача? На такой посудине – вряд ли, хотя кто его знает, скоро увидим. Я повел плечами, потрогал кобуру. Два револьвера стали моими привычными спутниками, и пустая кобура справа была как дупло на месте выпавшего зуба, которое то и дело машинально щупаешь языком. Рука тянулась под сюртук, пальцы хватали пустоту… оружие нужно вернуть, без двух револьверов я чувствовал себя неполным, недостаточным.
Мальчишка нагнал меня уже у пристани, когда под ногами заскрипел настил, и спросил:
– Ты на баркасе поплыть хочешь?
Я кивнул, и он продолжал спрашивать:
– А дальше как? Нас же на баржу не пустят. Вот догоним – и что делать?
– Будем следить. На реке можно держаться далеко, в трубу только посматривать на них, и все. Увидим, где баржа встанет окончательно, тогда я буду решать, как быть.
Он семенил рядом, потом приотстал, обежав меня сзади, пошел с другой стороны, заглядывая в лицо:
– Анри, но как же мы поплывем? Мы ж не знаем, как с баркасом управляться.
– Вряд ли это так сложно. Я имел дело со всякими машинами, а это тоже паровой механизм, просто для передвижения по воде. Справимся… если ты мне поможешь.
– Помогу, помогу!
Конечно, все это было очень самонадеянно. Речная наука – тоже наука, и для начала ею надо овладеть, а уж потом браться за дело. Но сейчас мне не оставалось ничего, кроме самонадеянности.
Рыбацкие лодки, весельные и небольшие парусники, качались на волнах по обе стороны причала. Баркас «Мое дело» был пришвартован в самом конце, и вблизи он подтвердил первое впечатление: растоптанный, но крепкий башмак – из того племени простых народных башмаков, что приняли форму ступни своего владельца. Пусть они выглядят нескладно, зато надежны и удобны так, что их просто не замечаешь на ноге.
В конце причала Заяц, сорвавшись с места, перемахнул через борт. Баркас стоял кормой к нам, палубу от взгляда закрывала рубка. Мальчишка нырнул внутрь, снова показался, крикнул: «Колесо там, колесо с ручками! Этот… штурвал!» – после чего, обежав рубку, скрылся из виду.
Я остановился на краю настила. Всерьез плавать мне пока не доводилось, и уж тем более не доводилось управлять судном, пусть даже таким небольшим. Неважно, разберусь. Передо мной просто плавучий механизм, а с механизмами я всегда ладил.
Но я не успел перебраться на баркас, потому что услышал стук копыт. К пристани подъезжала двуколка, запряженная низкорослой лошадкой. Экипаж производил то же впечатление, что и посудина: нечто приземистое и как бы раздавшееся в бока, старое, видавшее виды, но еще крепкое, еще готовое послужить… И лошадь была такой же – немолодой, видавшей виды, спокойной, крепкой и философски настроенной.
Сидящий в повозке хозяин баркаса слез и неторопливо направился ко мне. Доски заскрипели под грузными шагами. Пухлые розовые щеки, веснушки под глазами… добродушное лицо его свидетельствовало о здоровье как душевном, так и физическом. Он шел, заложив большие пальцы за ремень штанов из добротного темного сукна, на которые успел сменить свои парусиновые шаровары. Трубка в зубах дымилась. Большие залысины поблескивали в лучах солнца, глаза смотрели внимательно и твердо.
– Что это вы делаете с моим баркасом? – произнес мужчина на немецком, не вынимая трубку из зубов.
– Просто смотрим, – сказал я тоже по-немецки, поплотнее запахивая сюртук, хотя этот человек с его внимательным взглядом почти наверняка успел заметить рукоять револьвера. – Вы знаете английский?
– Не очень-то. – Он остановился передо мной, широко расставив ноги. – Но понимаю сносно.
– А я, увы, плохо знаю немецкий, – ответил я уже на английском. – Но понимаю его.
– Тогда я буду говорить на языке Германии, а вы – на том, который привыкли использовать жители британских островов.
С баркаса к нам перемахнул Заяц, вцепился в мой рукав, потянул, и когда я нагнулся, прошептал:
– Давай щас в воду его бросаем, а сами ходу отсюда.
Я отрицательно качнул головой, выпрямился. Мужчина уточнил:
– Значит, вы просто осматривали «Мое дело»… И чем вызван интерес?
– Любопытством ребенка, – пояснил я.
– Что же, похвальная черта, – он смерил Зайца взглядом и пожевал губами, перемещая трубку из одного угла рта в другой. – Жаль, что сейчас нельзя показать мальцу работу двигателя.
– Нельзя? – повторил я.
– Никак невозможно. Угля на борту не хватит даже для того, чтобы развести пары, уж не говоря про плавание, пусть и совсем короткое. Запасы я храню в своем угольном амбаре, – он махнул рукой в сторону рыбацкой деревни.
– Вот как, – произнес я ровным голосом. – Хотя какая нам разница.