— Люсьен, конечно, давно пора проведать. Но Алену я тебе не доверю.
— Эй, да ты ревнуешь, что ли? К кому?
— Все равно. Я — это я, а ты…
— Это я. Ну и что?
— Нет. — Миша упрямо замотал головой.
— Вот скотина! Сам собираешься к Люсьен, а Алене, выходит, даже со мной нельзя. То есть с тобой.
Я поскреб свою щетину, потом провел рукой по его щеке. Вроде такая же.
— Давай переодеваться.
— Прямо сейчас? Лучше завтра, я с перепоя…
— Ничего, поправишься.
— А если я подцеплю чего-нибудь? — капризно проныл Миша, и меня это взбесило.
— Ты хотел знать, что будет дальше? Слушай. В апреле Алена уйдет.
— Как так уйдет? — оторопел он.
— Насовсем.
— Врешь!
— Жалко, я паспорт не взял, там все написано.
Он отошел к окну и закурил. Представив, что сейчас творится у него в душе, я пожалел, что не сдержался.
— Не расстраивайся. Конечно, вначале было трудно. А когда смирился, вроде ничего, жить можно. Телевизором никто не достает. Сиди и пиши на здоровье. Сам себе хозяин! Захотел — пошел в магазин или убрался. Не захотел — не надо. К тому же стервой она оказалась порядочной. Угадай, что тебе достанется после раздела имущества.
— Книги, компьютер и стол.
— Точно. И тесная конура в Перове. Нормально?
Миша докурил сигарету до самого фильтра, и яростно растоптал ее каблуком.
— А может, и к лучшему, — опустошенно, совсем как Мефодий, сказал он и расстегнул ветровку. — Только денег у меня с собой — ноль. Подкинешь? Я потом верну.
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Истерический смех не отпускал нас несколько минут, пока не заболели легкие. Когда мы все же успокоились, утерли слезы и просморкались, то ощутили себя теми, кем являлись по сути: больше, чем близнецами, больше, чем единомышленниками. Мы были единой личностью.
Миша первым раскинул руки, и мы обнялись. Я устыдился, что не рассказал ему всей правды, включая и то, в каком виде он застанет Люсьен. Я был достаточно брезглив, чтобы позариться на чересчур доступное тело, и Мишу-младшего ожидал неприятный сюрприз. Мысль о том, что я обманываю самого близкого человека, больно резанула по совести, однако от нового порыва откровения я удержался. Все, что хорошо для меня, полезно и для него.
Мы принялись торопливо раздеваться, вешая одежду на перила.
— Трусы тоже снимай, — распорядился я. — И носки. У разведчиков мелочей не бывает.
— Может, не надо? Когда ты мне позвонил, я так переполошился, что надел все вчерашнее.
— Ничего, у меня тоже не фиалки, — хохотнул я, показывая свой еще не хрустящий, но уже недалекий от этого носок. — У Люсьен спал не раздеваясь, так что извини.
— Ты ее не…
— Да все разговоры, — буркнул я, проклиная свой длинный язык. — Но она готова, никаких проблем.
Мы разделись догола и некоторое время стояли друг напротив друга, переминаясь на ледяном полу. За пять лет мое тело почти не изменилось. Если я чем-то и отличался от Миши, то лишь в лучшую сторону. Живот стал поменьше, ноги постройнели, задница перестала быть рыхлой и складчатой, словно у младенца.
— Все, надо спортом заниматься, — решил он.
— Такого за тобой не помню. Лучше кури поменьше, а то меня кашель по утрам замучил.
Миша с трудом натянул мои джинсы с небольшой пачкой денег в кармане, а я облачился в просторные брюки, скупо брякнувшие несколькими монетками. Себе я оставил лишь машинку, тетрадь, ключи от квартиры в Перове и дискеты.
— Ну и правильно, — сказал Миша.
— Ты о чем?
— О твоей нынешней работе. Я о ней давно мечтал, только боялся.
Ах вот как! Он решил, что я теперь секретный агент.
— Понимаю, служба. Не волнуйся, никто не узнает, — заверил Миша. — Но мог бы и сразу сказать, мы же все-таки… Если, нужно — я всегда пожалуйста. А ты молодец, — добавил он с уважением.
— Спасибо, — сурово произнес я, делая лицо мужественным и честным.
— Волосы! — спохватился он. — Они у тебя короткие, а я уже месяц до парикмахерской не дойду. Вдруг Алена заметит?
— Вряд ли. Лучше расскажи ваши последние новости. У кого были, о чем говорили, кто с кем поссорился. Я уже забыл все.
Он посвятил меня в свежие семейные тайны, и я еще раз убедился, что моя жизнь с Аленой была наполнена трясиной мелочной суеты. Споры о том, какую ей надеть юбку, скандалы из-за того, какой варить суп, а за всем этим — глухая, ватная пустота. Был ли я с Аленой счастлив? Или, потеряв ее, я приобрел что-то гораздо большее?
Мы выкурили по последней и вновь обнялись.
— Ну, тебе вниз, мне наверх. Купи Люсьен пива, она тоже страдает. Водки не забудь пару бутылок. Лучше пять, чтоб завтра не бегать, вдруг засветишься где-нибудь? Только сразу все не отдавай, она меры не знает. Еды захвати, у Люсьен шаром покати. И для сестренки ее чего-нибудь, мандаринов, что ли.
— Слушаюсь, мой генерал. Миша, а может, наша история для сюжета сгодится? Шпионы во времени и так далее. Круто!
— Не советую, — ответил я многозначительно.
— Понял. Тогда последний вопрос.
— Ну, валяй.
— Сколько вас здесь, агентов?
В его голосе была такая мольба, что сжималось сердце. Не ответить было нельзя. Одной ложью больше, что поделать!
— Четыре человека в каждом десятилетии, — сообщил я с предельной конфиденциальностью. — Да, чуть не забыл. Скоро в «Реке» под твоим именем выйдут четыре книжки. Не отказывайся, так надо. Продолжай работать, теперь тебя начнут печатать. Пиши, пиши, пиши — это все, что от тебя требуется.
— У меня к тебе тоже есть одна просьба. Если позвонит Костик, скажи, что я согласен.
— Какой еще Костик?
В мозгу что-то тревожно тренькнуло.
— Ну Костик, Афанасьев.
— Не знаю я никакого Афанасьева. Откуда он взялся?
— Долго объяснять, — нетерпеливо ответил Миша. — Да знаешь, знаешь, забыл только. В общем, если позвонит, соглашайся.
— С чем?
— Да не важно. Просто скажи: «Я согласен».
Направляясь к Люсьен, Миша сиял, как начищенный самовар. Я сочувственно смотрел ему в спину, борясь с желанием догнать и объяснить все по-человечески. Нет, этого делать нельзя, особенно после того, как он переполнился гордостью за свое будущее.
Остановившись у знакомой двери, я без труда нашел нужный ключ. Замок повернулся мягко, петли не издали ни звука. Алена любила, чтобы в доме был порядок.
— Миш, ты? — раздалось из комнаты.
— Я.
Чтобы ответ получился будничным, мне пришлось собрать в кулак все свое самообладание.
— Который час? — Алена ленилась повернуться на бок и глянуть на будильник.
— Девять.
Я скинул ветровку, затем ботинки и, воткнув ноги в родные тапочки, остановился перед спальней.
— Вставать неохота. Сигареты купил?
— Нет.
— Почему? И чего так долго? Миш, сделай кофе.
Я с облегчением потопал на кухню. Сзади послышались шаги, и в дверях, на ходу запахивая халат, появилась Алена. Я поспешно отвернулся и с двойным рвением занялся завтраком.
— А где «доброе утро»?
Придется посмотреть.
Медленно, словно боясь ослепнуть, я отошел назад и повернул голову. Это была та самая женщина, к которой я привык, та, которую я знал и любил. Алена стояла растрепанная и не проснувшаяся, но ее сонливость разительно отличалась от той, что я увидел в Мише. На ее щеке обозначились две розовые складки от подушки, глаза раскрылись еще не до конца, из-за чего лицо Алены приобрело умильно-беззащитное выражение. Она смешно наморщила носик и налила в чашку воды.
Халатик распахнулся, и я увидел ее грудь — почти полностью. То, что оставалось за бирюзовой тканью, манило сильнее, чем все женщины мира, вместе взятые. Я знал это тело так же хорошо, как свое, но сейчас полуприкрытая нагота Алены почему-то взволновала меня, как никогда прежде.
— Чего такой напряженный? И почему без сигарет?
— Деньги забыл.
Алена зевнула и пошла в ванную. Сейчас она скинет халатик, а под ним — ничего. Я услышал, как зашуршала клеенчатая занавеска и зашумел душ. Пена в кофейнике вскипела и выплеснулась наружу.
— Алена!
— Да?
— Ты никогда не пила кофе в ванной? Я поставил чашку на стеклянную полочку между стаканом с зубными щетками и бритвенным станком.
— С ума сошел?
Я отдернул занавеску — Алена даже не попыталась прикрыться. Черт, да она же моя жена! Видно, я и правда спятил. Я торопливо сбросил Мишины тряпки и встал под горячую струю рядом с Аленой.
— Кажется, ты задумал что-то нехорошее.
— Хорошее.
Она уже намылилась, и мои руки легко скользили по ее гладкой коже. Только сейчас я понял, что моя жена была еще очень молодой женщиной, и ей вряд ли хватало того, что мог дать Миша-младший.
Алена выдавила на ладонь большую каплю шампуня и сказала:
— Прогулка пошла тебе на пользу. Гуляй почаще.
«Хоботков открыл глаза и долго не мог вспомнить, где он находится. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице слышно не было, но черные стропила сочились влагой. Они плакали по Хоботкову».