Я вышел на «Третьяковской» в пятнадцать пятьдесят пять.
Боязнь опоздать, сменилась новой заботой: не пропустить Шурика. Я встал напротив лестницы перехода, пытаясь следить за всеми пассажирами сразу. Одновременно с Кнутовским я искал и оперативников. Мне казалось, что подчиненные Фирсова будут похожи на киллеров, преследовавших нас с Ксенией, поэтому особое внимание уделял невзрачным типам в сереньких тройках. Таких здесь находилось великое множество, и будь моя фантазия чуть посмелее, я бы решил, что Иван Иванович согнал сюда всю контору. Тем не менее одного человека мне вычислить все-таки удалось. Мужчина, полностью соответствовавший моим представлениям о секретных агентах, безучастно прохаживался всего в нескольких метрах от меня. Почуяв мое внимание, незнакомец посмотрел на часы и, зевнув, направился к эскалатору. На полпути он свернул за колонну, но я точно знал, что в поезд он не сядет. Как только мужчина скрылся, его внешность мгновенно улетучилась из памяти, и воссоздать ее я уже не мог. «Вот если бы ему в руки чемоданчик», — подумал я, однако тут же о нем забыл, поскольку совершенно неожиданно увидел Кнута.
Шурик шел ко мне сам — улыбаясь негаданной встрече и заранее отводя руку для приветственного хлопка.
— Здорово, какими судьбами?
— Свидание, — ляпнул я первое, что подвернулось на язык.
— А как же ячейка общества?
— Не пострадает.
Я вдруг сообразил, что мне нужно протрепаться с Кнутом хотя бы минут пять, чтобы не спеша довести его до края платформы. Говорить было не о чем, и я пожалел, что не заготовил какую-нибудь историю или, на худой конец, пару глупых вопросов.
— Как процесс? — спросил я.
— Творческий? Не знаю… Наверное, скоро завяжу.
— Ты это серьезно? — Я не мог вообразить Шурика в отрыве от клавиатуры, от бессонницы и от его растрепанного блокнота со скромным названием «Озарения».
— Не получается ничего, Мишка.
— У тебя?! У кого же тогда получается?
— Не берут ничего. Ездил недавно в «Реку»…
Под ребрами что-то встрепенулось.
— И что возил?
— Да какая разница? Все равно вернули. Есть там один… Хоботков, представляешь? Специально придумаю какого-нибудь убогого и назову в честь его.
— Ну и правильно.
— Такую биографию ему состряпаю, — мстительно проговорил Кнут. — Будет у меня бомжем, алкоголиком и наркоманом.
— И гомосеком, — поддакнул я, выводя Шурика на платформу.
Мы незаметно приблизились к белой линии, и я вдруг понял, от чего так разволновался, услышав, что Кнутовский собирается покончить с сочинительством. Все эта несчастная книжка! Почему ее не написал кто-то другой?
— Ты чего побледнел? — насторожился он. — Тебе плохо?
— Нормально. Сволочь я, Саша. Трижды сволочь — на все времена.
Сумрачную пасть тоннеля осветили фары поезда. Короткие половинки шпал по обе стороны от желоба стали похожи на хорошо обглоданные ребра. Рельсы вдалеке засияли двумя порезами, и я впервые заметил, насколько они кривые. Почему вагоны с них не сходят? Рельсы кажутся скользкими…
— Миша, с тобой все в порядке? — забеспокоился Кнут. — Пойдем к дежурной, она врача вызовет.
Ну не будь ты таким заботливым! Как же я тебя столкну? Как я смогу? Может, это и не обязательно, нужно лишь внушить себе, что я готов? Увериться самому и убедить Шурика, сделать вид, что собираюсь бросить его под колеса. Но если я только притворюсь, то угрозы для жизни Кнутовского не возникнет и Тихон не придет — откуда ему знать, кто и когда пугал его любимого писателя. Он появится при условии, что Кнут погибнет, — появится и все исправит. Шурик в любом случае останется жив, его смерть ненастоящая. Такая вот веселая игра.
— Не хочешь врача, не надо, давай хотя бы на лавочку сядем. Что ты к самому краю придвинулся?
Из тоннеля показалась тупая морда локомотива. Пассажиры встали плотнее: в каждом вагоне освободится несколько сидячих мест, и нужно проявить сноровку, чтобы успеть их занять. Из-за колонны выглянул скучающий субъект — я никак не мог вспомнить, видел ли я его раньше. Ему подошел бы задрипанный чемоданчик, ну да, это же человек Фирсова. Как он узнал, где нужно караулить рыжего? И где сам Тихон? Неужели не поверил?
Платформа быстро наполнялась народом. На противоположной стороне остановился состав из «Перова», и к нам ринулась целая толпа. Самоуверенный инвалид влез между мной и Кнутовским и поставил мне на ногу свой костыль.
«Не получится, — с облегчением подумал я. — Этот поезд не будет обагрен кровью. Пусть он уедет, дождусь следующего и тогда решусь».
Я огляделся — группа захвата находилась рядом. Один подпирал колонну, второй прогуливался в центре зала. Был наверняка и третий, затерявшийся где-то здесь, среди пассажиров. Не мало я запросил? Надо было пятерых. Хотя какая разница, ведь я этого не сделаю.
Над головами показалась несуразная кепка — не кавказская, а «шотландка», уместная где-нибудь в зимнем Лондоне. Из Европы, стало быть, турист. Чего он сюда приперся? Ехал бы на «Площадь революции», там красивые статуи с серпами и «наганами».
Турист потрогал взмокший лоб, кепка сдвинулась на затылок, и из-под козырька выскочил огненно-рыжий вихор. Это он! Потоптав костылем мою ногу, инвалид сделал шаг назад, и нас с Шуриком прижало друг к другу.
— Женщина, пожалуйста, — усовестил Кнут чрезмерно активную даму с острыми локтями. — Миша, выберемся отсюда. Придушат на фиг!
Первый вагон был уже в нескольких метрах. Поезд останавливался, но скорость была еще приличной. Он раздавит человека как помидор. Красная гуща разлетится по сальной стене, а тонкая кожица намотается на вращающиеся части. Я не смогу!
Беспокойно озираясь, Тихон задержал взгляд сначала на мне, потом на беспортфельном киллере. Он понял. И он также стоял перед выбором.
— Пойдем, Саша, — тронул я Кнутовского за плечо, уводя его от приближающегося поезда, и тут Тихон не выдержал.
Распихивая неповоротливых пассажиров, он бросился ко мне. Люди возмущенно роптали, но расступались: кому охота связываться? Тихон схватил меня за ворот как раз в тот момент, когда до передних колес оставался один прыжок. Машинист с интересом покосился на внезапную возню, но поезд унес его дальше. Мимо летел второй или третий вагон, собственно, уже не летел — дожимал остатки движения, а Тихон все не отпускал мою рубашку и продолжал оттаскивать меня от Шурика.
— Ну и подонок же ты! — выдохнул он.
Тихон поверил. Значит, я все-таки убил Шурку — не в нынешней версии, так в какой-то другой.
Кто я после этого?!
Вокруг нас образовалась невообразимая давка: народ устремился к дверям, но из вагона еще не все вышли. Мы мешали и тем и другим. Какой-то дюжий мужчина оттолкнул нас в сторону, однако там тоже были люди, и они также торопились. Барабанные перепонки проткнул истошный крик ребенка. Мальчишка в красно-белой бейсболке с эмблемой «Спартака» на козырьке упорно протискивался сквозь тела, силясь до кого-то дотянуться.
Тетка вновь заработала локтями, Тихон споткнулся и упал, на него осела старушка с кошелками. Пытаясь подняться, он яростно засучил ногами, но лишь опрокинул сумки, из которых высыпались какие-то мягкие свертки. Кепка слетела на пол и тут же была затоптана разномастной обувью.
Мне помогли выбраться на свободный участок. Кнут уже находился там, наблюдая окончание потасовки. Через секунду из толпы вывели Тихона с выкрученными руками. Двое «серых» крепко, но неприметно придерживали его запястья, и, как только появилась возможность, накинули на них наручники.
— С этим что? — осведомился третий, указывая на Шурика.
— Он ни при чем.
В глазах Кнутовского читалось желание вникнуть в суть происходящего, но для этого нужно было знать всю историю, такую же запутанную, как большинство его сюжетов. Он, несомненно, заметил, что я не просто связан со светлопиджачной троицей, но и в каком-то смысле ее возглавляю.
— Мишка, кто они?
— Мы привлекаем внимание, — деловито заметил один из спецов. — У нас наверху машина.
— Мишка?..
— Иди, дурак, пока отпускают, — прошипел Тихон.
Я ждал от него ненависти и отчаяния, но увидел только горечь.
— Как хотите. Вам жить, — добавил он странное.
Поднимаясь на эскалаторе, я не удержался и посмотрел вниз — Кнут все не уходил. Он одиноко стоял в центре зала и не сводил с меня глаз. Инцидент на платформе давно забылся, последние свидетели разъехались, а наши следы затерлись и потерялись в пестром мраморе. Только Шурка не двигался с места и продолжал вглядываться в толпу, словно трагически и сентиментально прощался с первой любовью.
Из очередного поезда хлынули новые пассажиры, и Кнутовский утонул в торопливой массе. Я надеялся, что он не исчезнет так незаметно и еще появится, но когда запримеченный пятачок опустел, там уже никого не было.
У выхода из метро тихонько урчал микроавтобус с зашторенными стеклами. Широкая дверь отъехала вбок, и мы забрались в жаркий салон. Внутри было гораздо больше свободного пространства, чем могло показаться с улицы. Окна отсутствовали — выгоревшие занавески были лишь искусной имитацией. На полу лежали толстые резиновые коврики, а стены покрывал пористый фиолетовый пластик. Дверь закрылась, и звуки улицы сразу смолкли, будто кто-то выключил проигрыватель.