Меня одолела та же оторопь, что и Куцапова, когда он силился уразуметь, почему не отомстил за любимую машину. Кажется, в одном котле перемешались все известные версии настоящего, и отличить подлинные воспоминания от вымышленных стало невозможно. В этом районе я бывал много раз, но сейчас он не привлекал и не отталкивал: он разворачивался пустым пространством, в которое мог уложиться любой вариант истории.
— Как вам наше прошлое? — спросил я у Лиманского.
— Дежа-вю. Ясно, что я не отсюда, — у нас был кризис и полный развал, но меня не покидает ощущение, что все это мне знакомо.
Через площадь Маяковского был натянут трос с желтыми флажками, и нам пришлось свернуть вправо, к Парку культуры. На Октябрьской площади около памятника Ильичу толпилось несколько сот человек с красными флагами. Люди слушали оратора, стоявшего на передвижной трибуне, а вокруг сновала молодежь, раздавая прохожим газеты и листовки. Несмотря на то что митинг проходил спокойно, десяток дорожных инспекторов перекрыли проезд к центру, принуждая всех двигаться дальше по Садовому кольцу.
— А красные у вас были? — ревниво спросил Куцапов.
— Были.
— А форма у гаишников такая же была?
— Такая же, — выдавил я, начиная злиться. И даже название. Именно так: «гаишники». Это потом ГАИ превратится в «гибель». Через три года все уже будет по-другому: волнения в Прибалтике, билеты на метро и новые друзья.
— Колян, кто такой Костик?
Не успев ответить, Куцапов притормозил рядом с сержантом, ожесточенно размахивавшим полосатым жезлом, и справился насчет улицы Замятина. Тот, неожиданно просветлев лицом, прожужжал что-то нежное и, образцово вытянувшись, отдал честь.
— Совсем близко, — передал Колян. — Замятина — это бывшая Павлова. То есть будущая.
Инспектор поспешно разогнал машины в стороны и, обеспечив нам беспрепятственный проезд, еще раз козырнул.
— Нет, — вздохнул Лиманский. — Все-таки я не отсюда.
— Не будь ребенком, Петрович! Ему наши номера понравились. Тачку-то мы у ФСБ одолжили.
— Какая проза, — разочаровался Лиманский. И ни с того ни с сего добавил:
— Перепутье.
— Почему перепутье?
— Мы с тобой из разных миров, Миша. Абсолютно разных. Но вот мы возвращаемся назад, и каждый узнает свое прошлое.
— Думаете, здесь находится точка расхождения?
— Скорее пересечения, но это тоже немало. Если битве и суждено случиться, то она произойдет здесь.
— Битвы я люблю, — заявил Куцапов.
Лиманский снисходительно взглянул на его покатый затылок, потом посмотрел на меня — долго и тоскливо. До самой квартиры он больше не проронил ни слова.
Явку ФСБ расположила, исходя из правила «чтоб никто не догадался»: два нижних этажа здания занимал магазин «Модная одежда», рядом находился подозрительный ресторанчик, чуть левее, во дворе — детская площадка с хромыми качелями и широким столом для домино. Подобное соседство гарантировало жильцам дневную ругань очередей, вечерние пьяные визги и ночное битье посуды с обязательной песней «Из-за острова на стрежень». В таких домах никто никем не интересуется. Люди мечтают только о том, чтобы провести свои законные полтора часа у телевизора в тишине и покое.
Мы поднялись на пятый этаж, и Куцапов не колеблясь вставил ключ в скважину. Пока открывались все три замка, Лиманского чуть не разбил паралич — он вздрагивал от каждого шороха, но еще сильнее Петрович перепугался, когда дверь распахнулась.
Положив руку на кобуру под мышкой, Куцапов зашел внутрь. Я отступил, пропуская вперед Маму, но тот категорично мотнул головой, давая понять, что прикрывает нас сзади.
Квартирка была так себе: две комнаты, обставленные недорогой ширпотребной мебелью. Если честно, то от ФСБ я ожидал большего. В одном отделении шкафа нашелся блок каких-то импортных сигарет, в другом — целый винный склад, и мы с Куцаповым немедленно вцепились каждый — в свое. Кроме того, в нижнем ящике лежали деньги — судя по пачке, сумма довольно приличная. Затягиваясь незнакомым дымом, я внимательно рассмотрел купюры: несомненно, они были теми, к которым я привык. Желая удостовериться в этом полностью, я сравнил деньги из шкафа с давешним завалявшимся рублем, и только убедившись в их идентичности, вздохнул спокойно.
— Свет не включать, к окнам не подходить, — предупредил Куцапов. — Переговариваться шепотом. Чует мое сердце, Тихон придет сегодня. Если упустим — кранты. Другой возможности уже не представится.
Петрович потянулся к телевизору, но Колян настиг его одним прыжком и схватил за руку.
— Для профессоров и прочих шизиков повторяю отдельно: не шуметь!
— Верно, Николай, — послышалось сзади.
Сначала я решил, что это сказал Мама. За двое суток он ни разу не раскрыл рта, и я уже засомневался, умеет ли он вообще говорить. Я даже немного обрадовался, что у него наконец-то прорезался голос, но, обернувшись, застал Маму в странной позе: он стоял на коленях, а его пальцы были сцеплены за головой.
— Николай и новенький, как тебя? Лечь обоим. Петрович, извини, но ты тоже.
Рядом скрипнул пол, и я увидел пятого человека, находившегося у окна. На мужчине были серые полотняные брюки и рубашка с короткими рукавами, но кое-что в его костюме не увязывалось с летней одеждой. Тяжелые черные ботинки из толстой кожи с хромированными заклепками на швах, точно такие же, как были у Ксении. Мужик носил военную обувь, в то время как на улице было под тридцать жары. Рядом с ним поблескивала, постепенно тускнея, лоснящаяся плоскость дыры, затянувшая часть тюлевой занавески.
Незнакомец сжимал странный предмет, похожий на уменьшенную вдвое совковую лопату. Расширяющаяся, слегка изогнутая часть приспособления огибала его ребра справа и скрывалась за спиной. Рукоятки оно не имело; гладкий металлический ствол овального сечения лежал в ладони и заканчивался блестящим шаром с расположенными по кругу маленькими углублениями. Шар мог оказаться и дулом, и разрядником. Наверняка было известно лишь одно: это какое-то оружие.
— Ты че, брат? — протянул Николай, непринужденно поднимая руку к животу.
Я хорошо помнил этот прием: сейчас последует молниеносное движение кисти влево-вверх, а через мгновение — выстрел. Даже в ресторане, нажравшись до осатанения, Куцапов не потерял своих навыков. Раз-два, отсчитывает метроном, настроенный на «престо», и в теле противника становится одним отверстием больше.
У окна что-то свистнуло — мне показалось, что этот звук издала закрывшаяся дыра, но она была ни при чем. Куцапов с коротким хрипом схватился за ухо, и по его рубашке быстро расползлось темное пятно. Незнакомец наставил диковинное ружье на Маму и монотонно произнес:
— Что непонятно?
Мы послушно улеглись. Под головой Коляна образовалась багровая лужа. Он нетерпеливо пошевелился, но человек снова выстрелил, и серая паркетина перед лицом Куцапова взорвалась копной мелкой щепы.
— Снайпером стал, сука, — прошипел Николай. — Молодец. А то — графики, формулы. Несерьезно для мужика.
— Тихон, что ты делаешь? Мы не желаем тебе зла, — запричитал Лиманский.
Вот он, значит, какой. Вьющиеся волосы ненатурально-красного цвета, кудрявые бакенбарды, спускающиеся к самой шее, розовая, кажущаяся болезненно-тонкой, кожа. У Тихона проблемы с загаром, зачем-то отметил я. Редкие брови, белесые ресницы и влажные серые глаза. Нехороший взгляд. На щеках множество крупных веснушек, похожих на бледные родинки. Черты лица — мелкие, невыразительные, ускользающие от внимания. Как и весь девяносто восьмой год, Тихон и сегодняшняя неопределенность — они встретились в одной точке не случайно. Петрович назвал ее перепутьем. Перепутье — это и есть Тихон. Человек-стрелка. Паровоз поедет туда, куда захочет Тихон. Этого не изменят даже те, кто мнит себя машинистами. А он способен. Не знаю, почему я так решил, но уверенность пришла сразу. Уж очень легко он нас обыграл. Всей нашей хитрости хватило лишь на то, чтобы вляпаться в его немудреный капкан.
— Николай, мне нужны только две вещи, — невозмутимо проговорил рыжий. — Синхронизатор и пистолет.
— Я догадывался, что у тебя беда с котелком, но считал тебя добрым, безобидным маньяком.
— Ты ошибался. Сказать, чем отличается глухой от мертвого?
Куцапов с проклятиями сунул руку в карман..
— Аккуратно.
Колян медленно вытащил дырокол и швырнул его к ногам Тихона.
— Пушку хоть оставь, у тебя вон какая есть.
— Э нет. Ты ведь и в спину пальнешь, с тебя станется.
— Тихон, зачем? — воскликнул, чуть не плача, Петрович. — Мы же вместе! Кто тебя отправил, как не я с Фирсовым? За тобой пошли, чтобы предупредить, только и всего. А то, что у Николая с собой оружие, — так ты же его знаешь.
— Предупреждайте. Но сначала — ствол.
Куцапов положил пистолет на пол и с силой оттолкнул. Тот с сухим шорохом проехал по паркету, и рыжий прижал его подошвой.