Я нахмурился, соображая, что она имеет в виду, и Ксения показала глазами на дырокол.
— Это надо сделать до комендатуры, там кино не любят.
Боец тревожно зашевелился, пытаясь расшифровать наш разговор.
— По пути из машины в комендатуру не успеем, — продолжал я. — Зрители набегут. А здесь… Я не представляю, куда… то есть где его смотреть.
— Где-где… Откроем передвижную киноточку. Каскадеры хорошо зарабатывают.
— И часто сворачивают себе шею.
— Это лучше, чем всю жизнь… смотреть рекламу.
— Пожалуй, да. Где экран установим?
— Сзади.
— Заткнитесь там! — не выдержал солдат.
— Как скажешь. А скоро на месте будем? — поинтересовался я.
— Считай, уже приехали.
Мы с Ксенией переглянулись.
— Ноги не сломай, — прошептала она.
Задняя стенка грузовика мгновенно исчезла, и в глаза ударил яркий свет.
— Что это? — испуганно воскликнул конвоир, вскакивая с места.
Я встал на самый край пола. За ним неслась дорога — слишком быстро, чтобы прыгать.
— Стрелять буду, — неуверенно предупредила черная рубашка.
— Он может, — сказала Ксения.
— Да.
Пуля от этой твари или раздробленные кости, ничего себе альтернатива! Или всю жизнь «смотреть рекламу». Ну уж нет.
Я развернулся спиной к дыре и, взявшись за скамейку, опустил ноги на летящий асфальт. Поймать скорость и побежать за машиной не удалось, и я потащился по асфальту как куль с песком. Подтянуться и залезть обратно я не мог — пальцы соскальзывали с гладкой доски, а больше уцепиться было не за что.
Я смотрел вниз, с ужасом понимая, что долго не продержусь, а в голову лезло совсем не то, что нужно. Узелки. Кажется, часть из них развязывается. Она сказала, что машинку у Алены забрали. Кто? Некому. Ксения не возражала, чтобы машинка осталась у Алены. И она… знала это заранее. Почему Ксения не могла отдать ей свою, ведь ее машинка лучше, без трехчасовой погрешности. Зачем я им нужен? Кого я играю в этом безумном представлении?
— Ну что же ты? — прокряхтел я. — Давай за мной!
— Отпусти лавку, а то руки здесь останутся!
Я не собирался прыгать, но пальцы сорвались сами. Я по инерции покатился за грузовиком, и мокрый, весь в мелких трещинках асфальт завертелся вокруг, врезаясь то в грудь, то в спину. Ожидание очередного удара растягивалось в вечность, и каждый раз я успевал побеседовать со всевышним, исповедаться в грехах и попросить о милости.
Через пятнадцать или пятьсот вечностей — кто их считал! — смертельная карусель наконец остановилась. Я лежал на дороге и гадал, осталось ли в моем организме хоть что-нибудь целое. Потом приподнялся и сел — было очень больно, но мне это все же удалось. Впереди я увидел Ксению. Она дышала, и одно только это сделало меня счастливым. Ксения подняла голову и часто заморгала. Ее левая щека была обезображена большой ссадиной, на которую уже налип песок. Она тронула подбородок, и уставилась на свои окровавленные пальцы.
— Лицо? — с ужасом спросила она.
— Пустяки.
Я поднял Ксению на ноги и начал отряхивать.
— Смотри! — крикнула она.
Сзади двигался белый фургон. Он развернулся боком, и на его кузове я прочитал: «Москарго». Рядом с ним давилась плотная очередь столкнувшихся автомобилей. В начале цепочки лежала бесформенная жестянка желтого цвета. Такси.
— А ты говорил, гелиоплан.
Кусок голубой обшивки принадлежал, конечно, не самолету. Но откуда я мог знать, что лист брони, свалившийся перед нашей «Волгой», прилетел из будущего?
Единственная машина, не пострадавшая в аварии, медленно отъехала в сторону и, свернув на перекрестке, умчалась прочь. Это был… ярко-красный «ЗИЛ-917». Но почему он повернул? Он должен либо поехать прямо, либо врезаться.
— Значит, все произошло из-за нас, — сказал я. — Ты специально выбрала эту дату?
— У меня не было времени.
На нас стали обращать внимание, и мы доковыляли до тротуара.
— Снимем в гостинице номер, — предложил я. — Перемажемся йодом, отлежимся. У меня еще остались деньги. Наши нормальные деньги.
— Нельзя, завтра четверг.
— Будем перемещаться по полдня назад до тех пор, пока раны не заживут.
— Хорошая идея. Ты делаешь успехи.
— Мы теперь знаем, с чего все началось. Мы сможем не откорректировать аварию, а вычеркнуть ее совсем. — Сказав это, я внимательно посмотрел на Ксению.
— Правильно, — согласилась она.
— Мы предотвратим все это безобразие, не вмешиваясь в прошлое: просто не позволим нас арестовать там, в две тысячи шестом.
— Да-да, — ответила она невпопад.
— Ксения… я тебе не верю.
Она поняла сразу. Она не пыталась уйти от ответа, хотя могла бы, ведь я стал ее заложником — ее и проклятого дырокола.
— Немудрено, что ты догадался. Все пошло кувырком, ты и сам видишь. Никто не предполагал, что операция закончится так плачевно. Надеюсь, в этом ты не сомневаешься?
— Кто вы такие?
— Ты ведь в штабе служил, да, Миша?
— Мы встретились не случайно.
— Разумеется. Ты помнишь, что означает гриф «три нуля»?
— Наивысшая степень секретности.
— Там, где я работаю, на документах ставят не три нуля, а четыре. Можешь представить, что это такое?
— С трудом. О вашей конторе не знает никто. В принципе вас вообще нет.
— Нас не существует даже для президента. И ты требуешь, чтобы я тебе открылась.
Мы дошли до узкой улицы, застроенной панельными семиэтажными домами. Здесь было не так людно, и мы остановились отдышаться. Ксения протянула мне свою сигарету.
— Ты здорово придумал насчет вечной среды. В четверг нам соваться нежелательно, — проговорила она, морщась от боли. Кровяная корка на ее щеке начала подсыхать. — Миша, мне необходима твоя помощь. Я могу на тебя рассчитывать?
— Выдай хотя бы минимум информации, — упрямо заявил я. — Мне надоело быть безмозглой кеглей. Что мы собираемся делать, а главное — для чего?
— Нужно взять у Алены твой дырокол. Почему — тебе известно.
— А что же ты с самого начала?.. На кой черт мы лезли во все эти аварии? И… ты правда забрала у матери лекарство?
— Да. Я надеялась, что во всем виноваты мы. Так было бы лучше. А теперь придется отменить операцию. Пойдем поищем, где можно отдохнуть. На стимуляторе долго не продержишься.
Гостиница, в которой мы ночевали в прошлый раз, находилась в двух шагах от перекрестка, но туда нам было нельзя. Там уже сняли номер другие Ксения и Миша. Он подыхал, а она его лечила. Завтра он поправится и втрескается в нее по уши. За ними начнут охотиться скучные мужички с задрипанными чемоданчиками. Завтра будет тяжелый день.
Мы сказали дежурной, чтобы нас разбудили в десять вечера. Нормальная просьба, если не считать того, что часы уже показывали половину девятого. Потом Ксения отошла в дальний угол и открыла в центре комнаты дыру. В темноте плоскость была почти не заметна.
Мы перебрались в блеклый полдень. Номер только что убрали после предыдущих постояльцев, и аромат чужих духов перемешался с удушливыми запахами моющих средств.
Ксения приняла душ и, натершись бесцветным гелем из своей аптечки, стала собирать уже знакомый стальной карандаш. Теперь он состоял из трех частей и был в полтора раза длиннее. Ксения показала, как с ним управляться и, скинув халат, легла на живот.
Пока она устраивалась на кровати, я успел мельком увидеть ее грудь. Второй размер, отметил я, и тут же устыдился: негоже это — переводить совершенство в номера и сантиметры. Судя по всему, Ксения была чуть помоложе меня. После двадцати пяти фигура у женщин начинает округляться, но Ксения сохранила ту необычайную гибкость, которой обладают лишь совсем юные девушки. Она подтянула руки к голове и не заметила, как сбоку выглянула правая грудь — почти вся, до темно-коричневого полукружья, упиравшегося в накрахмаленную простыню. Сквозь тонкую блестящую ткань ее трусиков легко угадывались очертания того, что было под ними спрятано. Резинка чуть сбилась вниз, и за ней, между двумя сходящимися пригорками, показалась маленькая родинка. Не ее ли она обещала продемонстрировать?
Как только я приблизил регенератор к ее коже, Ксения застонала и томно выгнулась. Рана затягивалась на глазах. Вскоре капельки засохшей крови осыпались, и на месте глубокой царапины осталось лишь розовое пятнышко. Минут через двадцать спина Ксении была в полном порядке.
— Спасибо. Лицом я сама займусь, давай теперь тебя.
Она поднялась с кровати, и я снова впился взглядом в ее тело. Ксения даже не собиралась прикрываться, только накинула гостиничный халат, но пояс завязывать не стала.
— Ложись, чего ты ждешь?
Уже не отдавая себе отчета, я взялся за края халата и развел их в стороны. Ксения не сопротивлялась. Она позволила себя поцеловать, потом мягко улыбнулась и сказала:
— Сначала обработаем ссадины.
Она уселась на мои ноги, и я почувствовал, какая она теплая.