— Этого никто еще не делал, но дырокол такую возможность предусматривает.
— Дыра — дырокол. Изящно. Так ты не возражаешь?
— Твои выдумки начинают пугать.
Мы покинули площадь, где, по словам милиционера, с минуты на минуту могла появиться некая гибэдэдэ с не подходящей для дороги кличкой. Мы собирались перебраться в среду, но для этого нужно было найти какое-нибудь тихое место.
— Видела себя? Я хочу сказать, тебе удалось с собой встретиться?
— Да, — ответила Ксения, подумав. — Странно, теперь я вспомнила эту встречу. Иногда в памяти всплывают события такой давности… Удивительно, как могли они там сохраниться.
— Проделки подсознания. Что ты можешь помнить, если с тобой этого не было?
— Почему же не было? — запротестовала Ксения. — Я только что с ней разговаривала!
— Вот видишь, ты говоришь о ней в третьем лице. Она — это не совсем ты. Другая личность. Я со своей младшей версией общался аж несколько дней, и ничего, никаких лишних воспоминаний. Потому что в моей жизни таких встреч не было.
Она с сомнением покосилась на меня и заулыбалась. Кажется, до нее дошло: я спорил не для того, чтобы в чем-то ее убедить, а лишь затем, чтоб отвлечь.
— Мне кажется, вон тот переулок подойдет, — сказала Ксения.
Она уже не сердилась, а я радовался тому, что все же сумел кое-что узнать: Ксения родилась до две тысячи первого года, и нас разделяли по крайней мере не века.
Переулок и впрямь оказался симпатичным: он заканчивался каким-то складом, обнесенным ржавым металлическим забором. Такие заборы строятся на месяц и стоят потом несколько лет. Дома вокруг выглядели пустыми и безжизненными — просидев в машине с полчаса, мы не увидели ни одного человека.
— Дождемся темноты.
— Опасно, — возразил я. — Тачку действительно ищут, причем не только милиция. Если Куцапов доберется до нас первым, мое тело может украситься новыми шрамами. Продырявливать будем сейчас. Я правильно выразился?
— С каких это пор ты начал решать за меня? Дырокол мой, и эта операция — тоже.
— Я в начальники не лезу. Просто твоя боязнь быть замеченной переходит в манию. Мы ведь и так наследили где только могли, о соблюдении секретности речи уже не идет. Важно добиться результата.
— Любой ценой… — проговорила она задумчиво.
— Что?
— Ты забыл добавить: любой ценой. Заводи, — сказала Ксения и вышла из машины.
Я не заметил, каким образом она включила дырокол, лишь увидел впереди знакомое колебание воздуха.
— Давай! — махнула она.
Дверь в другое время — дыра, как называла ее Ксения, — была по площади значительно больше тех, через которые мне доводилось проходить. Я медленно подъехал к мерцающей плоскости и вопросительно глянул на девушку.
— Вписываешься, — ответила она, неверно истолковав мои сомнения.
Я нажал на газ, подавив в себе желание выпрыгнуть. Куда вела открытая Ксенией дыра? С чего я взял, что обязательно в среду? Почему не в пятницу какого-нибудь тысяча девятьсот восемьдесят пятого? Даже если ее дырокол, так же как машинка Мефодия, пробивает время только на двадцать лет, этого достаточно, чтобы отправить меня к черту на кулички.
Вползая в полупрозрачную поверхность, «ЗИЛ» постепенно исчезал в ней. Сквозь струящуюся дымку проглядывал и грязно-желтый угол дома, и кривые прутья ограды, и даже кое-какой мусор на дороге, не было только красного капота, с отсутствием которого рассудок никак не мог смириться. Автомобиль обрывался там, где начиналась дыра, и она продолжала неторопливо пожирать его кузов. Наконец настал тот момент, когда нужно было выбирать. В салоне под приборной доской уже образовалась брешь, и педали торчали прямо из пустоты. Я инстинктивно отдернул ногу, и машина остановилась. «ЗИЛ» реагировал! Он был не просто разрублен надвое — эти части еще и разбежались по разным временам, однако машина по-прежнему являлась одним целым. Педаль находилась здесь, а двигатель — на расстоянии трех суток, и они каким-то образом взаимодействовали!
Я обернулся — Ксения шла позади. Это ничего не значило, но мне стало легче. Я проехал еще немного, пока не уперся в забор. Те же прутья, тот же облупленный дом слева, будто мы никуда и не переносились.
Мы?.. Я выскочил наружу. Дыра — мутное пятно трехметрового диаметра — продолжала вырисовываться поперек улицы, уходя основанием в серый асфальт. Ксении не было. Все-таки я оказался прав. Жалко, что меня одурачили так незатейливо, она могла бы придумать что-нибудь поинтересней.
Первый вопрос: куда она меня закинула? Я вернулся в машину и включил радио. Все станции передавали только музыку, но их было много — работавших станций, и уже одно это радовало.
Правая дверь открылась, и рядом села Ксения.
— Я не очень задержалась? — невозмутимо спросила она.
— Ты меня не бросила?
— Нет, конечно. А ты подумал, что я…
— Что еще я мог подумать? Опять бегала за мороженым?
— Не злись, я забыла минуты.
— Какие минуты?
— Которые выставила на табло. Когда ты заехал в дыру, я решила проверить, отразилось ли на будущем то, что я забрала у матери лекарства.
— Ну и?..
Ксения медленно покачала головой.
— Так это же хорошо! Значит, твои таблетки ни на что не влияют. Можешь снова сходить домой и отдать.
— Ты и на самом деле принимаешь мои проблемы так близко к сердцу?
— Ты что там, в своем будущем, совсем одна? — не отвечая на ее вопрос, спросил я.
— С чего ты взял? — Ксения снова захлопнулась, как моллюск в раковине. — Поехали. И прекрати дергать часы. Я все скажу, когда сочту нужным. Среда, без пятнадцати два, — добавила она после паузы.
Свой «ЗИЛ» Куцапов разыскивал уже четвертый день — об этом я вспомнил, когда с нами поравнялась белая «Волга» «гибели», и один из ее седоков на ходу заглянул в наш салон.
— Расслабься, — посоветовал я Ксении, вцепляясь в руль мертвой хваткой.
Она непринужденно закинула ногу на ногу и отвратительно подмигнула молодому инспектору.
— Может, пошлешь ему воздушный поцелуй? — проскрежетал я.
— Отстань, он мне нравится, — нагло ответствовала девушка, не сводя глаз с разомлевшего парня.
— Вот так вы нашего брата и дурите, — сказал я, когда «Волга» отклеилась и куда-то свернула.
— Не о том думаешь. Лучше соображай, что делать в ресторане. Скоро начнется.
Мы прибыли как раз вовремя: ансамбль на грузовике уже играл вступление. Я проехал еще два квартала и, развернувшись, заглушил мотор. Отсюда зрители казались пестрой однородной массой, но ближе останавливаться было нельзя: уж больно приметная у Куцапова машина.
— Пожелай мне чего-нибудь, — попросил я.
— Ты что, собираешься идти в одиночку?
— Конечно. Там стрелять будут, и вообще… не хочу, чтобы ты видела, как Миша… не я, а здешний…
— Твой Миша поганец, но я тебя с ним не отождествляю.
— Вот и Куцапов тоже, — пробормотал я. — А чем мы отличаемся, я и сам до сих пор не разобрал.
Затеряться среди пяти десятков зевак было нетрудно. Я встал сзади так, чтобы видеть все спины одновременно, и прислушался к выкрикам дородного мексиканца. Он уже заканчивал охаивать конкурентов и с минуты на минуту должен был перейти к дифирамбам в адрес открывающегося заведения.
Я тревожно посмотрел в сторону припаркованного «ЗИЛа», и у меня подкосились ноги: мимо него проезжал точно такой же автомобиль. Ярко-красный «ЗИЛ-917» подрулил к ресторану и влез передними колесами на газон. Двери открылись, и из машины появился не вполне трезвый Куцапов. За ним вывалились Кеша и третий субъект, имени которого я не знал.
— …вторая за копейку, третья бесплатно, — объявил мексиканец.
Сейчас кто-то крикнет про четвертую.
— Отвечаешь? — проревел Куцапов.
— Зайдите и убедитесь, — предложил зазывала.
Троица поднялась на невысокое крылечко и скрылась внутри. Я опять оглянулся на машину с Ксенией. Не могли же мы перепутать! Да и что, собственно, путать? Вот ресторан, вот мексиканец и вот воздушные шарики.
Через некоторое время Куцапов вышел на улицу и, шатаясь, приблизился к «ЗИЛу». Он открыл дверцу и встал на сиденье коленями так, что снаружи остались лишь его пыльные подошвы и широкий зад. Повозившись в машине несколько секунд, он вернулся обратно.
— Лучшая еда, лучшие напитки! — выкрикнул мексиканец.
Худощавый гитарист завершил песню головокружительным пассажем и сразу же, без паузы, вернулся к предыдущей. У меня появилось подозрение, что музыканты играют под фонограмму, которая состоит всего из двух вещей.
— От Москвы до самых до окраин… — затянул глашатай, потрясая высоко поднятыми руками, и тут я заметил в толпе свой затылок.
Это было непривычно — узнать себя сзади. Спина — совсем не то, что человек видит в зеркале, тем не менее я ее узнал. Гораздо труднее было угадать в сутулом, давно не стриженном мужике Мишу-младшего. Вряд ли кто-нибудь смог бы догадаться, что двое типов, стоявших впереди, — один и тот же человек.