– В случае моей кончины, – старик понимающе улыбнулся, – по теперь уже моему завещанию ты получишь все, что тебе причитается. Завещание составлено и нотариально заверено. Так что можешь не опасаться за мою жизнь, Ева.
Наверное, мне стоило устыдиться своих крамольных мыслей, но я не устыдилась, ведь стеснительность и бизнес – понятия несовместимые. Вместо этого я задала еще один вопрос:
– Скажите, Яков Романович, а каково мое ежемесячное довольствие?
– Ежемесячное довольствие? – Брови старика снова поползли вверх. – Ну, скажем так, я оплачиваю содержание твоего дома, плачу жалованье прислуге, решаю все возникающие финансовые вопросы и регулирую форс-мажорные обстоятельства. Я прав, Раиса Ивановна? – Он обернулся к Рае.
– Совершенно верно. – Та кивнула. – Еще вы выделяете средства на обеспечение надлежащего уровня жизни Амалии и Серафима и оказываете спонсорскую помощь детскому дому, в котором работает Евочка.
– Вот видишь? – В меня вперился немигающий взгляд. Чуть раньше я бы, наверное, впечатлилась и испугалась, но видывала я взгляд и пострашнее…
– Вижу. – Я придвинула к себе поближе поднос с пирожными. – Но я так и не поняла, какая конкретно сумма причитается именно мне.
В комнате повисла такая исключительная тишина, что я услышала, как стучит мое сердце.
– Раиса Ивановна, – прервал наконец молчание мой опекун, – а болезнь явно пошла нашей девочке на пользу, она начала задумываться о жизненно важных вещах.
Рая ничего не ответила, лишь бросила на меня испуганный взгляд.
– А сколько бы ты хотела, юная леди? – Кажется, мой демарш его не разозлил, а, наоборот, развеселил.
– Сколько вы выделяете на содержание Амалии и этого ее Серафима? – вопросом на вопрос ответила я.
– Ну, я так сразу не вспомню. – Старик снова перевел взгляд на Раю.
– Десять тысяч долларов на двоих, – сказала она и тут же добавила: – В месяц.
– Слышишь, Ева, десять тысяч долларов на двоих. – Старик откровенно веселился. – Так сколько ты хочешь?
– Двадцать. – Я откусила от пирожного.
– Двадцать?! – Яков Романович рассмеялся, смех у него был некрасивый, как воронье карканье. Интересно, согласится или нет?
Он согласился, как фокусник щелкнул в воздухе пальцами.
– Договорились, моя маленькая Ева! Будет тебе двадцать тысяч.
– Ежемесячно, – добавила я.
– Разумеется, ежемесячно. – Он перестал смеяться, снова посмотрел на меня изучающее, а потом спросил: – Еще какие пожелания?
Пожелания? Да, пожалуй, есть у меня одно.
– Я хотела бы сама принимать и увольнять прислугу. Это возможно?
– Конечно! Я даже больше тебе скажу, это очень похвальное желание. Еще что-нибудь? Ну, говори же! Я сегодня удивительно добр и щедр. Кстати, ты знаешь, что фамилия Щирый с белорусского переводится как Щедрый?
Да откуда ж мне… Стоп! Что он только что сказал? Вот этот высохший гриб-боровик и есть тот самый Щирый, великий и ужасный?! Тот, который кум королям и сват министрам и который крышует пол-Москвы?! Охренеть, какой у меня опекун…
– Ну, что задумалась, моя маленькая Ева? – В черных глазах плясали чертенята, и от пляски этой глаза его казались совсем молодыми.
– Не могли бы вы одолжить нам с Раей водителя?
– А что случилось с вашим? – поинтересовался он.
– Я его только что уволила.
– Можно узнать, за какие провинности?
Я легкомысленно пожала плечами:
– Он не показался мне в должной мере усердным служащим.
– Ева, что с тобой случилось? – Голос Щирого сделался вдруг очень серьезным, а недавних чертенят как ветром сдуло.
– В смысле?
– Что с тобой случилось за то время, которое тебя с нами не было?
– Не знаю, – я почти не соврала, серый туман и маленькую дверцу вряд ли можно назвать полноценными воспоминаниями.
– Ты очень изменилась. Если бы я не видел своими собственным глазами, что ты – это ты, то решил бы, что тебя подменили.
– Может, и подменили, – я не стала отпираться. – Мне трудно судить, я же не помню, какой была раньше.
– Раньше? – Он потер гладковыбритую щеку. – Раньше ты была… никакой.
Я так и не поняла, комплимент это или упрек, в комнату вошел хромой, шепнул что-то Щирому на ухо, и тот, сославшись на неотложные дела, распрощался с нами.
– Я был бы рад, моя маленькая Ева, если б в своей новой жизни ты нашла время навестить старика, – сказал он, целуя меня в щеку.
– Я постараюсь, – пообещала я, возвращая поцелуй.
С новой жизнью – это он в самую точку. Жизнь у меня теперь не просто новая, она кардинально новая.
Хромой проводил нас с Раей до «Мерседеса», и я не без злорадства увидела, что за рулем сидит один из брутальных хлопцев моего опекуна, а Олежка растерянно мечется в сторонке и что-то обиженно бубнит в телефон. Амалии жалуется, паршивец. Ну и пусть, мне плевать.
Брутальный хлопец оказался вышколенным и предупредительным, при нашем приближении пружиной выскочил из салона, коротко кивнул, распахнул заднюю дверцу. Вот у кого стоит поучиться, как нужно набирать прислугу, у Якова Романовича Щирого.
До дома мы добрались быстро, но при том, удивительное дело, не нарушили ни одного правила дорожного движения. Переманить, что ли, к себе этого аса? Нет, пожалуй, у меня кишка тонка тягаться с самим Щирым, придется обратиться в агентство.
* * *
Домик мой был немногим скромнее жилища Якова Романовича, но отличался от него разительно. Если от дворца Щирого веяло историей и буржуазной респектабельностью, то мой казался просто очень дорогим новоделом: весь кирпично-стеклянный, с красной черепичной крышей и понатыканными по периметру видеокамерами. Но, с другой стороны, по сравнению с моей двушкой на окраине это не домик, а настоящие хоромы, так что нечего…
Наш приезд, похоже, остался незамеченным. Во всяком случае, выстроившейся в холле по случаю возвращения хозяйки прислуги я не узрела. А может, это только в американских фильмах «про любофф» прислуга в полном составе выходит встречать свою блудную хозяйку. У нас тут не Америка, у нас свой менталитет – анархический.
– Евочка, пойдем, я тебя в твою комнату провожу. – Рая взяла меня под локоть. – Или, может, хочешь сначала дом осмотреть?
– Дом от меня никуда не убежит, а вот умыться и переодеться не помешало бы, так что давай, Рая, веди меня сразу в опочивальню.
Экономка бросила на меня быстрый взгляд и сказала церемонно:
– Следуй за мной.
Пока добирались до опочивальни, я успела кое-что рассмотреть. Изнутри дом был такой же, как и снаружи, – дизайнерски продуманный, немножко скучный в этой своей продуманности. Может, моя комната меня впечатлит?
Комната впечатлила, только вовсе не тем, на что я надеялась. Двадцать метров по-спартански аскетичного пространства: узкая монашеская кровать под невзрачным серо-зеленым покрывалом, письменный стол без затей, книжный шкаф, забитый книгами под завязку, шкаф-купе, протертый до дыр пуфик, коврик на полу – вот, собственно говоря, и вся мебель, имевшаяся у дочки миллионера. Совсем не таким я представляла свое новое жилище. Бог с ней, с мебелью, мебель я заменю, но что делать с атмосферой, настолько унылой, что уныние это ощущается почти физически? И все темное такое: света мало, и сторона северная, а я люблю южную.
Единственным ярким пятном в этом убожестве казался плюшевый медвежонок, притулившийся на книжной полке между полным собранием все того же Арчибальда Кронина и научными трудами Зигмунда Фрейда. Я сняла горемыку с полки, сунула под мышку и решительно посмотрела на замершую посреди комнаты Раю:
– А другие варианты имеются?
– В каком смысле? – не поняла она.
– В смысле, есть здесь комнаты повеселее? Мне эта, – я обвела опочивальню взглядом, – не нравится совершенно. Знаешь, казенщины я в больнице накушалась, а сейчас хотелось бы тепла и уюта.
– Так раньше тебе…
– Я уже не та, что раньше, – мягко, но решительно сказала я. – Видишь ли, Рая, кома меняет человека. Я переоценила свою прежнюю жизнь… ну, то есть я не знаю в точности, какой она была, но могу догадаться. Так вот, мне больше не нравятся серые монашеские шмотки и унылые комнаты. Может, мне еще что-то не понравится, я буду сообщать тебе по ходу дела, если ты не возражаешь.
Рая не возражала, она смотрела на меня с молчаливым одобрением. Господи, да что же за человек была моя предшественница, если незначительные, в сущности, перемены вызывают у окружающих такую бурю эмоций?!
– Ну что, есть комнатка повеселее с окнами на юг или, на худой конец, на восток? Люблю, понимаешь, просыпаться с первыми лучами солнца.
– Может, какую-нибудь из гостевых комнат посмотрим? – предложила Рая.
– Давай. – Я похлопала медведя по плюшевому заду, и он неожиданно громко сказал: «Мама».
Едва не выронив игрушку из рук, я удивленно уставилась на экономку.
– Это ты для Егорки покупала, – сказала она и поспешно отвернулась.