Ткач с чуть не лопающимся от улыбки ебалом захлопнул зажигалку и отошёл назад, к своему долговязому дружку, выглядящему неподдельно удивлённым.
– Обвинитель, – просипел судья пересохшими голосовыми связками, – у вас есть ещё вопросы к свидетелю?
Долговязый молча развёл руками, глядя на пустой зал.
– В таком случае, – продолжил дед с кафедры, – суд готов вынести приговор. Подсудимый Коллекционер признаётся виновным по всем пунктам обвинения и приговаривается к депортации из Убежища. Приговор вступает в действие немедленно и обжалованию не подлежит. Осуждённый, вам есть что сказать в своём последнем слове?
– Да, – кивнул я, глядя в ухмыляющуюся рожу Ткача. – Не спускайте с вашего свидетеля глаз. Иначе все вы тут подохнете. А впрочем… идите нахуй. У меня всё.
Глава 29
Частенько наши представления о жизни, вернее, то, что нам навязывают в качестве этих представлений другие, похожи на маринованный помидор, накачанный уксусом. С виду красный и крепкий, как свежий, при первом же сильном прикосновении он лопается, изрыгая фонтан кислой субстанции, не имеющей ничего общего с тем, что мы видели ещё секунду назад. То же и с общественным укладом Убежища.
Дорога от зала суда до тюремного блока заняла меньше времени, чем в обратную сторону. Конвоиры сильно торопились. Но до своей койки на этот раз я так и не добрался.
Как только все формальности судопроизводства были соблюдены, те цепные псы Малая, что охраняли и таскали меня на допросы, изнывая от невозможности располосовать арестанта на ремни, наконец получили своё.
Меня завели в глухую тёмную комнату и, не дав осмотреться, мощным ударом сшибли с ног. Били долго, умело и в охотку. Сдерживала их только всё та же формальность. Тело заключенного № 17 было необходимо выдворить за предел согласно оглашенному десять минут назад приговору.
Ведро воды в лицо и контрольный тычок носком ботинка под ребра – это то, с чего началась моя новая реальность. На какое-то время я остался один на один со своими проблемами. Только тень охранника на противоположной стене коридора, просматриваемой в светлом прямоугольнике дверного проёма, маячила, дергаясь в мерцающем свете лампы. Вскоре к ней добавилась ещё одна. Новая тень сунула первой объёмистый сверток, похлопала по плечу и подтолкнула прочь. Тут же сам проём был перекрыт широкоплечим силуэтом.
– Здорово. – Ткач наклонился надо мной. Наверное, чтобы убедиться – способен я ещё свернуть ему башку или нет.
Извини, Алексей, я взял паузу. Но ты не обольщайся.
– Пришёл просить прощения? – Я с трудом разлепил распухшие губы.
– С чего бы это? Какой смысл разговаривать с трупом?
– Ты уже… – Кашель не дал мне закончить фразу.
– Только чтобы узнать, подох ты или нет.
– Ты сильно рискуешь. Твои новые друзья могут заподозрить тебя в двойной игре.
– За меня не беспокойся. Я у них на хорошем счету, и моё новое положение меня устраивает. Здесь я нашёл то, чего мне не хватало по этой жизни; порядок, закон, дисциплина. Мои предки были военными. Можно сказать, я из семьи защитников Отечества. Охранитель. Хранилище – это моя стихия. Сохранить и преумножить для грядущих поколений запасы, накопленные нашими предками, это по мне. Я как нельзя лучше подхожу для этой работы.
– Охуеть!
– Убедительно получилось? – Ткач засмеялся. – Малаю понравилось. И остальным тоже.
– На что ты рассчитываешь, Ткач?
– Все уже на мази. Я присмотрел себе колымагу в гараже, что в секторе «Б». На ней мы и свалим.
– Мы? Ты уже и новым компаньоном обзавёлся! – Я приподнялся и сплюнул кровь.
– Алчность, Кол, – болезнь, пожирающая личность без остатка. Она легко подминает под себя и совесть, и рассудок. Ты сам был как малец, которого подразнили блестящей игрушкой. Думал, что хищник, что охотишься за мной, да? А в результате лежишь в собственной крови и блевотине. – Он воровато оглянулся и склонил голову к моему уху: – Тут есть доктор, имеющий доступ к сейфу с золотом. Местные шишки тоже любят хорошие зубные коронки, знаешь ли.
– Зачем ты мне всё это рассказываешь? Я же тебя заложу. Или встречу там, снаружи.
– Нет. Эту проблему я сейчас решу. – Ткач извлёк откуда-то из-за спины арматурину и замахнулся.
Я едва успел закрыться правой рукой, но после первого же удара она перестала слушаться и сползла на пол. То же самое произошло с левой. Ещё пару раз мне удалось увернуться, перекатившись к стене, но Ткач поставил колено мне на грудь и в очередной раз замахнулся.
В коридоре послышался звук шагов. Мой бывший напарник вскочил и метнулся прочь, едва успев разминуться с местными заплечных дел мастерами, пришедшими по мою душу.
– Этому можно клешни не связывать, – критически осмотрев меня, изрёк один из них. – И так подохнет.
– Давай хотя бы мешок на голову наденем, – ответил второй. – Вдруг побежит за нами и кусаться начнёт. Был у меня один случай…
– Давай свой мешок, – прервал его третий.
И наступила темнота. Меня долго куда-то вели, задавая правильное направление пинками и тычками. Потом заскрипела последняя дверь.
– Здесь, – произнёс тот, кто предложил мешок, и в следующий момент меня толкнули. Короткий миг полёта и смех – последнее, что я помню.
…Холод, так же как курево, может усыпить, а может, наоборот, взбодрить и привести в чувство. Я пришёл в себя именно от него. Сознание, зрение и слух возвращались постепенно и нехотя, словно им был обещан более продолжительный отдых, а теперь вот насильно вернули к работе. Вместе с проступающими угловатыми контурами бетонных сводов в мой мир проникала звонкая капель сочащейся из стены воды, шорох крысиных лап и далёкие визгливые крики.
Попытка встать на ноги отозвалась тошнотой и болью в голове. К тому же обе руки мне теперь не помощницы. Правую я совсем не чувствовал, а левая зашлась в такой боли, что лучше бы я не чувствовал и её тоже.
Кое-как медленно встав при помощи одних только ног, я прислонился к холодной шершавой стене. Уже надо было отдохнуть.
Вырвало. Хотя вроде бы и нечем.
Похоже, в этот тоннель меня, как мусор, выбросили вон из той дыры под потолком, и при падении я неплохо приложился головой об заваленный всяким хламом бетонный пол.
Не очень-то тут заботятся об осужденных. А если я вздумаю подать апелляцию и меня оправдают?
Ни справа, ни слева света в конце тоннеля не было, зато со стороны сбойки пахнуло гарью. Где гарь, там огонь. А где огонь, там человек. А где человек, там уж как повезёт.
Я только двинулся в сторону ответвления тоннеля, когда откуда-то позади прилетел звук упавшего на бетон железа. Я замедлил ход и прислушался. Сквозь крысиное «пи-пи-пи» сквозняк, дувший как раз с той стороны, теперь доносил звук неторопливых шагов. Я остановился. Шаги прекратились. Немного подождав, я продолжил ковылять к сбойке. Шаги возобновились.
– Твою мать! – Эхо подхватило фразу и понесло её гулять по тоннелям.
– Кто здесь?
Тишина. Только завывание ветра в вентиляционном коробе, журчание ручейка мутной воды под ногами и всё тот же крысиный писк.
Ну и пошли нахуй! У меня своих дел полно, чтобы играть тут с вами в жмурки.
Сбойка явила мне своё нутро внезапно и напористо. В нос шибануло запахом жжёных костей и гнили, а под ногами захлюпала основательно разложившаяся субстанция.
Мухи здесь, на такой глубине и при такой температуре, видимо, не выживают, иначе над тёмной склизкой массой их роилось бы уже целое облако.
Что это? Местные отверженные во сне угорели или их на этом костре готовил кто?
Кстати, костерок бы не помешал. Болевой шок отпустил, и я в своём «неглиже» начал замерзать.
Не задерживаясь у местной достопримечательности, я прошёл дальше, в ещё один тоннель, оказавшийся шире и светлее предыдущего. Хотя для меня это было даже хуже. Мигающая люминесцентная лампа мешала рассмотреть, что творится в тёмных закоулках, превратив для меня пространство под собой в большое яркое пятно. Умение видеть в темноте в таких случаях играло против меня.
Дзинь.
Где-то далеко звякнула железка по одной из труб, тянущихся вдоль стен. Здесь они местами всё ещё имели истлевшую изоляцию, в отличие от тех, что доводилось видеть наверху.
Дзинь, дзинь.
Нескончаемый тоннель повернул направо, и я заметил блики живого света на бетонной стене.
Дальше по ходу был дверной проём и несколько ступенек, ведущих в небольшую комнату. Там горел факел.
Я не мог не зайти.
То, что я увидел, напомнило мне бойню на ферме у Хряка. Те же разделочные столы, те же инструменты, развешанные на стене. Даже плотный фартук, висящий на гвозде, похож. Вот только на крюках болтаются несколько иные туши.
Кап, кап. Тяжелая густая кровушка. Кап, кап. Это с крайнего. Видать, свежий.