– А другой? – попыталось существо выглянуть в щель. – Э-э-х, кхе… Пусть подойдёт тоже. Где он?
Ткач нехотя встал рядом со мной.
– Хм… – смерило его взглядом существо. – Соль, говоришь?
– Плюс порох и спички, – напомнил я. – Даже мыло есть.
– А это кто там? – пригляделся хозяин землянки промеж нас, заметив Красавчика, и тут же захлопнул дверь.
– Вежливость? – развёл руками Ткач.
– Он смирный, – снова постучал я. – Проблем не создаст.
– Чёрта не впущу, – донеслось изнутри.
– Ладно, не кипишуй. Он тут останется. Слышь, Красавчик, до утра свободен! – нарочито громко крикнул я недовольно насупившемуся «чёрту» и снова обратил свой дар убеждения на негостеприимного домовладельца. – Всё, он ушёл. Тут только мы двое.
Дверь снова приоткрылась.
Убедившись наконец в отсутствии чертей у родного порога, бдительное существо сняло цепь.
– Входите.
С трудом протиснувшись в низкий лаз, мы оказались внутри довольно просторной для одного жильца землянке. Прямоугольная, уходящая в глубь холма изба, сложенная из массивных брёвен, дощатый пол, застеленный шкурами, и бревенчатый потолок с тяжёлыми балками, подпираемый резными деревянными колоннами в полтора обхвата толщиной. Вдоль стен разместились широкие скамьи с разной утварью. Дальний конец землянки облюбовал накрытый медвежьей шкурой топчан. А центр этой колыбели уюта в демонической тайге занимала приземистая каменная печь, на которой, источая непередаваемо манящий аромат, грелись два чугунка.
– Там садитесь, – указало существо на свободную скамью у входа. – Снега понатащили…
Сам же ворчливый хозяин оказался скорее… хозяйкой. Хотя с полной уверенностью утверждать не взялся бы. Низкое, метра в полтора, сгорбленное коренастое создание было, несмотря на жар от печи, до того плотно укутано в тряпки и шкуры – кажется, всей представленной в этих широтах фауны, – что разглядеть наличие или отсутствие вторичных половых признаков совершенно не представлялось возможным. А из дыры глубоко надвинутого капюшона торчал только кончик крючковатого мясистого носа да сильно выдающийся вперёд подбородок с жиденькой седой порослью, что в равной степени могло свидетельствовать как о принадлежности оного к самцу северной народности, так и – самке с постклимактерическим гормональным дисбалансом. Впрочем, кто этих ёбаных мутантов разберёт…
– Выкладывайте, что там у вас, – приказала хозяйка, уперев вполне себе убедительные кулаки в бока.
Я послушно вытащил из сидора ранее обещанное добро.
– Нам нужны жратва и ночлег, – хамски вклинился в нашу милую непринуждённую беседу Ткач.
– Аха! – подскочила карлица к представленному ассортименту и, отодвинув в сторону незаинтересовавшие её спички с порохом, сунула обслюнявленный палец в тканевый мешочек с солью. – О-о… – слизнула она налипшие кристаллики, будто это была несусветно вкусная штука.
– Её что, торкает? – задался вопросом Ткач, не особо заботясь о такте.
– Сколько? – жадно сглотнула карлица. – Сколько у вас этого?
– При себе только то, что видишь, – ответил я, туго завязывая «драгоценный» мешочек. – Но в нашем лагере такого добра полно. Если есть что предложить, мы готовы к обмену.
– Ахахах! – подпрыгнула на месте карлица, едва не хлопая в ладоши. – У меня есть! Есть на что меняться! Да-да-да! – быстро протопала она к только сейчас замеченному мной проёму в стене и, откинув полог, исчезла минуты на две, после чего вернулась с кипой горностаевых и собольих шкурок. – Вот! – сложила она пушное богатство на пол, не отрывая взгляда от вожделенного мешочка. – Давай меняться!
– Не так быстро, – осадил бойкую менялу Ткач. – Я же сказал, нам нужны жратва и кров, на первое время. Нас в твою глушь, между прочим, не ветром занесло. На своих двоих по сугробам хуярили. Пожрать дай и отдохнуть с дороги, а там уж и о делах поговорим.
Карлица с подозрением крякнула и после недолгих раздумий кивнула.
– Ладно. Но соль вперёд, – протянула она раскрытую ладонь, которую я по недоразумению хотел пожать, но старушенция отдёрнула пятерню и настойчиво потрясла узловатым пальцем в сторону мешочка: – Соль!
– Как скажешь, – отсыпал я щепотку.
Карлица, получив желаемое, лихо ускакала из комнаты и вернулась через минуту, облизывая ладонь.
Честное слово, я слышал, как её язык скребёт по мозолям, едва не сдирая их.
– Вам этот, – указала карлица на один из чугунков. – Плошки здесь, спать там, – сдёрнула она со стены линялую волчью шкуру и открыла дверь.
– В кладовке, что ли? – возмутился Ткач.
– Плохо? Улица там, – уверенно парировала старушенция. – И я вас запру.
– Стоп-стоп, – вмешался я в беседу. – Так мы не договаривались.
– Жратва и кров, – резонно напомнила карлица. – Вы их получите. Я живу одна, в лесу, и я – не дура. – Из-под тряпья показалась пара воронёных стволов. – Живо взяли и пошли!
Ткач одарил меня многозначительным взглядом.
– Ладно, – примирительно развёл я руками, ища полотенце, чтобы ухватить горячий чугунок. – Будь по-твоему. Но учти, что цена на соль только что поднялась вдвое.
Воинственная бабуся крякнула, однако слабины не дала.
– Не ожидал от тебя, старая, такого свинства, – посетовал Ткач, снимая с полки посуду.
– Иди-иди, молодой.
– Ты ж понимаешь, что этот твой засов улетит с первого выстрела? – поинтересовался Алексей, когда задвижка на двери клацнула, ложась в пазы.
– Выстрел разбудит, я выстрелю, – донеслось снаружи.
– Да у тебя небось и порох-то отсырел давно, и капсули сгнили.
– Сунься – узнаешь.
– Чёртова карга, – сдался Ткач.
Глава 21
В кладовке было темно и зябко в сравнении с протопленной избой, но всё же куда лучше, чем на улице. Я нашарил в подсумке зажигалку и запалил лучину, торчащую в прибитом к стене светце. Огонёк, отразившись от воды в широкой миске, что стояла на полке ниже, заплясал по стенам и потолку. Кладовка, четыре на два метра, была заставлена корзинами сушёных грибов, лука, любимого Ткачом чеснока и орехов. Всё это гастрономическое великолепие наполняло воздух густым щекочущим ноздри ароматом, отчего и так зверский аппетит сделался нестерпимым.
Перетащив несколько корзин в дальний конец кладовки, мы освободили две скамьи и приступили к трапезе.
В выделенном нам от хозяйских щедрот чугунке оказалось тушёное мясо с картошкой. Судя по костям – заячье.
Сожрав свою порцию, Ткач довольно рыгнул и отхлебнул из фляги.
– Будешь? – крякнув, протянул он мне пойло, от паров которого в моём носу тут же погибла половина рецепторов.
– Из тех канистр?
– Этиловый. Семьдесят градусов.
– Плесни чуток, – подставил я кружку. – Всё, хорош.
– Ну, за крышу над головой, – предложил Алексей тост.
– И за плечи под головой, – ударил я кружкой о подставленную флягу. – Ух! Дьявол… Ты себе так язву наживёшь.
– Ага. Успеть бы. Слышь, старая! – двинул Ткач носком ботинка в запертую дверь. – Не спишь ещё?
– Чего надо? – донеслось снаружи.
– Тебя звать-то как?
– Это зачем? – ответила хозяйка вопросом после долгого молчания.
– Да поболтать с тобой хотел. Вредно на полный желудок спать ложиться.
– Не помню.
– Как так?
– Давно не звал никто. Давно не говорила.
– Сколько ж тебе лет, что и имени своего не помнишь?
– Живу пока. Значит, не слишком много.
– Хе, до маразма не дожила – и то дело, – усмехнулся Ткач. – Ну а как ты оказалась тут, в тайге одна?
– Как погнали отца с матерью из города, так и оказалась.
– Из какого города?
– Не помню.
– А погнали-то за что?
– За меня. Другая была, не как все остальные. Люди не любят других. Хотят, чтобы все одинаковые. Чтобы все красивые.
– Жертва ксенофобии, – вынес я экспертную оценку. – А что забрались так далеко? Здесь и городов-то поблизости нет.
– Отец охотник был. Месяцами тут пропадал. Хорошее место, богатое на дичь. Сюда и перевёз нас. Подальше от одинаковых.
– Хм… Насколько я успел заметить, в здешних городах отбросы… прости, мутанты, ну, другие, ты понимаешь, селятся на окраинах, а не забираются в самую жопу.
– На окраине и жили. Выгнали с окраины.
– Ого. И за какие же заслуги?
– Раздавила голову одной одинаковой, красивой. Смеялась надо мной.
– Бабские тёрки, – прокомментировал Ткач со знанием дела. – Только там обычно за патлы таскают, на худой конец – рожу расцарапают. А про раздавленную голову первый раз слышу. Чем раздавила-то?
– Руками, – буднично ответила хозяйка. – Словно орех. Не рассчитала.
– Вот чёрт, – невесело усмехнулся Алексей.
– А местные не беспокоят? – решил я осторожно затронуть тревожащую меня тему.