Марлон Джеймс Краткая история семи убийств
Marlon James
A Brief History Of Seven Killings
Copyright © 2014 by Marlon James
This edition is published by arrangement with Trident Media Group, LLC and The Van Lear Agency LLC
Внимание! Текст книги содержит фрагменты, связанные с распространением и употреблением наркотических средств!
Содержит нецензурную брань!
© Перевод на русский язык. Шабрин А.С., 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Действующие лица
Большой Кингстон (С 1959 Г.)
Сэр Артур Дженнингс — бывший политик, ныне покойный
Певец — регги-звезда мировой величины
Питер Нэссер — политик, стратег
Нина Берджесс — бывшая секретарша, сейчас безработная
Ким-Мари Берджесс – ее сестра
Рас Трент — бойфренд Ким-Мари
Луис «Доктор Лав» Эрнан Родриго де лас Касас – консультант ЦРУ
Барри Дифлорио — резидент ЦРУ на Ямайке
Клэр Дифлорио – его жена
Уильям Адлер — бывший агент ЦРУ, теперь изменник и негодяй
Алекс Пирс – репортер журнала «Роллинг Стоун»
Марк Лэнсинг – кинорежиссер, сын экс-директора ЦРУ Ричарда Лэнсинга
Луис Джонсон – агент ЦРУ
Мистер Кларк – агент ЦРУ
Билл Билсон – репортер «Глинер» (Ямайка)
Сэлли Кью — посредница, осведомительница
Тони Макферсон – политик
Офицер Уотсон – полисмен
Офицер Невис – полисмен
Офицер Грант – полисмен
Копенгаген
Рэймонд «Папа Лo» Кларк — дон Копенгагена[1] (1960–1979)
Джоси Уэйлс — старший инфорсер[2], дон Копенгагена (1979–1991), главарь «Шторм-группы»
Ревун — криминальный авторитет, старший инфорсер «Шторм-группы» (Манхэттен / Бруклин)
Демус — гангстер
Хекль — гангстер
Бам-Бам – гангстер
Цыпа — гангстер
Рентон – гангстер
Зверюга Легго – гангстер
Тони Паваротти — инфорсер, снайпер
Жрец — курьер, осведомитель
Душка — осведомитель; по слухам, шпион Восьми Проулков
«Уэнг-Гэнг» — банда района Уэнг-Сэнг, связанного с Копенгагеном
Медяк — инфорсер банды
Китаёз — главарь банды близ Копенгагена
Макуха – гангстер
Бычара – инфорсер
Восемь проулков
Роланд «Шотта Шериф»[3] Палмер — дон Восьми Проулков (1975–1980)
Шутник — инфорсер банды, второй по старшинству
Бантин-Бэнтон — один из заправил, дон Восьми Проулков (1972–1975)
Тряпка — один из заправил, дон Восьми Проулков (1972–1975)
За пределами Ямайки (1976–1979)
Дональд Кассерли — наркоторговец, президент «Ямайской лиги свободы»
Ричард Лэнсинг — директор ЦРУ (1973–1976)
Линдон Вольфсбрикер — американский посол в Югославии
Адмирал Уоррен Танни – директор ЦРУ (1977–1981)
Роджер Теру – агент ЦРУ
Майлз Коупленд — резидент ЦРУ в Каире
Эдгар Анатольевич Чепоров – репортер агентства «Новости»
Фредди Луго — боевик «Альфа-66» (Объединенные революционные бригады «Амблад»)
Эрнан Рикардо Лозано – оперативник «Альфа-66» (Объединенные революционные бригады «Амблад»)
Орландо Бош – боевик «Омега-7» (Объединенные революционные бригады «Амблад»)
Гаэль и Фредди – боевики «Омега-7» (Объединенные революционные бригады «Амблад»)
Сэл Резник – репортер «Нью-Йорк таймс»
Монтего-Бэй (1979)
Ким Кларк – безработная
Чарльз «Чак» – инженер «Алькорп боксит»
Майами и Нью-Йорк (1985–1991)
«Шторм-группа» – ямайский наркосиндикат
«Иерархия донов» – конкурирующий ямайский наркосиндикат
Юби – старший инфорсер «Шторм-группы» (Куинс / Бронкс)
А-Плюс – сообщник Тристана Филипса
Свиной Хвост – инфорсер «Шторм-группы» (Куинс / Бронкс)
Питбуль – инфорсер «Шторм-группы» (Куинс / Бронкс)
Омар — инфорсер «Шторм-группы» (Манхэттен / Бруклин)
Ромео — наркодилер из «Шторм-группы» (Бруклин)
Тристан Филипс – заключенный «Рикерса»[4], член «Иерархии донов»
Джон-Джон Кей – киллер, автоугонщик
Пако – автоугонщик
Гризельда Бланко – наркобаронесса Медельинского картеля на территории Майами
Бакстер — вышибала при Гризельде Бланко
Гавайки — инфорсеры при Гризельде Бланко
Кеннет Колтхерст — житель Пятой авеню в Нью-Йорке
Гастон Колтхерст – его сын
Гейл Колтхерст – его невестка
Доркас Палмер – сиделка-домработница
Миллисент Сегри – медик-стажер
Мисс Бетси – управляющая «Боже благослови» (агентство по трудоустройству)
Монифа Тибодо – наркоманка
Сэр Артур Джордж Дженнингс
Слушайте.
Мертвые никогда не перестают говорить. Может, потому, что смерть – это вовсе не смерть, а оставление после уроков – точнее, задержание после школы жизни. Ты знаешь, откуда держишь путь, и извечно, раз за разом, возвращаешься из этого места. Знаешь, куда движешься, но все никак туда не доходишь, а сам при этом мертв. Мертв, и всё тут. В этом есть призвук некоей завершенности, но к слову незримо присобачена частица «-ing», означающая, согласно грамматике, продолженное время. Ты пересекаешься с людьми, мертвыми значительно дольше тебя; все время куда-то идешь, направляясь во все то же никуда, и слушаешь вокруг себя подвывания и пошипывания, потому как все мы – духи (или, во всяком случае, так полагаем), но на самом деле мы попросту мертвы.
Духи, что, как сквозняк в окошко, впархивают в других духов. Скажем, женщина иногда крадучись проникает в мужчину и стенает памятью о занятиях любовью. Стенание это достаточно громко и явственно, но в окошко доносится не слышнее посвистывания или шепота под кроватью, которое маленькие дети принимают за барабашку. Залегать под кроватями мертвым нравится по трем причинам: (1) основное время мы действительно проводим лежа; (2) низ кровати снизу кажется изнанкой гроба, но (3) налицо вес – тот самый, человеческий, вес наверху, в который ты можешь забраться и тем самым незаметно усилить его, ревниво вслушиваясь в биение сердца, глядя, как оно качает кровь, а ноздри чуть слышно посвистывают, нагнетая в легкие воздух (о, эта зависть живому дыханию, пусть даже самому краткому!). Что до гробов, то лично мне они не помнятся.
Но мертвые никогда не перестают разговаривать, и иногда это доносится до слуха живых. Вот что мне хотелось сказать. Когда ты мертв, твоя речь представляет собой не более чем набор дуновений ветра и окольных путей, по которым ты какое-то время бесцельно дрейфуешь. Во всяком случае, так поступают остальные. Я же смекнул, что изошедшие могут учиться от изошедших, хотя дело это непростое. Я ухитряюсь слушать себя, одновременно твердя тем, кто способен слышать, что упал я не сам, а меня выпихнули с балкона отеля «Сансет-Бич» в Монтего-Бэй. Не могу я и велеть себе заткнуться – «закрой хайло, Арти Дженнингс», – потому что каждое утро, просыпаясь, я вынужден заново собирать свою размозженную, как тыква, голову. Даже сейчас при разговоре я могу слышать то, что уже говорил: «Вы вообще врубаетесь, раздолбаи?» В смысле, что загробная жизнь – это вам не миниатюрка из хэппенинга и не отпадная, язви вас, вечеринка («ух ты, сколько же клевых чуваков на ковре»). Но пока так никто и не врубился, и мне не остается ничего иного, как ждать того, кто спровадил меня на тот свет. Но он все не мрет, а лишь медленно стареет, меняя по ходу жен на все более и более молодых, и растит целый выводок имбецилов; дряхлеет и постепенно доводит свою страну до ручки.
Мертвые балаболят без умолку, и порой живые их слышат. Иногда, если подловить спящего в миг трепетанья ресниц во сне, он вступает с тобой в диалог и не прерывает его, пока жена не шмякнет спящего по щеке. Хотя лично мне больше нравится слушать тех, кто умер давно. Мне порой доводится видеть людей в рваных панталонах и окровавленных камзолах; они тоже пытаются что-то поведать, но у них изо рта начинает булькать кровь – да, восстания рабов были жутким делом, и королеве, конечно же, приходилось не церемониться еще с той поры, как с помпезностью пошла ко дну Вест-Индская компания – в отличие, возможно, от Ост-Индской; а сколько негров при этом полегло к месту и не к месту, просто уму непостижимо… да будь оно все проклято: из-за этой болтовни я, кажется, неправильно составил свою левую половину лица. Быть мертвым – значит понимать, что «мертвый» не значит «сгинувший»; просто ты находишься на плоскости долин смерти. Время здесь не останавливается. Ты наблюдаешь его ход, только при этом сам остаешься недвижен, как картина с улыбкой Джоконды. В этом пространстве рассеченная триста лет назад глотка и младенческая смерть двухминутной давности – по сути, одно и то же.