– И врач вас услышал? – неподдельно удивился Витька. – У вас здесь все потрясающе странно устроено, друг мой.
– Где – здесь? – спросил Герка; тоже, будто впервые, огляделся.
– В аду, – спокойно ответил Витька. – Я, правда, не предполагал, что мне предстоит именно ад… Я думал, что все-таки что-то да сделал для людей… Но, возможно, это какое-то другое место. Между жизнью и небытием. Место, где решается, будет ли жить человек или умрет. Поскольку ваш друг определенно жив сейчас и, надеюсь, переживет пневмоторакс и сотрясение мозга, если мы скоро переместим его в госпиталь. А вы живы, молодой человек?
– Да, – Герыч не мог стряхнуть с себя странное оцепенение, которое владело им с самого появления чужого Витьки. Да и Витька ли это был. – А ты?
– Вы, юноша, – поправил его Витоха, – к старшим следует обращаться на «вы». Я определенно мертв. Во всяком случае, был мертв, пока не оказался в теле этого мальчика, по-видимому, вашего друга. Я помню, как умирал, а потом пришел в себя здесь, у вас. Кстати, совершенно вылетело из головы… Зовут меня Николаем Ивановичем, – Витька церемонно склонил голову. Герка уловил какое-то странное движение Витькиного плеча, словно тот хотел подать руку, но в последний момент передумал. – Нижайше прошу простить меня, что не представился ранее. Признаться, сам был несколько выбит из колеи столь внезапным воскресением. Хотя можно ли назвать воскресением загробную жизнь?..
– Да это и не ад, – пробормотал Герка.
– Ну, знаете, молодой человек, если вы намекаете, что подобное место может оказаться Раем! Я вырос в набожной семье и такого… – Витька задохнулся от возмущения.
– Нет, это просто Подмосковье.
– Не лгите мне, милейший, – разгневался Витоха. – Вы звали врача, приложив руку к уху. На вас, да и на мне самом, странная одежда. И вы пытаетесь уверить меня, что это… – Витька обвел горящим взглядом помойку: груду пластиковых бутылок и жестянок, пакеты из супермаркета и железные короба с надписью «МУП САЖХ». – Подмосковье?!
– Ну да, – пожал плечами Герка, – Подмосковье. А вы, Николай Иваныч, в каком году умерли?
– В 1881-м, – недоумение на лице Витохи сделало его почти прежним. Он приложил ладонь к рыжим вихрам.
– А сейчас две тысячи сороковой, – злорадно проговорил Герка, – и это ни фига не ад.
– Тогда почему я тут?! – Николай Иванович впервые повысил голос. И в его гневном окрике прозвучало что-то такое, что заставило Герку вжать голову в плечи и виновато опустить глаза.
– Мы вас украли, – тихо прошептал он.
– Как можно украсть живого человека? – Несмотря на вопросительную интонацию, это был не вопрос. Укор. А если и было в нем вопрошание, то ответа спросивший ждал точно не от собеседника. Николай Иванович поднял глаза вверх, туда, где над ржавым железом и земляной насыпью было небо, потом пристально и строго, как завуч, посмотрел в глаза Герке.
Далеко в шуме машин прорезался крик сирены «Скорой помощи». Герка что-то прошептал, но Николай Иванович не расслышал.
– Что? – переспросил он.
– Мертвого, – громче повторил Герка. – Мы украли мертвого. Кто же знал, что вы живой.
– А как вы меня украли? – грозно прищурился мертвец, сверля Герку пронизывающим взглядом.
– Не совсем мы, – извиняющимся тоном проговорил Герыч, – из лаборатории опытные образцы другие вынесли. Нам их только перед самолетом дали, сказали – проглотить капсулы. Потом выйдет… ну… по старинке. Отдадим, бабки получим… Я пару раз с коксом летал, хорошо подзаработал. Матери на операцию. И тут думали, отдадим, и все. Но те парни оказались круче некуда. Еле отбились. Они Леху сильно приложили. А Витька в живот получил. Видимо, капсула от этого… ну… развалилась, типа. И вы оказались… немертвый. Внутри Витьки…
Герка совсем сбился и замолчал, но Николаю Ивановичу оказалось достаточно и такого путаного объяснения. Его больше волновало другое.
– А как мне…
Он не успел договорить. Полыхнули совсем рядом синие огни «Скорой». Трое в форменных куртках спустились вниз, посветили фонариками.
– Закрытый пневмоторакс. Клапан! – крикнул Николай Иванович, перекрывая вой сирены.
Медики переложили Леху на носилки. Герыч вспрыгнул в «Скорую» первым, за ним поднялся Рыжий.
– Куда? – запротестовала медсестра. – Не маршрутка, все не влезете.
– Вы же сестра милосердия, голубушка! Этому мальчику тоже необходима помощь, – вежливо, но безапелляционно и чуть укоризненно возразил Николай Иванович.
– Этому, – девушка с подозрением глянула на заплывший Геркин глаз.
– Нет, этому, – спокойно ответил Николай Иванович, указывая на собственное тело, – острое отравление. В организме этого ребенка открылась капсула с чужой личностью.
– Чьей же? – насмешливо произнес из-за плеча медсестры молоденький усатый врач.
– Николая Ивановича Пирогова, уважаемый, – строго ответил суровый Витоха.
– Украденный Пирогов?! – задохнулся то ли от страха, то ли от восторга врачишка. – Ксюша, звони в приемное!
– Вашу м… – изумленно прошептала Ксюша.
– Так, дорогуша, не стоит выражаться даже в аду, – строго глянул на нее Николай Иванович.
– Простите, Алексей Дмитриевич, за все эти вопросы. Не всякий день приходится бывать на полтора столетия впереди своего времени. Грешен, любопытен. Хотелось узнать, до чего дошла медицинская наука, и, признаюсь, удивлен и восхищен вами и вашими коллегами. Каким счастьем было бы работать с вами! Каких новых высот мы можем достичь! А сколько жизней можно было бы спасти, будь у меня тогда в Крыму, под Севастополем, хоть малая толика того, что есть у врачей в ваше время. Простите, мысли скачут…
Главврач, Алексей Дмитриевич Ковров, сидел на высоком никелированном стуле. На кушетке напротив него восхищенно жестикулировал рыжий мальчик. Он то и дело спрашивал, и Алексей Дмитриевич отвечал полно и четко, как на экзамене в академии. И мальчик в восторге хлопал себя ладонями по бедрам. И Коврову почему-то становилось невероятно приятно.
– А теперь расскажите мне, милейший друг мой Алексей Дмитриевич, как же все-таки эти дети сумели меня воскресить?
– Не они, – рассмеялся Ковров. – Целый институт работал над этим. И не один год. Сгущение личности из ноосферы? Как вам идейка, Николай Иванович? Хорошо. Каждого из нас по нескольким индивидуальным точкам можно собрать из информационной мантии, окружающей планету. И переселить эту личность в компьютер. Или, как случайно выяснили ваши юные друзья, в донора.
– Это же бессмертие, милейший! – Николай Иванович подался вперед, повинуясь желанию обнять собеседника. – Как хотел бы я познакомиться с теми удивительными людьми, которые сделали это! Но… нельзя ли мне будет перейти в тело, более приличное возрасту и положению? Пусть вся слава моя осталась далеко в прошлом, но я человек в летах, и мне совестно отнимать тело и, почитай, саму жизнь у этого мальчика.
Алексей Дмитриевич заерзал на своем блестящем стуле, глаза его сами собой устремились с лица Николая Иванович на белый полог за его спиной, а после – на синий кафель под его ногами.
– Нет, – робко уронил Ковров, словно надеясь, что собеседник сам наполнит это короткое слово содержанием. Но тот не пожелал:
– В каком смысле, Алексей Дмитриевич? Мне нельзя покинуть это тело?
– Видите ли, Николай Иванович, – Ковров совсем опустил голову, его голос звучал глухо, падая прямо на холодный блестящий пол. – Сгущение личности – процесс очень дорогостоящий. За десять лет получено четыре достойных образца. Три из них были украдены. Их и перевозили курьеры. Два мы благополучно извлекли. Они отправятся обратно в институт. Но… вы… Вас нам уже не вернуть…
– Как это? Я же здесь. Беседую с вами. – Николай Иванович вгляделся в виноватое лицо главврача широко открытыми Витькиными глазами.
– Препарат-носитель скоро выйдет из организма вместе с каловыми массами в процессе дефекации. Остальное выведем клизмой. Очистим кровь… Извините.
– Как – клизмой? – Это было только удивление, пока еще удивление. Николай Иванович в просительно-вопрошающем жесте протянул вперед открытую ладонь. – Но ведь можно отфильтровать, переместить в другого носителя? В человека или в… этот… компьютер?
– Нет, – снова смалодушничал Ковров. – Это… слишком дорого. Наша больница…
– То есть, – перебил его собеседник. Тонкая пленка удивления лопнула. Николай Петрович окатил главврача едва сдерживаемым презрением. – В двадцать первом веке слишком дорого… отделить человека от… экскрементов?
Детский голос дрогнул.
Главврач потер пальцами покрасневшие веки.
– Значит, я снова умру? – спросил рыжий пациент ровным, ничего не выражающим голосом.
– Да.
– Совсем?
– Скорее всего, – Ковров провел рукой по лбу и волосам, словно стараясь спрятаться от проницательных глаз следившего за ним великого хирурга. – Из-за кражи и шумихи вокруг нее программа заморожена…. и… когда…