Вы смущены, поскольку понимаете, что он должен был измениться за эти пять, десять или пятнадцать лет, и человек, который выглядит в точности как ваш знакомый, стопроцентно не он.
Вы проходите мимо, стараясь не глядеть на него, радуетесь, что не выставили себя круглым дураком, и к вечеру начисто забываете эту историю, потому что никто не любит помнить свои проколы. Просто… и очень умно. Правда?
Вольф что-то согласно промычал.
– Чувствую, вам немного неприятно. – Брекмейкер подошел к контрольной панели, коснулся нескольких сенсоров. Зашипел газ. – Сейчас пройдет. Ну, можно начинать.
Пальцы его снова забегали по пульту. С потолка свесились тонкие трубки и потянулись к лицу Вольфа.
Кормак смачно ругнулся.
– Ну и физиономия у тебя! Какой же ты был вчера, когда этот тип закончил тебя уродовать? Хуже просто некуда.
– Можно без комплиментов? – глухо выговорил Вольф. Он взглянул в зеркало у кровати, увидел раздувшуюся, желтую, в запекшейся сукровице маску и решительно перевернул зеркало. – Считай это коконом, из которого вылетит бабочка.
– Тебе чего-нибудь надо? Ты уверен, что этот хрен работал не дубиной?
– Судя по ощущениям, именно ею.
– Таблетку дать?
– Нет. Перетерплю.
– Что я могу для тебя сделать?
– Ничего. Только проследи, чтобы твой Брекмейкер не слинял, пока не закончит. Я заплатил вперед и потому мандражирую.
– Не боись. Я отключил тягу на его драндулете, один из моих ребят ходит за ним по пятам. Но вообще-то можно не дергаться: его передвижная операционная здесь, вряд ли он ее бросит. Док просился погулять, но я сказал, что этого не будет. Пока все не закончится.
Тогда он спросил, не пришлю ли я ему бабу или двух. Его так и распирает от хвастовства. Только девочки пришли, начал распинаться, какой он был великий врач, да как его не поняли, и как он работал на самой Земле, иногда с большими знаменитостями, и так далее, и тому подобное.
– Не хватало, чтоб он и дальше так разевал варежку, – пробурчал Вольф.
– Я ему очень определенно на это намекнул, он страшно развонялся и заявил, что накинет еще десять тысяч.
– Я заплачу, – кивнул Вольф.
– Жаль, что я не нашел никого другого, – произнес Кормак. – Но ты спешил.
– С чего бы другому бывшему доктору оказаться лучше? По крайней мере, он не колется и не нюхает.
– Тоже верно, – мрачно сказал Кормак. – Слушай, мне пора. Если я встану на уши, то к твоему выздоровлению смогу кое-чем похвалиться. Тебе точно ничего не надо?
– Точно.
Кормак вышел. Вольф слышал, как хлопнула дверь и защелкнулся замок. В комнате было тихо, только негромко играл музыкальный центр да шипел рециркулятор воздуха.
Затем он почувствовал присутствие.
– Можно в твою нору?
– Можно.
Последовало долгое молчание. Потом Таен сказал все на том же языке:
– Как странно. Пользуясь теми же чувствами, что есть у тебя, я вижу разительную перемену. Хотя внутренне ты прежний. Интересно, что увидишь ты сам, когда исцелишься. Должен сказать, сейчас, на мой взгляд, ты исключительно безобразен, даже больше обычного.
– Я не пытаюсь обмануть тебя, – сказал Вольф, переходя на родной язык. – Только тех сволочей, которые хотят взять меня за задницу, потому что я тебе помогаю.
Таен тоже перешел на земной.
– Я слышал Кормака и заключил, что корабль будет готов. Иногда на меня находят сомнения. Я искал Матерь-Лумину, хотя не знаю, существует ли она в самом деле. Прав ли я? Или мне следует искать тех немногих эльяров, которых, я верю, оставили здесь, когда закончили Переход? Ответь. Я склоняюсь перед твоей мудростью.
– Мать-Лумину или Стражей? – переспросил Вольф. – Когда ты рассказывал о цели своих поисков, ты очень уверенно говорил о них.
– Я и сейчас уверен, что Стражи остались.
– Не знаю, – промолвил Вольф.
Он протянул руку к столику, взял Лумину, которую вытащил у застреленного главаря, потрогал.