– Вика! Зайди к Александре за ключами, а то мне в архив надо, ладно?
– Хорошо.
Вика вдруг вернулась, сунула ему в руки свой шлем и уставилась в глаза – она была слегка выше, но Марку все равно казалось, что она смотрит на него снизу вверх.
– Я вас люблю. Вот! – сказала она, взмахнув своими волшебными ресницами, и ушла.
Шлем упал и покатился по булыжнику. А Марк стоял разинув рот. Да что ж такое происходит-то!
В архиве работала Зинаида Михайловна, которая сохраняла все подряд, нужное и ненужное, но найти что-нибудь в ее запутанном хозяйстве было сложно. После часа лихорадочных поисков Марк наконец держал в руках пыльную папку с личным делом Васильевой Тамары Сергеевны. Надо же, она всего на десять лет старше матери, а он-то считал, что ей все сто пятьдесят! Так, и живет она, если еще жива, конечно…
Ты подумай! Тамара жила в «Белом доме» – так местные называли многоэтажку из белого кирпича, где размещались в основном райкомовские и прочие советские работники, теперь уже бывшие. А Марку представлялось, что она, как настоящая Баба-яга, обитает в какой-нибудь избушке на курьих ножках, которых в Трубеже еще хватало, несмотря на пожары, регулярно освобождающие места для новой застройки. Он записал номер квартиры и, решив, что не пойдет к Александре – видеть ее совсем не хотелось, – отправился в мастерскую. Но Александра караулила его у своего кабинета, и пришлось зайти.
– Шохин, ты прости меня, пожалуйста, за вчерашний разговор. Я не знаю, как я могла вообще такое подумать.
– Почему ж не могла? – мрачно произнес Марк. – Ты ведь меня совсем не знаешь. Всего-то лет десять знакомы.
– Обиделся. Ну, хорошо, я дура, идиотка, стерва – все, что хочешь! Просто я… испугалась. Прости меня.
– Да ладно. Я пойду? Хотел к Тамаре сходить, вдруг она что помнит. Хотя сомнительно. Да и жива ли она…
Саша проводила Марка грустным взглядом: она была виновата и знала это. Ну как он не понимает? Она главный хранитель, и отвечать в случае чего придется именно ей! А в архиве Зинаида Михайловна, ворча, ликвидировала последствия разгрома, учиненного Марком.
– Что это у вас за бардак такой? Вам помочь?
– Помоги, голубчик! Видишь, что делается.
– Искали что-то?
– Да Шохину зачем-то личное дело Васильевой понадобилось…
– Вот это, что ли?
«Голубчик» быстро пролистал пожелтевшие листы дела и присвистнул:
– Да она ж сто лет как уволилась! Зачем ему?
Присвистнул он совсем по другому поводу, но Зинаиде Михайловне знать об этом не следовало. Смотри ты, как все удачно складывается!
Раздумывая о Тамаре, Марк совершенно забыл о Вике и ее признании и, только увидев ее в мастерской, вспомнил – ах ты, господи! Еще и это! Но Вика держалась как ни в чем не бывало и позвала его пить чай. Ну ладно, чай так чай, надо смыть эту архивную пыль. Они сидели напротив друг друга за маленьким столиком, и Вика поджимала, как могла, ноги, чтобы не коснуться невзначай Марка. А он все посматривал на нее и хмыкал – надо же! А потом вдруг неожиданно для себя самого произнес:
– Ты знаешь… То, что ты мне сказала сегодня… Мне еще никто такого не говорил.
– Правда?
Она сразу расцвела, засияла глазами. Шохин не выдержал и погладил ее по щеке. А Вика взяла его руку и поцеловала в ладонь. У Марка вдруг дрогнуло все внутри, и он прикрыл лицо свободной рукой.
– Ладно, все как-нибудь образуется, не переживай! – сказал он и вышел.
А Вика улыбалась – образуется! Все образуется! Ее переполняло счастье, и она немножко попрыгала, размахивая руками и дрыгая ногами, словно резвящийся щенок. Все образуется!
– Что это ты? Гимнастикой занимаешься? – Это был Владик.
И что его принесло? Испортил праздник.
– Тебе что надо?
– Да просто так зашел, а что – нельзя?
– Нечего тебе тут делать.
– Смотри какая! Твой-то где? Шохин?
– Ушел по делам.
– Так ты тут одна?..
– Слушай, вали отсюда. Стой! Куда тебя понесло? Что ты там потерял?
– Да ладно, дай картину рассмотрю. Вот это, что ли, Айвазовский?
– Хватит!
К счастью, у Владика зазвонил мобильник, и он ретировался, а то Вика уже не знала, как его и выставить. Тоже, ценитель живописи! Айвазовский ему понадобился! Вика все бы отдала, чтобы не видеть Владика никогда в жизни.
До «Белого дома» Марк дошел пешком – недалеко. Квартира Тамары была на третьем этаже. Жива ли она? Может, тут уже другие люди обитают? Но открыла сама Тамара. За прошедшие годы она еще больше похудела и сгорбилась, совершенно поседела. Нос почти упирался в беззубый рот, а на подбородке росла редкая седая борода. Но черные глаза смотрели все так же остро. Баба-яга, один к одному!
– Тамара Сергеевна! Это я, Марк. Помните меня? Я сын Ольги и Николая Шохиных…
Человек, стоящий на площадке этажом ниже, внимательно слушал: ага, старуха его впустила. Ладно. Он поднялся, постоял у двери, прислушался, потом осторожно открыл замок ключом, вошел и прикрыл за собой дверь – ни замок не звякнул, ни дверь, ни половица не скрипнули. Человек на цыпочках прошел по коридору на звук голосов – старуха принимала гостя в кухне. Марк сидел спиной, а бабки человек не боялся. Да она ни черта не видит и не слышит! Он спрятался за пыльной занавеской, прикрывавшей какие-то пальто, висевшие вдоль стены, и затаился. Только бы не чихнуть!
А Марк оглядывался и ужасался: боже, какая помойка! Грязь, пыль, паутина, свободного угла нет – в кухню он прошел по узенькой тропинке среди занавесок и коробок, здесь тоже все было заставлено коробками, банками, чашками, щербатыми кастрюльками и обгорелыми сковородками. Одних чайников он насчитал штук семь! На полу сидел огромный оранжевый заяц с одним глазом, а на подоконнике среди цветочных горшков с засохшими геранями прятались разномастные куклы-инвалиды: кто без руки, кто без ноги, а кто и вовсе без головы. В комнате, куда Марк успел заглянуть по дороге, было то же самое. «Кошмар! – думал он. – Нет, Тамара, конечно, всегда была не в своем уме, но чтобы дожить до такого…»
– Долго ты собирался, – сказала Тамара и закурила какие-то вонючие сигареты.
Марк предложил ей свои, она рассмотрела пачку, неловко вытянула одну, понюхала и положила ее в карман засаленного фартука.
– Да возьмите все! – Марк пожалел, что не догадался захватить ей какой-нибудь гостинец.
– И возьму! Хорошие, не это дерьмо! Чай пить будешь?
– Чай…
Марк представил, что у нее за чай, и передернулся.
– Спасибо, я только что пил на работе.
– Все равно у меня к чаю нет ничего. Я сладкого-то не ем, диабет у меня. А ты сладкое любишь, я помню. Всегда тебе пастилу приносила, маленькому…
Правда, вспомнил вдруг Марк, приносила пастилу. И зефир в шоколаде!
– Как там Олька?
– Мама… мама умерла. Больше года назад.
– Умерла? Ишь ты. И тут меня опередила! А я вот все живу, не помру никак. Олька-то молодая совсем, а померла…
– Тамара Сергеевна! Я к вам зачем пришел-то? Спросить про Айвазовского!
Человек за занавеской навострил уши.
– Помните, вы реставрировали?
– Айвазовского? Чего ж не помнить? Помню.
– И копию сделали?
– Сделала.
– Тамара Сергеевна! А где оригинал?!
Старуха вдруг захохотала, затряслась, закашлялась, утирая выступившие слезы.
– Оригина-ал? Ах-ха-ха! И кто же это такой умный? Кто обнаружил?
– Я, случайно.
– И как это ты?
– Да по холсту догадался.
– Молодец!
– Так где подлинник-то, Тамара Сергеевна?
– Где! Ольке отдала! Я ж не дура. Она тебе не сказала?
– Нет, мама ничего не говорила!
– Так спроси! Я хотела по-другому, но раз сам догадался, ладно. Пусть сейчас отдаст. Спроси у Ольки-то!
Марк открыл было рот, но понял: она уже забыла, что «Олька» умерла!
– Правда отдали? А может, тут у вас где-нибудь, а?
– Говорю, Ольке отдала.
Человек за занавеской дождался ухода Марка, потом, когда старуха ушла в комнату, осторожно выбрался, спустился этажом ниже и вошел в квартиру, располагавшуюся как раз под старухиной. Достал мобильник, набрал номер и спросил:
– Ты в музее? Шохин сейчас должен вернуться. Если пойдет к Никаноровой, послушай там, о чем говорить будут. Да повнимательней.
Он ни на секунду не поверил старухе – еще чего, так и отдаст она кому-то эдакую ценность! Наверняка у нее зарыто где-нибудь среди хлама. Человек поморщился – дело ему предстояло неприятное. Он надел резиновые перчатки и вернулся в квартиру Тамары – та спала не раздевшись. Скорчилась на диване среди тряпья. «Да она и так еле жива, – подумал он. – Никто и не спохватится. Ладно, делать так делать». Человек достал из кармана шприц с прозрачной жидкостью, снял наконечник, спустил воздух и не очень ловко, но решительно всадил шприц бабке в бедро. Та не пошевелилась, но через какое-то время захрипела. Потом затихла. Человек включил свет и стал методично обыскивать захламленную квартиру, стараясь не сильно шуметь.