Ничего подобного нет на Востоке, особенно если иметь в виду метафизическую гармонию.
Но ведь когда Достоевский говорил о «подрыве» мировой гармонии — ясно было, что «мировая гармония» не может не иметь отношения к высшей метафизической гармонии. Да, мы тоже любим гармонию, но иногда вдруг готовы ее «взорвать». Все это страшно, но это есть в нас.
В итоге все это означает, что Россия способна открыть совершенно новую метафизику, тем более «взорвать» или «пересмотреть» старое, что ведет к началу нового.
И, наконец, закончим опять любовью к России, точнее, что в нашей жизни, в нашей культуре и в нашем духе существует искание некоего почти неуловимого таинственного русского метафизического качества, которое совершенно выходит за пределы мира и которое трудно определить. Это качество самой России, и оно (и его искание) только в России есть. Может быть, благодаря присутствию этого частично сокрытого качества и возникает такая ностальгия по России даже в самой России, словно слышится почти неразличимый зов из Бездны, но зов Родины.
Этого нет на Востоке.
И наконец, конечно, сама по себе Любовь к России, природа этой любви — вот что делает нас сакральными в каком-то необычном еще на земле смысле.
Если эта Любовь будет нарушена — не будет и России, но только на этой земле, в этом мире, а он, слава Богу, не единственный.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ РУССКАЯ ДОКТРИНА
Мы прошли великий путь. Мы узнали, насколько сакральна и важна для нас русская литература, литература пророков, гениев и национальных ясновидцев, почувствовали внутренний трепет Невидимого древнего мировоззрения нашего, ощутили пространство нашей протоистории, которое до сих пор живет в нас; мы познали дыхание Великого Хаоса, из которого исходит многое наше непостижимое и который охраняет нас от сапог мировых порядков; мы можем теперь проникнуть и в таинственную русскую вторую реальность, скрытую за маской повседневности; перед нашими глазами еще раз — уже который! — прошла Святая Русь во всем ее величественном Единении всемирного мессианства и национального начала (ведь православие — это сокровенный оплот и центр христианства); чрез нашу душу прошла вся непостижимая уму загадочность России, воспетая ее великими поэтами, ее разрывающая сердце противоречивость, ее высшая отстраненность и в то же время любовь к бытию; мы увидели, как наяву, судорогу ее странных сект; и, наконец, предощутили, что даже Окаянная Русь — не какие-то отбросы, а, напротив, даже в греховных проявлениях России есть, пусть и скрытый, аспект выхода, некое тайное, запрятанное «зерно», благодаря которому почти любые формы бытия России становятся парадоксально-драгоценными; мы познали и великую восточную суть России, которая ведет в бездны самопознания; мы познали, таким образом, восставшую из времени Русь Востока; предощутили сибирскую мощь и дух;…и дальше… дальше… Россия, обращенная в Себя. И, через все эти Лики России, то появляющиеся, то исчезающие, чрез всю ее плоть и дух — проходит мистерия Любви, Любви к России ее сынов и дочерей; Любви, временами такой же сверхъестественной и непостижимой по своей глубине, как и сама Вечная Россия.
Да, несомненно, мы — и не Восток и не Запад, не Европа и не Азия, и не их синтез, хотя отдельные черты всего этого у нас есть. Но даже то, что было взято нами — быстро и стихийно; неодолимой творческой силой России преображалось в «другое», в наше, в свое… И неужели не ясно, что мы — особая, самобытная, ни на кого не похожая, уникальная цивилизация, которая еще только начинает свое восхождение, восхождение, которое может вывести ее за пределы того человечества, которое существует сейчас на Земле.
Прежде чем предугадывать видимые кем-то и теперь черты Вечной России, нужно погрузиться в Ее метафизическую суть, ибо все остальное — производное от духовного Центра, от Истока. Сила высшечеловеческой Интуиции, медитации, созерцания и откровения может вести нас туда, где находится наш Исток. «Мы обладаем гениями всех наций и, сверх того, русским гением» (Достоевский).
Этот последний, особенный гений свойствен только нам и нам принадлежит до конца. И пусть он ведет нас в бездну Самораскрытия, в бездну Вечной России… И все-таки, раскрывая постепенно все скрытые и явные Лики России, о глубинах которых еще речь впереди, мы чувствуем, что чего-то, самого главного, самого таинственного, самого непостижимого и самого эзотерического нам не хватает. Тем не менее присутствие этого самого эзотерического и закрытого «уровня» чувствуется во многих Ликах России, да и в ней Самой, в ее Вечной сути. Иначе не было бы мистического предвосхищения России как такой реальности, которая выходит далеко за пределы всякой данности.
Необходимо погрузиться в поиск этого неуловимого, но внутренне присутствующего, ядра, в поиск уровня, выходящего за пределы нашего среза Вселенной.
Обратим внимание сначала, на одну, казалось бы, вполне объяснимую хотя и противоречивую особенность русского начала — любовь к своей земле и уход от нее в беспредельность, в трансцендентные сферы. Иными словами, любовь к земле и к Духу надмирному одновременно. Как всякое эзотерическое качество, оно многомерно: и наряду с «обычным», «доступным», «философским» значением, в нем есть иной смысл, а именно: крайняя любовь к своей земле и в такой же степени любовь к Духу — не просто «гармония антиномий», гармония, казалось бы, несовместимого и т. д., а указание на то, что сама «земля», то есть бытие русской земли, России имеет провиденциально-трансцендентный смысл, означающий, что эту землю нельзя просто бросать ради Неба, что «русская земля» и Небо вступили между собой в какие-то особые отношения. Эти отношения не означают просто, что «земля» должна быть освящена Духом для жизни на ней (или служить мостом между субстанцией и чистым Духом), — в этом случае земля все равно «вторична» по отношению к Небу и служит лишь для манифестации Духа в природном мире, мире Великой Материи. Такая ситуация вполне нормальна с точки зрения Духовной Традиции, но в данном случае наивысший уровень интерпретации русского отношения между «землей» и «духом» выходит за эти пределы таким образом, что «земля», «Родина», «Россия» оказывается любимой, по крайней мере, в той же степени, как и Небо, но не потому, что «земля» также дорога, как и Небо, а в трансцендентном, запредельном смысле. «Земля» нужна Небу (или Россия — Духу) для выражения некоей духовной тайны, причем Небо и земля как бы слиты в единой запредельности, в едином трансцендентном отношении, и в этом смысле Небо было бы «неполным» Небом без Земли. Высшей манифестацией этого равнотрасцендентного отношения является равная сила любви, стремления русских одновременно и к земле и к небу. Это особенно проявляется и в русской культуре, когда «земля» трансформируется уже в Россию — в полном смысле этого слова. Уход к Духу, любовь к Нему — на одной стороне русской истории; а на другой — любовь к России, и обе эти «полярности» не просто одинаково равноценны, уравновешивают друг друга, но они вступают между собой в эзотерические отношения, оказываются связанными силой одинаковой любви в нечто единое. Само Небо в душе русских как бы говорит: не бросай Россию, это тайна, хотя в обычно-традиционной ситуации все должно быть в конечном итоге категорическим образом брошено ради Духа, то есть ради Божества. Если вы что-то на земле любите так, что это «оттесняет» любовь к Духу — это уже большой грех в обычной традиции, но здесь, в нашей истории, есть, наряду с уровнем «обычной» традиции, какой-то тайный аспект, когда само Небо в Русской Душе говорит: «Не бросай Россию» (в вечном смысле этого слова). Особенно утверждает это язык несоизмеримой любви русских к России, и эта любовь, таким образом, оказывается сопричастной Небу. Любовь к России — при одновременной любви к Богу, к Духу — оказывается знаком того, что Россия необходима, нужна, чтобы выразить Ею то, что можно выразить только Ею.
Совершим еще один мистический круг. Этот круг — русская тоска.
В России есть Бог и есть тоска. Тоска, разумеется, бывает разная, но мы опять-таки берем высший метафизический аспект русской тоски. В этом отношении это как раз та знаменитая русская тоска без «объекта», тоска сама по себе (даже тоска при полном благополучии), о которой столько писали. Это не тоска по тому, чего втайне не хватает, скорее ее высший аспект просто в тоске самой по себе, хотя одновременно на другом уровне действительно присутствует какая-то тайная «неутоленность». Одно сосуществует в вечной «русскости» с другим, и, когда мы входим в сферу чистой метафизики, любая ординарная концептуализация, пытающаяся «все объяснить» на рациональном уровне, — совершенно нелепа; мы видим в этой сфере отдельные метафизические «огни» и реалии, и это предел возможного. Все это выше любых логических концепций.