– Запомните его, сержант Шардлейк, – сказал Сесил. – Он ближе к королю, чем кто-либо.
– Я думал, ближе всех епископ Гардинер.
Уильям тонко улыбнулся:
– Гардинер шепчет королю на ухо. Но Уильям Пэджет обеспечивает всю административную работу, обсуждает с королем политику, управляет назначениями на должности.
Я посмотрел на него:
– Судя по вашим словам, он теперь как Кромвель.
Сесил покачал головой:
– О нет. Пэджет обсуждает с королем политику, но никогда не заходит дальше, чем желает Его Величество. Он никогда не пытается управлять королем. В этом была ошибка Кромвеля – и Анны Болейн. Что и погубило их обоих. Теперь высшие люди королевства научились на их ошибках. – Молодой человек тяжело вздохнул: – Или должны были научиться.
Он повел меня по булыжной мостовой. Двое крепких детин в королевских ливреях протащили мимо нас за шиворот двух обтрепанных мальчишек и подзатыльником вышвырнули их за ворота. Сесил неодобрительно заметил:
– Эти оборвыши постоянно проникают внутрь, говоря, что они слуги слуг какого-нибудь из низших придворных. Не хватает привратников, чтобы вышвырнуть их всех.
– Здесь нет охраны? – удивился я.
– Во внешнем дворе очень мало. Но внутри – вот увидите – совсем другое дело.
Уильям подвел меня к двери с английским гербом. Там стояли двое йоменов с длинными острыми алебардами в своих бросающихся в глаза красных мундирах, украшенных золотыми розами Тюдоров. Мой сопровождающий подошел к одному из них и сказал: «Мастер Сесил и адвокат для лорда Парра». Йомен отметил нас в своем списке, и мы прошли внутрь.
* * *Мы вступили в большой зал, где стояли несколько стражников. Их наряды были еще великолепнее, чем у йоменов, – черные шелковые камзолы и шляпы с большим черным плюмажем и с расшитыми золотом полями. У каждого на шее висел на цепи большой золотой знак. Все они были высокими, крепкого сложения и с острыми бердышами. Наверное, это была личная охрана короля, гвардия телохранителей.
Стены здесь были украшены яркими гобеленами, и возле них стояли расписные деревянные сундуки. Внезапно я увидел занимающую всю стену картину, о которой много слышал, написанную в прошлом году одним из последних учеников мастера Гольбейна – «Король и его семейство». Она изображала внутреннее помещение дворца. В центре, на троне под богато расшитым балдахином восседал король, мощный, рыжебородый и суровый, в широком черном, расшитом зо́лотом кафтане. Одну руку он положил на плечо мальчику, принцу Эдуарду, своему единственному сыну. С другой стороны от короля находилась мать Эдуарда, давно умершая третья жена Генриха VIII Джейн Сеймур – она сидела, скромно сложив руки на животе. С обеих сторон от царственной пары стояли молодая леди и юная девушка – леди Мэри, дочь Екатерины Арагонской, и леди Елизавета, дочь Анны Болейн, обе восстановленные в праве наследования два года назад. Позади дочерей короля были видны две открытых двери, выходящих в сад. За дверью позади Мэри стояла маленькая женщина с ничего не выражающим лицом, а позади Елизаветы – низенький мужчина с горбом, на плече у которого сидела обезьянка в камзоле и шапке. Я задержался на секунду, захваченный великолепием стенной росписи, но Сесил тронул меня за руку, и я повернулся и пошел за ним.
В следующей комнате тоже было изрядное число богато наряженных молодых людей: они сидели на сундуках или стояли вокруг, и им не было конца. Один из них препирался со стражником, стоявшим перед единственной внутренней дверью.
– Если я не увижусь со стюардом лорда Лайла, – горячо настаивал он, – случится беда, сэр! Он хочет меня видеть.
Охранник равнодушно отвернулся.
– Если он захочет, нам скажут. А до тех пор прекратите шум в помещении королевской охраны.
Тут подошли мы, и стражник с облегчением повернулся к нам. Сесил тихо сказал ему:
– Лорд Парр ждет вас внутри.
– Мне сказали. – Страж быстро осмотрел меня. – Никакого оружия? Кинжала?
– Разумеется, нет, – ответил я.
Я часто носил с собой кинжал, но знал, что в королевских дворцах оружие запрещено.
Без лишних слов здоровенный стражник открыл дверь ровно настолько, чтобы мы могли войти.
* * *Впереди была широкая лестница, покрытая толстой тростниковой циновкой, приглушавшей шаги, когда мы поднимались. Я дивился украшениям на стенах – все кричало красками и замысловатыми деталями. Там были ярко раскрашенные щиты с изображением герба Тюдоров и геральдических зверей, на стенах между ними нарисованы переплетенные ветви с листьями, а большие участки покрывали резные панели – на дереве были искусно вырезаны и раскрашены в разные цвета складки занавеса. На ступенях через равные интервалы стояли стражники из гвардии телохранителей, бесстрастно глядя перед собой. Я понял, что мы приближаемся к королевским апартаментам на втором этаже. Мы покидали обычный мир.
Наверху лестницы нас ждал широкоплечий человек. Он был уже в возрасте и держал в руке трость. На нем был черный кафтан со значком королевы, а на шее – золотая цепь необычайного великолепия. Его седые, как и маленькая бородка, волосы покрывала усыпанная драгоценными камнями шапка; морщинистое лицо было бледным. Сесил низко поклонился, и я последовал его примеру.
– Сержант Шардлейк – лорд-канцлер королевы и ее дядя лорд Парр Хортонский, – представил нас друг другу мой спутник.
Лорд Парр кивнул ему и проговорил глубоким и чистым, несмотря на возраст, голосом:
– Спасибо, Уильям.
Сесил снова поклонился и отправился назад вниз по лестнице – аккуратная маленькая фигурка среди всего этого великолепия. Мимо нас молча проследовал слуга, тоже поспешивший вниз.
Лорд Уильям Парр посмотрел на меня пронзительными голубыми глазами. Я знал, что когда отец королевы безвременно умер, этот человек, его брат, стал главной опорой его вдове и детям. В дни своей молодости он был близок к королю и помог семейству Парров пробиться при дворе. Сейчас ему, наверное, было под семьдесят.
– Значит, вы и есть тот юрист, которого так ценит моя племянница, – проговорил он.
– Ее Величество очень добра, – ответил я.
– Мне известно, какую добрую службу вы ей сослужили до того, как она стала королевой. – Старый лорд серьезно посмотрел на меня. – А теперь она просит послужить ей снова. Может ли она рассчитывать на вашу полную и безусловную преданность?
– Целиком и полностью, – ответил я.
– Заранее предупреждаю: это грязное, тайное и опасное дело. – Парр глубоко вздохнул. – Вы узнаете кое-что такое, о чем смертельно опасно знать. Королева сказала мне, что вы предпочитаете жизнь частного лица, так что давайте будем откровенны. – Он посмотрел на меня долгим взглядом. – Теперь, когда я вас предупредил, готовы ли вы по-прежнему помочь ей?
Мой ответ последовал сразу же, без размышлений и колебаний:
– Готов.
– Почему? – спросил лорд Уильям. – Я знаю, вы не религиозный человек, хотя когда-то были. – В его голосе послышалась строгость. – Как и многие в наши дни, вы равнодушны к вопросам веры, вы из тех, кто закрывает глаза на них ради собственного спокойствия и безопасности.
Я глубоко вздохнул:
– Я хочу помочь королеве, потому что она добрейшая и благороднейшая леди из всех, кого я встречал, и никому не делала ничего, кроме добра.
– Вот как? – На лице лорда Парра неожиданно появилась сардоническая улыбка. Он опять бросил на меня долгий взгляд, а потом решительно кивнул: – Тогда идемте. В апартаменты королевы.
И он повел меня по узкому коридору мимо роскошной венецианской вазы на столе, покрытом красной турецкой тканью.
– Мы должны пройти через приемную короля, а потом через приемную королевы. Там будут молодые придворные, ожидающие возможности увидеться с высшими лицами королевства, – проговорил Уильям устало, а потом вдруг остановился и поднял руку.
Мы были около маленького узкого окна с тонким переплетом, открытого из-за жары. Парр быстро огляделся, не видит ли нас кто-нибудь, и после этого, положив руку мне на рукав, торопливо и настойчиво проговорил:
– Теперь быстро, пока есть возможность. Раз уж вам нужно понять всю ситуацию, вы должны это увидеть. Посмотрите сбоку в окно, он не знает, что его видно. Быстро!
Я взглянул в окно и увидел выложенный плитками двор. И там, на этом дворе, двое крепких гвардейцев в черных нарядах, поддерживая под руки, помогали идти огромной фигуре, облаченной в колышущийся желтый шелковый кафтан с легким меховым воротником. Потрясенный, я понял, что это король. Я видел Генриха VIII вблизи дважды – во время его великой поездки в Йорк в 1541 году, когда он был величественной фигурой, и в Портсмуте в прошлом году. Теперь я был потрясен его упадком: он непомерно разжирел и выглядел измученным болью. Тот, кого я увидел из окна, был развалиной человеческого существа. Его огромные ноги казались еще больше от повязок и бандажей и разъезжались, как у гигантского ребенка, при каждом мучительном шаге. От каждого движения необъятное тело правителя сотрясалось и колыхалось под кафтаном. Лицо его представляло собой сплошную массу жира: маленького рта и крошечных глаз было почти не видно за складками на щеках, а некогда крючковатый, как клюв, нос стал мясистым и бесформенным. На голове у короля не было шапки, и я увидел, что он почти совсем облысел, а оставшиеся волосы, как и редкая борода, совершенно поседели. Впрочем, лицо его было кирпично-красным и покрыто по́том от усилий при гулянии по маленькому дворику. Пока я смотрел, Его Величество вдруг нетерпеливым жестом поднял руки, отчего я инстинктивно отскочил от окна. Лорд Парр нахмурился и приложил палец к губам. Я снова выглянул, а король в этот момент заговорил тем не соответствующим его внешности визгливым голосом, который я запомнил по Йорку: