Лесной удел был разорен войной. Много лет назад, когда Варан был бродягой и шел от дома к дому, по традиции разводя огонь в печах, — в те дни здесь было сытно и привольно, пели песни о веселом сыне Шуу, бессмертном, неуязвимом, явившемся в мир, чтобы поделиться с другими частичкой своего бессмертия. В странствиях Варану доводилось даже видеть двоих сыновей Шуу — один был мордатый парень лет двадцати, другой — с виду бандит бандитом, одноглазый, поросший пегим нечистым волосом…
Потом здесь долго воевали — с отрядами Императора, с сыном Шуу, с соседями и друг с другом. Поля, родившие трижды в год, оставались незасеянными. Лес выгорал. Династия местных аристократов — древних князей удела — была перебита не без участия Подставки. Императорский Столп играл в наместников, как девочка в куклы, сменяя на расшатанном троне одного своего раба другим рабом. Гнездо мятежа по-прежнему тлело, ежесекундно грозя пожаром, несмотря на то, что одних только сыновей Шуу перевешали пять человек, а скольких подозреваемых увезли в столицу!
Рыжеусый наместник смотрел на Варана обреченным взглядом мертвой рыбы. Передав письмо, Варан больше ни о чем не стал говорить — потребовал ванну, ароматических масел, постель.
Ванна оказалась деревянной бадьей, в которой можно было сидеть, прижав колени к животу. Варан велел обливать себя попеременно горячей и холодной водой, был слегка ошпарен и прогнал слуг. Сам себя растер полотенцем, завернулся в простыни и лег, глядя в неровный серо-голубой потолок гостевых покоев.
Ему казалось, что он плавно падает и снова поднимается в облака. При мысли об обратном пути делалось мерзко во рту. Письмо Подставки, выученное наизусть, проявлялось на потолке, словно написанное тайными чернилами.
Когда Варан наконец заснул, во сне его не было ничего, кроме плывущей под крыльями плавно покачивающейся земли.
* * *— Благословите Императора, наместник. Его Незыблемость Императорский Столп поощряет вас к дальнейшим свершениям…
Рыжеусый смотрел на Варана все с тем же мертвым выражением глаз. Он столько раз похоронил себя, что очередная отсрочка приговора не могла ни обрадовать его, ни огорчить.
— Его Незыблемость желал бы также знать, не нужна ли вам помощь в управлении уделом и нет ли у вас специальных соображений, которые вы хотели донести до императорского слуха.
Рыжеусый мигнул. Стеклянная пелена, сквозь которую он смотрел на Варана, на мгновение рассеялась — и сомкнулась снова.
— Хотите выпить? — спросил наместник. Варан отрицательно покачал головой. Принимать за столом наместника еду или питье не входило в его планы.
— Лесным уделом невозможно управлять, — через силу сказал наместник. — Как показали последние события, даже крылатая гвардия бессильна, когда имеет дело с этим безумием — очередным сыном Шуу… Вы слышали?..
Варан вспомнил Гордина Золотые Крылья. Коротко кивнул.
— Тем не менее Его Незыблемость может быть уверен, что Дворец и Башня Лесного удела преданы ему…
— Вот как? — Варан поднял брови, изображая сильное удивление. — И Башня тоже?
Рыжеусый смотрел ему в глаза. Благостное начало разговора ни капельки не обмануло наместника — Подставка успел приучить всех своих чиновников, что от пассажиров «крылатой повозки» следует ждать исключительно бед и наказаний, а добрых вестей — никогда. Но на этот раз во взгляде рыжеусого мелькнуло нечто иное, нежели привычное ожидание неприятностей.
— Ваша милость, — проговорил Варан негромко, — вы понимаете — то, что случилось со звеном Гордина Золотые Крылья, принесло огорчение Императору. Но Император не станет гневаться лично на вас… за то, что вы не уследили за его могуществом Зигбамом.
У рыжеусого дернулся уголок рта. Варан моментально это отметил.
— Я не стал бы обещать вам прощения, не будучи уверен, что вы его получите, — продолжал он доверительно. — Его могущество принимает у себя странных людей? Уезжает на прогулку и долго отсутствует? Ведет себя… неуважительно по отношению к вам?
Рыжеусый молчал. Варан ясно видел теперь, что прячется за стеклянной пеленой его взгляда, — паника. Обычная паника человека, летящего вниз со скалы и тщетно пытающегося за что-нибудь зацепиться.
— Его могущество угрожал вам? — спросил он мягко. — Я знаю, сколь несносны бывают колдуны — особенно если рядом нет больше никого, наделенного магическим даром… Но пособничество бунтовщикам — это несколько переходит границы дозволенной спеси, не так ли?
Несколько секунд рыжеусый что-то решал. Варану казалось, что он воочию видит движение мысли другого человека — как она мечется, как бьется о стекло неподвижных глаз.
— Вы встречались когда-нибудь с его могуществом… со старым Зигбамом? — спросил наконец наместник.
— Нет.
Рыжеусый помолчал еще минуту.
— Его могущество, — сказал он наконец, — тяжело болен. Не встает… с тех самых пор, как я милостью Его Незыблемости стал наместником в этом отвратительном… простите. В Лесном уделе. Поэтому он не отлучается, не принимает у себя странных людей… вообще никого не принимает.
— Вы уверены? — глупо спросил Варан.
— Совершенно. Как я сказал вам прежде, управлять здешним краем невозможно… Вы знаете, каким образом нам достаются налоги? Стража, набранная из числа бывших головорезов, налетает, подобно разбойникам, на поселения и забирает все, до чего сможет дотянуться, — половина идет на так называемое «жалованье», половина — в так называемую казну. Неудивительно, что в уделе множатся смертные приговоры «этому кровососу», то есть мне, — наместник криво ухмыльнулся, один его ус поехал вверх, другой остался на месте. — Моя жизнь держится на плечах шпионов, господин Варан. Его могущество Зигбам — его немощь Зигбам, если на то пошло — окружен тройным кольцом искусных соглядатаев… Я трачу на это немало денег и усилий, зато сейчас могу торжественно сообщить вам: этот полутруп вот уже полгода не поднимался со своей грязной постели. Поначалу он еще что-то соображал… а теперь ходит, простите, под себя и никого не узнает.
Варан молчал. Что-то во взгляде наместника ему не нравилось, но он не мог понять что.
— Я не сообщал о случившемся в столицу, — наместник тяжело качнул головой, — потому что… ведь вы понимаете… Мне очень тяжело, господин Варан. Но я предан Императору…
Варан был уверен, что он в чем-то врет. Ощущение было такое, будто скребут ногтями по стеклу.
— Возможно, я совершил ошибку, — нервно сказал наместник. — Но вы можете пойти и убедиться… своими глазами. Вообще-то в башню нет хода никому… Но вы, как я понимаю, должны будете дать отчет Его Незыблемости?
Варан кивнул, не сводя с рыжеусого глаз.
* * *Башней Лесного удела называлось круглое жилище на вершине огромного мертвого дерева. Дерево было пусто изнутри, в полом стволе помешалась винтовая лестница, и Варан, сопровождаемый наместником, долго поднимались в темноте, духоте и взаимном напряжении.
У входа в обиталище волшебника сидел человек со взведенным арбалетом на коленях. Наместник кивнул ему. Варан успел разглядеть грубое, в складках кожи лицо, шрам на лбу и равнодушные глаза убийцы.
— Входите, господин посланник, — пригласил его наместник.
Варан вошел и остановился на пороге. Комната — круглая комната под плоской низкой крышей — была точной копией той, в которой когда-то жил Подорожник.
Мозаика из разных сортов дерева, панели на стенах, ширмы, резная мебель — да ведь и башню на Круглом Клыке обставлял, согласно своим вкусам, старый Зигбам! Подорожник прибыл туда жалкий и мокрый, в мятом белом костюме, с единственным сундучком под мышкой — сундучком, полным бумаг… Варан, кстати, так и не узнал, что это были за бумаги…
— Вот, — сказал наместник, голос его был спокоен (показательно спокоен, отметил про себя Варан). — Здесь… за ширмой.
Варан потянул носом воздух, невольно подражая Подставке. Окна были открыты, ветер гулял туда-сюда, шевеля занавески. В комнате пахло хвоей, ароматической смолой и немного — дымом. Либо наместник сгустил краски, говоря о Зигбаме как о «полутрупе в грязной постели», либо… либо что-то еще.
Стараясь на всякий случай не поворачиваться к наместнику спиной, Варан отодвинул ширму. В постели — чистой, хотя и не очень тонкого полотна, — лежал, уставив на Варана пустые глаза, древний старик. Из уголка его рта тянулась ниточка слюны.
— Ваше могущество, — сказал Варан. Старик смотрел сквозь него.
— Я могу выйти, — предложил наместник. — Возможно, у вас есть какие-то… особенные, гм, вопросы… методы…
Он нервничал.
— Я был бы благодарен, если бы вы оставили нас, — сказал Варан медленно.
Наместник вышел, прикрыв за собой дверь. Варан огляделся снова; чувство узнавания этой комнаты было таким сильным, что могло, пожалуй, перехлестнуть все события этого дня. Не по той ли половице водил пальцем подросток-Варан, впервые увидевший столько дерева сразу? Здесь, в Лесном уделе, эта комната вовсе не казалась роскошной — наоборот, в ней было что-то нарочито деревенское… Но там, на Круглом Клыке, где самый высокий ствол — в рост десятилетнего ребенка…