Чувством радости поделился и непосредственный подчиненный князя, советник Военной коллегии Егор Пашков, писавший своему приятелю: «Прошла и погибла суетная слава прегордого Голиафа, которого Бог сильною десницею сокрушил; все тому очень рады, и я, многогрешный, славя Святую Троицу, пребываю без всякого страха; у нас все благополучно и таких страхов теперь ни от кого нет, как было при князе Меншикове».[67]
Пашков был не прав, когда писал, «что все тому очень рады». Падение Меншикова не вызывало восторга, например, у Голицыных, которые предполагали установить родственные отношения с Меншиковым. Во время аудиенции у царя М. М. Голицын осмелился высказаться в защиту Меншикова, подвергшегося суровому наказанию без суда и следствия.[68] Но это заявление заслуженного фельдмаршала вызвало такое раздражение императора, что он бесцеремонно вслух заявил за обеденным столом, что не желает, чтобы рядом с ним сидел Голицын.
Среди лиц, осуждавших жестокую расправу с Меншиковым, встречались и представители нетитулованного дворянства. 15 ноября 1728 года Верховный тайный совет рассматривал дело по обвинению капитан-поручика Казанцева, неосторожно поделившегося с канцеляристом Ярцевым и подканцеляристом Ундорским мыслями о том, что Меншикова отправили в ссылку напрасно, так как этим было «учинено Российскому государству бесчестье», и он непременно вернется, если случится бунт.
Канцелярист и подканцелярист тут же настрочили донос. Казанцев «с двух пыток винился», но отделался сравнительно легким наказанием — ссылкой в Сибирь. Доносчики же получили вознаграждение — по 10 рублей каждый.[69]
Глава пятая Коронация
Коронация государя в жизни страны занимает важное место — торжественной и пышной церемонией она как бы завершает процесс его вступления на престол. Торжественность и пышность церемонии призваны подчеркнуть особое место в обществе монарха, которому, как сказано в Уставе воинском, «повиноваться сам Бог повелевает».
До Петра Великого коронация носила чисто церковный характер. Петр внес в эту процедуру светское начало. От московской старины остались лишь внешние черты: почетное место отводилось в церемонии духовным иерархам, от которых наследник получал благословение на царствование и регалии царской власти. Но наряду с церковным песнопением, напутствием архиерея и колокольным звоном всех церквей и монастырей старой столицы стала раздаваться пушечная и ружейная пальба, устраивались фейерверки и иллюминации, шествие через триумфальные ворота и т. д.
Коронация оказывала колоссальное воздействие не только на подданных, но и на самого монарха. Последнему внушалась мысль о неземном происхождении его власти; подданные же убеждались в величии человека, восседавшего на троне, в богоданном ему праве требовать беспрекословного повиновения как от простолюдинов, так и от первых сановников государства.
По традиции коронация совершалась в Москве, в главной церкви страны — московском Успенском соборе. На некоторое время Москва превращалась в столицу государства — туда отправлялись не только монарх и его двор, но и сановники, генералитет, а иногда и центральные учреждения: Верховный тайный совет, Сенат и коллегии, дипломатический корпус.
Обычно поездка из новой столицы в старую совершалась по санному пути — преодолевать разлившиеся реки в весеннее половодье или трястись в каретах по летним ухабам либо по бездорожью в осеннюю слякоть считалось крайне утомительным.
Переезд из новой столицы в старую обходился казне, вельможам и особенно иностранным дипломатам недешево — вместе с придворными сановниками и дипломатами отправлялись в путь их супруги, множество слуг, гардероб, домашняя утварь, а у дипломатов ко всему этому прибавлялись запасы иноземных вин и изысканная снедь. Чтобы представить, во что обошелся переезд из Петербурга в Москву испанскому послу, достаточно назвать сумму расходов на приобретение одних только лошадей: было закуплено 80 лошадей по 10 рублей за каждую, то есть издержано 800 рублей — сумма по тем временам немалая.
Подготовка к коронации — сложный и продолжительный процесс, в котором было задействовано множество сановников, правительственных учреждений, а также мастеровых людей различных специальностей: портные, сапожники, плотники, кузнецы, белошвеи, шорники и пр.
К организации коронации Петра II были привлечены коллегия Иностранных дел, Камер-коллегия, Дворцовая канцелярия, Синод, Оружейная палата. За проведение церемонии отвечали два вельможи: президент Иностранной коллегии Гаврила Иванович Головкин и московский генерал-губернатор князь Иван Федорович Ромодановский, на плечи которого ложилась подготовка палат кремлевских дворцов для проживания монарха и его свиты, убранство Успенского собора, сооружение триумфальных ворот, ремонт и изготовление утвари, оборудование Грановитой палаты для приема императором гостей и т. д.
Коронацию намеревались осуществить в декабре 1727 года, а подготовка к ней началась с первых чисел октября. 3 октября Головкин отправил повеление Ромодановскому подготовить жилые помещения для императора и его многочисленного двора в двух вариантах: в Кремле и Преображенском, где раньше жил дед правящего государя Петр Великий. Предполагалось, что Петр II сам сделает выбор между этими двумя резиденциями.
В Преображенском было необходимо отремонтировать печи и окна. Сложнее обстояло дело с кремлевскими покоями. Головкин, надо полагать, не подозревал о том, с какими трудностями столкнутся исполнители его распоряжения об освобождении палаты на Потешном дворе, а также аптеки Оружейной палаты и приказа Большого дворца.
В ответном донесении Дворцовой канцелярии сообщалось, что помещение бывшей Оружейной аптеки и приказа Большого дворца освободить невозможно, так как в них хранятся старинные писцовые, переписные, межевые, окладные, приходные и расходные книги, а также дворцовая посуда. Все это «не токмо вскоре, но и во многие числа перевезти невозможно, да и куды перевезть мест не показано». Кроме того, перевозка золотой, серебряной и оловянной посуды из дворцовых палат в другие помещения может сопровождаться порчей или утратой дорогих изделий.
Канцлер признал свою оплошность. Донесения Дворцовой канцелярии он получил 21 октября, а уже 23 октября, проявив необыкновенную расторопность, отменил свое повеление: помещения приказа «Большого дворца с принадлежащими к тому приказу палатами, в которых обретаются книги», велено было не очищать.[70]
14 октября Верховный тайный совет приказал генерал-лейтенанту и гвардии подполковнику И. И. Дмитриеву-Мамонову ехать в Москву для выполнения задания, определенного врученной ему инструкцией: изготовить новые мундиры на 63 человека из кавалер-гвардии, которым определено участвовать в коронационных торжествах. За образец надлежало взять экипировку гвардейцев, участвовавших в коронации Екатерины Алексеевны в 1724 году. Поручение, судя по чину Дмитриева-Мамонова, а также и по тому, что ему в помощь были назначены два гвардейских капитана, канцеляристы и солдаты, считалось важным.
Тем не менее генерал-лейтенант не спешил с отъездом. В Москву он прибыл на двенадцати подводах, со всякой кладью, необходимой для продолжительного пребывания в старой столице, и штатом помощников (для капитанов было определено по шесть подвод) только через месяц, 13 ноября. На следующий день Дмитриев-Мамонов отрапортовал, что приступил к изготовлению «доброй» экипировки, включавшей кафтан, штаны, шляпы с позументами и сапоги. Поскольку кавалергарды должны были участвовать в церемонии на лошадях, то надлежало изготовить шпоры, уздечки и рукавицы. Этот комплект обмундирования на одного кавалергарда обошелся казне в 80 рублей 70 копеек. Дороже обошлось снаряжение для лошади: перевязь, чепрак, перевес с лядункой стоили 90 рублей 74 копейки. Итого на одного кавалергарда с лошадью выходило 171 рубль 44 копейки, а на 63 человека — 10 800 рублей 72 копейки.
6 ноября Верховный тайный совет решил обновить гардероб нижних чинов, обслуживавших императорский двор. В архивном деле имеется две ведомости. Согласно первой, надлежало сшить мундиры 24 лакеям, 16 кучерам и форейторам, 20 музыкантам, двум литаврщикам, двум валторнистам, шести арапам и четырем скороходам. Мундиры им должны быть «против того, как было сделано в 1724 году». Для 16 гайдуков придумали новую форму: «К гайдуцкой ливреи — чепи, а на шапках перья; а на сапогах личины серебряные употребить прежние». Весь этот блеск обошелся казне в 10 тысяч рублей.
Вторая ведомость под названием «Реестр служителям, которым надлежит делать мундир к коронации» вносит некоторую путаницу, поскольку в нее частично включены служители с таким же названием, как и в первой ведомости, но имеются и новые: пять камер-пажей, 11 пажей, один кофейшенк, пять камер-лакеев, 15 лакеев, десять гайдуков, шесть арапов, два литаврщика, шесть трубачей, четыре валторниста, концертмейстер, камер-музыкант и композитор, капельмейстер и 16 музыкантов и др. Всего 106 человек. Судя по тому, что на изготовление им мундиров дополнительно было ассигновано 9400 рублей, «Реестр» можно считать дополнительной ведомостью.[71]