– Покойная не сообщила мне о другом завещании.
– Да бог с ним, с предыдущим, – пробормотал Архипов и неожиданно прижал рукой дрожащую ладошку на своем запястье. – Давайте нам это, и мы все поедем по делам.
Нотариус вздохнул:
– Завещание очень простое. Опуская все юридические подробности…
– Да-да, – поддержал его Архипов, – подробности лучше опустить.
– Тем не менее, – холодно продолжил нотариус, которому надоели выступления клиента, – завещание составлено по всем правил и в полном соответствии с нормами Гражданского кодекса Российской Федерации. Итак, завещание гражданки Огус Елизаветы Григорьевны, тысяча девятьсот…
Продолжая читать, он переложил на столе какие-то бумаги.
Господа из “Радости” переглянулись. Архипов едва удержался, чтобы не зевнуть. Макс Хрусталев потянул к себе высокий стакан.
Маша Тюрина замерла, как кролик, к которому приближался удав.
– Я повторюсь, завещание очень простое. Квартира по адресу Чистопрудный бульвар, дом пятнадцать, семь, основная часть наследства, вместе со всей обстановкой, достается Архипову Владимиру Петровичу. Приемная дочь покойной Тюрина Мария Викторовна получает три художественных полотна, написанные мужем покойной Александром Васильевичем Огусом. Так сказать, на память. Вот, собственно, и все завещание.
Тишина, последовавшая за этим поразительным сообщением, была такой, что, когда Макс тихонько вернул на место стакан, который крутил в руках, показалось, что на крыше загрохотало железо.
– Этого не может быть, – выговорил Архипов, – этого просто не может быть!
– Хотите ознакомиться самостоятельно?
– Да этого быть не может! – закричал Архипов, стряхнул с себя руку и поднялся с кресла.
Нотариус отступил к стене, закрылся гербовой бумажкой и моргнул. Один из господ что-то тревожно свистнул на ухо другому.
– Зачем мне ее квартира?! Вы что?! С ума сошли совсем?! Дайте сюда!
И он выхватил бумажку из рук Леонида Иосифовича, положил ее на стол и, опершись руками, стал быстро читать и, дочитав, взялся за лоб.
– Да это ерунда! Вы понимаете, уважаемый? Это ерунда – все, от первого до последнего слова!
Нотариус улыбнулся неверной улыбкой.
– Знаете, – заявил он Архипову, – я видел множество разных реакций на… чтение завещаний. Но вы такой первый. Вы же получили все. И так… расстроились?
– Да мне не надо все! Мне не надо вообще ничего! У меня все есть! Черт побери, она с ума сошла, Лизавета! И мне ни слова не сказала!
– Ни о каком… сумасшествии не может быть и речи, – возмутился юрист. – На момент подписания завещания гражданка Огус была целиком и полностью дееспособна! Хочу добавить также, что она находилась в прекрасном расположении духа! В отличнейшем! Завещание – не тот документ, составляя который люди испытывают прилив положительных эмоций. Все-таки думы о смерти, но Елизавета Григорьевна искренне радовалась!
– А я, – отчеканил Архипов, глядя нотариусу в лицо, – искренне опечален!
И тут он вспомнил про Машу Тюрину, получившую три картины папаши Огуса на память. В позвоночнике начал раскручиваться волчок. По шее побежали мурашки. Он оглянулся и снял со стола ладони.
Она сидела, упершись локтями в колени и сунув лицо в ковшик собственных рук. Ее братец, о котором все забыли, топтался рядом и никак не мог решить – брать ее за плечо или не стоит.
– Маша, – начал Архипов быстро, – не обращайте внимания. Мы все урегулируем, это просто!
Она подняла на него лицо из своего ковшика.