Зачем? — задался вопросом Мельников. Когда им можно было двигаться теневой стороной прямо и вдоль грунтовки, змеившейся в нескольких десятках метров отсюда.
Перебежав к березняку и замерев, он целую минуту вслушивался в ровный шепоток леса. После снова подозвал товарища и показал ему на следы. Из березняка, в котором скрылись двое, вышел только один. И пошел именно тем путем, который на его месте выбрал бы сам Мельников.
Где второй? В березняке? Затаился? В каком месте? Ложбинка в центре, походившая на распадок с высоты бреющего полета, была завалена ветками. Там? Но так никто не маскируется: потянешься за ножом, гранатой или начнешь выбираться — наделаешь шуму.
Две березы, которые были выше остальных, послужили разведчикам очередным прикрытием. Мельников бросил взгляд под ноги и в угасающем свете увидел темно-коричневую лужицу. Он опустился на колено; подкативший ком к горлу и резкая слабость в руках сказали ему, что это. Но сержант, коснувшись жидкости пальцами, поднес их к глазам и понюхал. Кровь. Причем очень много крови.
Всё — сердце разведчика перешло на иной режим работы, внутренний тахометр едва справлялся с его предельными оборотами. Нет, не как во время спецопераций в Чечне, когда бойцы обкладывали очередное логово бандитов, — по-другому, намного быстрее, потому что этот, пока что неизвестный враг не имел сложившегося уже образа, и ступал он не по тропам войны.
Мельников подошел к ложбинке. Откинул одну ветку, вторую, увидел армейский ботинок. Смахнул мелкие сучья, под которыми показалась обагренная униформа спецназа, а потом и бескровное, серовато-зеленое лицо бойца.
Спокойно, спокойно...
Мельников облизнул пересохшие губы, поправил автомат за спиной, очистил от сучьев и листьев всё тело Рахманова и приступил к осмотру, отослав Ротвейлера контролировать грунтовку.
Разглядывая рану на шее Батыя, Игорь отметил фирменный, «спецназовский» удар. Рана была глубокой, но не широкой. Клинок наискось распорол горло и вышел из-под кадыка. Тот, кто нанес этот разящий удар, поддернул кисть вооруженной руки на себя, сделал подхлест, в противном случае клинок вышел бы из-под уха.
«Лицевые мышцы Батыя не напряжены, неожиданно ударил, сука! — Мельников продолжал осматривать тело спецназовца, как будто мог по открытым глазам, заострившемуся носу Батыя назвать имя убийцы, с которым тот пошел на разведку. — Кто из десяти?.. Шарову — минус. Кому еще? Литвинову — командир группы вряд ли отправится на разведку. Хотя почему нет? Кто еще входил в состав этой рейдовой группы? Санчес, Пуаро, Капитан Блад... Черт! — выругался Мельников, он не знал всех бойцов. — Но следы убийцы ведут к базе. Точнехонько к базе, до которой от этого места меньше двух километров».
И день уходит. Уже ушел. Цепляясь за его мглистые остатки и бросая взгляд на восточную часть затянутого тучами неба, где притаилась луна, Мельников, припадая к земле как гончая, всматривался в едва различимые отпечатки армейских ботинок. Шаг, ему необходимо определить длину шага неизвестного... Всё, шел он быстро, не таясь, словно опаздывал. Шел к базе. Один. Торопился на базу. Шел открыто.
И — неожиданная, однако не принесшая облегчения мысль: кто-то перестарался. Кто может открыто идти к базе? Только свой. Тот, кого там ждут. Неужели кто-то из своих перестарался? Не может быть. Батыя убили не по неосторожности, а хладнокровно. Удар был нанесен неожиданно, вокруг не видно следов борьбы, схватки. Батыя не сняли, как снимают часовых, — нападавший стоял к нему лицом и с ножом в руке. Хотя, возможно, очень быстро выхватил клинок из ножен. И он правша, нож держал обычным хватом, ударил слева направо и — под небольшим углом — снизу вверх. Изнутри. Наружу. «Спецназовский» удар. Отточенный до совершенства. Кто из салаг Литвинова владеет ножевым боем на таком высоком уровне? Никто. Только... капитан Шаров, окончивший факультет спецназа Каменец-Подольского военного училища, и все до одного, кто сейчас находился на базе.
Кто из восьми?
«Черт, кто из восьми?!» — Мельников дошел до того места, где длина шага неизвестного увеличилась: он уже бежал. К базе. Очень быстро. Перестарался и оттого напуган? Оттого он бежит? Но шаг его ровный и начался с обычного шага, только потом его темп ускорился и нигде не сократился: он ни разу не обернулся. Нет, никто не перестарался, иначе взял бы с ходу и не стал обременять себя сокрытием тела. Кто-то, обладая завидной выдержкой, хладнокровно расправился с Михаилом Рахмановым, спрятал его тело и, набирая обороты, побежал к базе. Как на доклад.
На доклад?
Бред!
Докладывать Упырю, что одного бойца из рейдовой группы Литвинова уже замочили? Или бежал каяться?
Мельников быстро возвратился к Ротвейлеру.
— Я не знаю, что здесь произошло, но у нас единственный вариант — искать ответы на базе. Подойдем к ней с той стороны, откуда нас не ждут — по своим обратным следам. Только олухи наступают на свои следы.
— И снова сделаем крюк? — покачал головой Антон, впрочем, соглашаясь со старшим товарищем. Другого выхода у них не было. Здесь происходили из ряда вон выходящие вещи, и прямая дорога к базе для двух разведчиков была закрыта на прочный замок. Она просматривалась дозорными, которым — вот сейчас — доверять было нельзя. Что случилось на базе — уму непостижимо, разведрасчет Упыря словно переродился, глотнув ядовитых паров, исходящих из сыроватого пола базы.
Дорога в ад. По ней прошел один человек, но вряд ли он сгинул. «Дорога в ад» Криса Ри; этой песней отчего-то всегда начинается концерт по заявкам Борского телевещания. Дорога в ад — мы исполним любую вашу заявку.
Разведчики включили рации, которыми пользовались внутри группы, на прием и, вслушиваясь в прерывистый шепот эфира, пошли ранее намеченным маршрутом — на юго-запад. Но еще дальше, чтобы в паре километров от разъезда Немчанка повернуть и следовать едва ли не обратным маршрутом.
У них не было другого выхода. Они не по прямой, но всё же удалялись от того места, где ночную тишину прорезали автоматные очереди.
Предательский ветер, который дует в хвост вертолету, глушит шум ревущих двигателей и грохот лопастей уже на расстоянии полутора километров от наблюдателя. А разведчики находились от того места, где сейчас гибли молодые бойцы рейдовой группы, в пяти — расстоянии, с которого можно услышать лишь стрельбу очередями из пулеметов, минометов и орудий, а также артиллерийской батареи.
Сам того не зная, Батерский позаботился об этом, уведя свою рейдовую группу подальше от базы.
47
Наконец-то.
Дождались.
Дождались наконец-то.
«Вот сейчас он здорово меня проигнорировал». Капитан Шаров то ли мысленно похвалил командира группы спецназа, то ли выразил недовольство его поведением. Батерский, едва ли не переступив через контролера, прошел в центр лагеря и подозвал бойцов.
— Так, в кучу. Быстро! Времени нет. — Он выругался и, сказав своему заместителю Голубцу «я сейчас», направился к капитану.
Нервишки сдают. Что, интересно, у него случилось?
Батерский опустился рядом с Шаровым и громко, словно обращался к невидимым зрителям, наблюдавшим за этой мизансценой, сказал:
— Всё, товарищ капитан, задание выполнено. Прапорщик Седов взят в плен, остальные диверсанты уничтожены. Потери группы — один человек: Батый. — Батерский повел шеей и поморщился: — Пиебалгс, сука! Чуть шею мне не сломал.
С той стороны, откуда появился сержант, раздались быстрые шаги. Капитан ничего не смог сделать, он ничего не знал и не понимал. Сомневался ли в чем-нибудь? Наверное. Но его сомнения были смутными и вертелись лишь вокруг характера и порой странного поведения сержанта Литвинова. Если он и подозревал его в чем-то, то подозрения остались в полку, в его кабинете, остались там в виде раскаявшегося лица снайпера: «Извелся вконец», что было сущей истиной.
Правда, потом подозрения переехали в кабинет Ерошенко, который занял полковник Артемов, но и там они растворились под воздействием мягкого баритона московского гостя: «Ничего страшного. Проверим — отпустим».
А здесь, и вообще в целом, подозрения назывались по-другому, мирно: размышления. Размышления контролера группы, чья миссия его же и убаюкивала.
Когда Андрей Шаров повернул голову на шум, Батерский сильно ударил его ребром ладони в шею — как когда-то Сашку Литвинова — и тут же повалился на ротного, словно закрывая его от пуль, которые вспарывали прохладный воздух и горячие тела сбившихся в кучу молодых спецназовцев.
«Хорошая штука». Батерский подержал на ладони трофейный пистолет Андрея Шарова и даже прочел при свете луны, обещавшей теплую безветренную погоду на завтра, надпись: «19 августа 1913 г. Англ. заказъ».
Боевики не стали раздевать убитых спецназовцев — для предстоящего маскарада-рисовки под вертолетом будет достаточно тех, кто позаимствовал униформу у убитых спецов прапорщика Седова. Трупы оттащили в кусты; они так и остались лежать с вытянутыми за голову руками, брошенные, никому не нужные, как на помойной окраине какого-нибудь чеченского «юрта». Боевики забрали лишь автоматы и ножи; ни жетонов, ни православных крестиков на телах спецназовцев не было: перед рейдом они сдали их старшине роты.