– А паспорт вам не нужен? – спросила наша героиня.
– А на какой шут?! У нас, в городе N, люди друг другу доверяют и паспорта не проверяют! Что ж я слепая, что ли, не вижу, что вы – люди приличные, порядочные, интеллигентные. Сейчас всё зафиксируем и ужином займёмся. Только вот телевизора у нас нет – сломался лет десять назад, а починить некому.
– Вот! Вот, Анфис Григорьна! А вы отговаривали меня! Хорошо, я не послушала, с собой телевизор прихватила! Хоть малюсенький, но Кончиту с Хуаном рассмотрю! – восторженно прокричала Люся и опрометью поскакала на улицу, вытаскивать вещи из машины.
– Меня зовут Кларой Тихоновной Зюзиной, а вас как?
– Анфиса Григорьевна Распекаева.
– Оч-чень приятно, так и запишем, – и Клара Тихоновна, дыхнув на шариковую ручку, с аккуратностью первоклассницы, которая начинает писать в новой тетради, вывела имя нашей героини. – А с какой, позвольте узнать, целью вы пожаловали к нам в город? И откуда?
– Из Москвы. Знаете ли, м-м, – Анфиса замялась, но тут же собралась с мыслями и определила цель своего приезда в город N. – Видите ли, Клара Тихоновна, определённых мотивов для временного проживания в вашем чудесном, волшебном городе у нас с сестрой нет, – проникновенно глядя Зюзиной в глаза, затянула Распекаева. – Понимаете, в жизни каждого человека, который является обитателем такого огромного мегаполиса, как Москва, если, конечно, человек этот имеет тонкую душевную организацию, то он в конце концов начинает тяготиться просто ненормальным каким-то столичным ритмом существования. Вот и я затяготилась. Так тошно мне вдруг стало, настолько заела суета первопрестольной, и до такой степени захотелось покоя и тишины, что я всё бросила и, прихватив сводную сестрицу свою – Людмилу Матвеевну Подлипкину, рванула куда глаза глядят – прочь от сутолоки, машин и бетонных стен. Так плутали мы по февральским заснеженным дорогам и совершенно случайно, можно сказать, наткнулись на ваш чудо-город. Тут по обоюдному желанию мы и решили провести месяц-другой, чтобы вдоволь насладиться величественным и строгим молчанием природы, – заключила она и, заметив на себе озадаченный взгляд Клары Тихоновны, поняла, что несколько переборщила насчёт «строгого молчания природы». – Может, купим где-нибудь тут скромный домик, – добавила Анфиса, чтобы развеять сомнения толстухи.
– А! Домик – это дело хорошее! – оживилась та. – Так и запишем: цель приезда – покупка дома, – и чиркнув что-то в журнале, она возбуждённо воскликнула. – Пойдёмте, пойдёмте! А может, вы хотели в разных номерах поселиться? У нас весь этаж пустой!
– Да нет, не стоит! – поспешила отказаться Распекаева – ей не очень-то хотелось платить за два номера.
– Почему не стоит? Вас двое. Неудобно в одной-то комнате! Особенно ночью – знаете, кто, бывает – храпит, а кто и иные какие непотребные звуки издаёт. Днём-то люди себя контролировают, – ввернула она, – а ночью-то весь организм человеческий расслабляется и творит чёрт знает что! Давайте я вам второй номер за половину стоимости сдам!
– Ну что вы, Кларочка Тихоновна, – и Распекаева сердечно прижала толстуху к своей груди – она несколько растерялась, чувствуя, что Зюзиной во что бы то ни стало приспичило сдать им ещё одну комнату и наварить хоть сколько-нибудь денег, потому что истосковались они тут, в городе N, по приезжим. И их можно понять – ни одного постояльца (Ведрищенко не в счёт) с декабря 1992 года – шутка ли! С одной стороны, Анфисе очень хотелось оказать услугу женщине с мужским носовым платком на голове, но с другой – Анфиса не хотела попусту тратить деньги, она это, пожалуй, больше всего на свете не любила. – Какой же вы замечательный человек! Страшно даже становится, не появись мы тут, проскочи мимо города N – никогда бы в жизни не познакомились с вами! – и глаза Распекаевой увлажнились от умиления и тихой радости.
– Ай! Была не была! За четверть стоимости! – махнула рукой Зюзина и надолго заключила в объятия томимую суетой и бетонными стенами москвичку – так, что та едва не задохнулась. Ничего другого ей не оставалось, как выкрикнуть:
– По рукам! Сестрица! Будем в отдельных комнатах проживать! – Люся удивлённо посмотрела на свою хозяйку, открыла было рот – видно, хотела сказать – вы, мол, Анфис Григорьна, обознались, никакая я вам не сестра, но Распекаева так сильно, а главное неожиданно ущипнула свою компаньонку за мягкое место, что у той искры из глаз посыпались, а телевизор чуть было на полу не оказался.
– Ага, ага, ага, ясно! – понимающе закивала Людмила и, нагнувшись, зашептала ей на ухо. – Это чтоб никто не смекнул! Это для пользы дела! Ага, ага, ага, всё ясно! Я только, Анфис Григорьна, жрать хочу до невозможности! – последнюю фразу Подлипкина произнесла громко, чтобы Клара Тихоновна услышала.
– Кларочка Тихоновна, а у вас в гостинице ресторан есть?
– Как же не быть! Конечно, есть! Именно! Ресторан! На первом этаже. Залу минуете и прямо в ресторане окажетесь – там и вывеска есть, только кроме тараканов в нем больше ничего нет. Народу-то нету-тить, а Ведрищенко в городе столуется. Сейчас вам номера покажу, потом сбегаю за Игнатихой, она ужин вам по-быстренькому сварганит...
– А кто такая Игнатиха?
– Это повариха наша. Вкусно готовит – пальчики оближете!
– Зачем бежать – у вас что, телефона нет? Позвонили бы.
– Мы от телефона семь лет как отказались. Только лишние деньги платить! Нам это ни к чему, – объясняла Клара Тихоновна, тяжело переставляя ноги с одной ступеньки на другую.
– Скажите, а ваш директор не будет против, когда узнает, что вы один номер за четверть цены сдали? – Анфиса решила таким образом узнать, кто хозяин гостиницы – что если «Энские чертоги» – так, прикрытие для местного миллионера. Вдруг это то, что надо?! Тогда и искать не придется больше никого – знай себе очаровывай и дело с концом.
– А я и есть – хозяйка! – (планы насчёт миллионера сию же секунду рухнули), – И никто мне не указ, кроме мэра нашего, конечно, но он у нас человек занятой, ему не до гостиницы! Один раз только вмешался – велел переименовать нас в «отель» да стенки снаружи покрасил. Доброго ему здоровья! Вы какие номера предпочитаете – рядом с туалетом или рядом с Ведрищенко? – спросила большая хозяйка маленькой гостиницы, и приезжие выбрали номера, что расположены в непосредственной близости с отхожим местом, на безопасном расстоянии от гражданина Ведрищенко, – Анфис Григорьна, а почему тебя сестра «Анфис Григорьной» называет, да ещё и на «вы»? – полюбопытствовала Зюзина, когда Люся удалилась в свой номер, чтобы побыстрее установить телевизор на обшарпанную тумбочку.
– Исключительной культуры девица! Никак не может себе позволить даже родной сестре тыкать!
– Да! Это в наше время большая редкость! – преисполнившись уважением к постоялицам, проговорила Клара Тихоновна и вдруг как заорёт: – Не включай телевизор! Ты что, с мороза-то! Хоть час погоди! Вон Игнатиха новый купила себе прошлой зимой, приволокла на брюхе и врубила сразу...
– И что? – напряжённо спросила Подлипкина, выглянув из номера.
– Что?! Теперь у неё окно вместо телевизора – вот что! – с особой гордостью воскликнула Зюзина и отправилась за Игнатихой.
Плотно поужинав на сон грядущий, Анфиса ещё побеседовала с хозяйкой гостиницы, расспрашивая ее с неподдельным интересом, от которого Клару Тихоновну так и распирало вместить в свою эмоциональную речь, сопровождаемую энергичными жестами рук и выразительной мимикой лица, о городе всё, а главное о гражданах, его населяющих. Но кроме того, что с противоположным полом в N дело обстоит туго, впрочем, как и везде, Распекаева не узнала для себя ничего нового из эмоциональной речи Зюзиной. Подтверждением чему стало появление Николая Васильевича Ведрищенко – вторая ступенька лестницы жалостливее обычного простонала, послышались нечленораздельные возгласы скабрезного содержания, дверь медленно открылась, толкаемая твёрдым лбом блюстителя порядка энских дорог, затем на четвереньках вполз он сам, похожий на огромного, раскормленного борова в форме, с лицом, отдалённо напоминающим человеческое, только слишком уж красное, пурпурное даже, с выражением, полностью лишённым какого бы то ни было смысла. Он прополз мимо стойки портье, призадумался, на минуту остановившись у Анфисиной ноги, обтянутой чёрным чулком со швом сзади, хрюкнул и двинулся дальше по лестнице в свой номер.
«Хороши тут женихи! Нечего сказать! А может, тётка сознательно приписку в завещании сделала, зная, что я в её родном городе мужа вовек не найду! Вот ракалия [1] !» – подумала наша героиня и решила для верности уточнить:
– И много у вас таких, как Ведрищенко?
– Да весь город! И вообще, хочу тебе, Анфисочка, сказать, что наш Николай Васильевич ещё не самый худший экземпляр! Он-то, по крайней мере, хоть иногда бывает в своём уме – так сказать, в сознательном состоянии. Правда, когда он трезвый, жуть какой злой – нормально ни с кем не может разговаривать: всё больше рычит да рявкает, всё равно что зверь дикий! Жена его, Любушка, сама мне жаловалась – мол, не знаю, что и лучше – пьяный хоть не орёт, у вас проживает – мне, говорит, спокойнее. Ну, пойду я, поздно уж, до завтра, душечка! – и Зюзина, нацепив телогрейку и пуховый платок поверх банданы, вышла на крыльцо – Анфиса услышала, как застонала ступенька, как Клара Тихоновна крепко выругалась, обозвав Ведрищенко так, как обычно называют мужчин, ни к чему не пригодных. На втором этаже хлопнула дверь, на пол первого полетела штукатурка, загрохотал таз, будто скача по каменной лестнице. Когда же, наконец, в отеле воцарилась полная тишина, Распекаева на цыпочках пробралась в свой номер и поспешила лечь в постель.