Сколько Танюшка в снег под ногами ни вглядывалась, сколько по поляне ни бродила, не видит ничего, кроме снега; ветер из леса дунет, следы ее заметет, и снег на поляне снова ровный да гладкий.
– Под снегом ягода одна растет… непростая ягода, – тихо молвила Василиса, наблюдавшая за девочкой. – Ты найти ее должна, а иначе… иначе жертва твоя напрасна.
– Как же я найду ее? – крикнула девочка в отчаянии. – Под снегом ничего не видно.
– Слушай себя. Никого нет вокруг. И меня рядом нет. Только ты и ягода. Это твоя ягода. Она выросла специально для тебя. У вас с ней много общего. Позови ее мысленно, и она откликнется.
Перестала Танюшка метаться по поляне, постояла молча, закрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Потом открыла глаза, и взгляд ее стал неторопливо, сантиметр за сантиметром обшаривать поляну. И случилось чудо: ожила поляна, стали сквозь толщу снега просвечивать слабые разноцветные огоньки: розовые, голубые, желтые, зеленые. Заметались под снегом какие-то юркие тени. «Знать бы еще, какого цвета эта ягода», – с грустью подумала девочка и вдруг заметила на самом краю поляны небольшое темное пятнышко. В отличие от ровно светящихся огоньков оно было живое, словно дышало, как свернувшийся клубком маленький зверек. Не понимая, что делает, двинулась Танюша к этому пятнышку и, как в детской игре «холодно – горячо», почувствовала исходящее от него тепло. Вокруг внезапно стало очень тихо, или она просто перестала воспринимать окружающий мир? Опустившись на колени, девочка начала разгребать руками снег, варежек у нее не было, и пальцы моментально застыли. Но она не обращала на это внимания, стремясь лишь к одному: быстрее добраться до заветной цели. Вот наконец увидела она зеленые глянцевые листочки, а среди них маленькую красную ягодку. Потянулась к ней девочка, а та вдруг сама к ней в руку и прыгнула. Глянула Танюша, а на ладони ее словно огонек разгорается, все ярче и ярче, и вот уже вся поляна залита розовым сиянием, из леса выбегают какие-то фигуры, и счастливым молодым смехом заливается Василиса, и вокруг слышатся громкие крики…
Открыла Танюшка глаза, оглядывается, понять ничего не может. Лежит она в своей комнатушке в теремке у старушек, рядом никого нет, только по стене веселые солнечные лучики прыгают. Неужели, думает, ей все это приснилось? Фиолетовое небо с бледными звездами над ночным лесом, ровная, покрытая снегом поляна, страх не найти ягоду, да и сама ягода? Приснилось?! Слезы обиды уже подступили к ее глазам, но тут сжала она кулачок и едва не вскрикнула от резкой боли. Смотрит, а на ладони ее ровное круглое пятнышко, будто след от ожога.
– Проснулась? – с улыбкой заглянула к ней Василиса. – Вот и ладненько. Я будить уж тебя не стала, сегодня отсыпайся, отдыхай, а с завтрашнего дня начнется для тебя работа, учить тебя буду.
* * *
Не обманула Василиса. Трудной работой ученье оказалось. Хоть колдунья ее за ягоду найденную и похвалила, но то было только началом. Как сказала чародейка, так и вышло. Танюша бродила за Василисой как тень, не разлучаясь с ней ни на минуту. А вот Матрена после той ночи на поляне куда-то вдруг исчезла. Тихо стало в окрестном лесу без ее визгливой ругани. «У нее свои дела есть», – уклончиво ответила Василиса на расспросы девочки и ничего не добавила. Незаметно пролетела зима, за ней весна, а потом и лето, вот и осень пожаловала. Скоро год, как Танюша в лесу живет, прежняя жизнь ей все реже вспоминается. Лес она всегда любила, и стал он ей настоящим домом, хоть и редко теперь выпадала свободная минутка, но когда такое случалось, не было большего удовольствия, чем с отцом по окрестностям побродить. Или охотник Агафон ей вовсе не отец? Так она об этом ничего и не узнала, но почему-то думала, что не так уж это и важно. Вырастил ее Агафон, благодаря ему она лес узнала и полюбила с самого детства. Вспоминала Танюшка иногда и Анфису, но все больше по братику Фимке тосковала.
Засыпав лес золотом опадающих листьев неторопливо уходил октябрь. И в самом его конце, когда ночь уже серебрила инеем мокрую траву и природа съежилась в ожидании наступающих холодов, услышала Танюша поздно вечером отчаянный крик о помощи. Почти год она о гостях ночных ничего не знала, раньше ведь ей о них Матренины вопли сообщали. Выбежала девочка из дома и видит: стоит Василиса, как обычно, у самой кромки воды, смотрит на противоположный берег, словно беседует с кем-то, а по глади озерной уже лодка к островку движется; значит, дело серьезное. Оглянулась Василиса, заметила Танюшку, но не удивилась, а кивнула довольно.
– Ступай, воды нагрей, – приказала чародейка, глядя на приближающуюся лодку, – достань настойки травяные, те, что в сундучке моем, и книгу не забудь.
Метнулась девочка приказание выполнять, едва успела все сделать, как распахнулась дверь и вошел мужик здоровый, бородой до самых глаз заросший, чем-то он ей колдуна Данилу напомнил. На руках мужик бережно нес грязно-серый комок шерсти. Присмотрелась Танюша и поняла, что это волчонок молодой, а грязь и не грязь вовсе, а кровь запекшаяся. Вихрем влетела вслед за мужиком Василиса, волчонка у него из рук взяла, на лавку бережно уложила, застонал звереныш жалобно, чародейка к нему наклонилась, руки ему на голову положила и что-то шептать начала быстро-быстро. Потом жестом подозвала Танюшку и, не убирая рук от волчонка, стала ей говорить, что делать нужно. Девочка металась по комнате, подавая чародейке необходимые снадобья, пот заливал ей глаза, а смахнуть его некогда, да и руки заняты. Василиса выглядела не лучше. Примерно через полчаса зверек задышал ровнее, а страшные раны на боку и правой лапе стали понемногу затягиваться.
– Не углядел, – виновато пробасил стоявший все это время в дверях мужик, впервые подав голос, – попал малыш в капкан. Понаставили, сволочи. Из капкана-то он выбрался, только лапу поранил, на взрослого зверя капкан поставлен, а он мал еще. Да метнулся со страху и угодил в яму с кольями, в лесу одни ловушки, порезвиться ребенку негде, думал, до опушки далеко, ан нет, уж и в глубь лесную забрались, убивцы окаянные, нешто с лесом можно так, ведь здесь каждая травинка живая…
Танюшка слушала мужика, открыв рот, и не обратила внимания, что происходит с Василисой, а когда заметила, ахнула. Старушка распрямилась, стала как будто выше ростом, лицо ее побелело, как снег на той памятной поляне, а глаза горели желтым огнем, словно у дикой кошки. Вдруг послышался раскат грома, изумленная девочка выглянула на улицу и увидела, что на озере разыгралась страшная буря, волны вздымались так высоко, что за ними не было видно леса, и, того и гляди, грозились обрушиться на теремок. Не думая, что делает, бросилась девочка к Василисе и обхватила ее обеими руками с криком: «Мы все погибнем!» Неведомая страшная сила отшвырнула ее прочь от Василисы и ударила бы со всей мочи о стену, если бы тот самый мужик не изловчился поймать ее, бросившись в последний момент между девочкой и стеной и приняв на себя основной удар. От страшного шума Василиса очнулась, повела вокруг себя непонимающим взглядом и с досадой покачала головой, пробормотав себе под нос: «Ну, надо же, опять…» – и, все еще качая головой, вышла на улицу. Девочка поднялась с пола, вслед за ней, кряхтя, с трудом встал и мужик.
– А ты отчаянная, – пробасил он, скрывая в бороде усмешку, – хорошей сменой Василисе будешь. – Тут он тоже покачал головой и пробормотал: – Ну, надо же, не испугалась, а я вот, дурак старый, побоялся, – и, видя Танюшкин растерянный взгляд, добавил: – Сила-то у Василисы великая, тебя ж убить могло, а раз не убило, значит, часть силы своей она сумела как-то и тебе передать.
Выбежала девочка снова на улицу, смотрит: волн нет и в помине, небо чистое, звездное, гладь озера зеркальная, и звезды в ней отражаются. А Василиса стоит к озеру спиной и смотрит куда-то вверх. А с вершины высокой ели под ее взглядом медленно сползает лодка, волнами громадными туда заброшенная. Лодка, как ни странно, целой оказалась. Обняла Василиса Танюшку, молча по голове погладила и в терем повела.
Смотрит Танюшка, а на лавке, где волчонок раненый лежал, спит мальчик маленький, кулачок под голову подсунув, сладко так спит, причмокивает во сне, напомнил он ей братика Фимку. Смотрит на него девочка во все глаза, ничего понять не может.
Уже позже, когда гости поздние отправились восвояси, сели Василиса с Танюшкой у теплой печки и проговорили всю ночь. Вот тогда и открылась девочке правда.
Когда Танюшка еще совсем несмышленой была, а братец вот-вот должен был родиться, пошла как-то раз Анфиса в лес по ягоды и дочку с собой взяла. Сбились они с тропинки, куда идти, не знают. Анфиса-то никогда особо по лесу бродить не любила, далеко от опушки сроду не заходила, а тут как-то случилось, то ли леший пошутить решил, то ли сама нечаянно заблудилась. Вдруг из кустов выскочил лисенок маленький да прямо Анфисе под ноги. Танюшка эту историю хорошо помнила, только вот не знала, к сожалению, какие печальные были у нее последствия. Лисенок был рыженький, пушистый и до того хорошенький, что рука у девочки сама потянулась его погладить. И лисенок к ней бросился, видно, поиграть хотел. Испугалась Анфиса, завопила на весь лес, хотя, ну что может сделать человеку зверек крошечный? Стала глупая баба палкой его отталкивать, и Танюшке подзатыльник перепал, чтобы руки не совала, куда не следует. А лисенок решил, что с ним так играют, и ну на Анфису наскакивать. Та разозлилась, ударом отшвырнула зверька так, что он о ствол дерева шмякнулся и заскулил жалобно. А Анфиса палку над ним занесла и прибила бы непременно, если бы не дочка, повисшая у нее на руке да на весь лес заревевшая. Какой смысл был Анфисе убивать малыша? Взрослых лис охотники из-за меха красивого стреляют, а тут? От испуга или от злости? В тот же момент потемнело небо, и в лесу стало темно, словно ночью.