А что касается эпидемии – не рака стало больше, а выявляемость повысилась. Теперь мы на ранних стадиях его обнаруживаем в 48% случаев. Вот сейчас мы проводим скрининг предстательной железы. Это – на цифрах – привело к всплеску заболеваемости. Но на самом деле количество больных-то не увеличилось! Просто мы их выявляем. Примерно такая ситуация – со смертностью. Сейчас статистика ведется по последней причине смерти. Но зачастую к пневмонии или сердечному приступу, от которых умер человек, привела опухоль. Она – истинная причина смерти. И если будет вестись статистика по этому принципу, сразу создастся впечатление, что количество опухолей выросло. А рак займет первое место среди причин смерти.
– Многие предлагают брать у каждого ДНК-анализ, чтобы определить, есть ли склонность к раковым заболеваниям и каким именно. Вы одобряете?
– Рациональное зерно в этом есть, безусловно. Но это, во-первых, дорого. Во-вторых, вот мы выяснили, что есть склонность, а дальше? Мы же не можем взять и исправить геном. Так что много популизма в этом вопросе сейчас. Но на какие-то определенные виды рака сдавать кровь было бы хорошо, чтобы быть настороже.
– Половина всех видов рака – именно наследственные?
– Есть исследования, которые доказывают это.
– Одно из последних исследований американских ученых показало, что к раку приводят сосиски…
– Выдумка. Еда, конечно, имеет значение, но дело ведь не в виде продукта, а в его составе. Красители, стабилизаторы, уплотнители, усилители вкуса – это ж все химия, которая разрушает организм.
– Некоторые заявляют, что рак можно вылечить голоданием. Вы одобряете этот метод?
– В процессе жизни иммунная система борется с возникающими опухолевыми клетками, то есть организм сам себя исцеляет. Но когда количество раковых клеток превышает «предел» – организм оказывается бессилен. И тут уже недуг не делает различия между бедными и богатыми, обывателями и знаменитостями.
– Кстати, про знаменитостей. В последние годы многие артисты стали жертвами недуга и наверняка в первую очередь обращались к вам. Но потом они ехали за границу и лечились там. Почему?
– В обществе есть убежденность, что за рубежом вылечат, а у нас – нет. Но это глубокое заблуждение. В силу врачебной тайны не могу назвать фамилий. Но поверьте: большинство из тех, кто наблюдался у нас, живы до сих пор. А многие из тех, кто лечился в других странах, умерли. Российские онкологи не научились себя рекламировать, но они сегодня делают свое дело на высочайшем уровне. И я знал пациентов, которые поехали за границу, заплатили бешеные деньги, а потом вернулись и лечились у нас. Или были такие, кто лечился у нас, потом ехал за рубеж проверить, правильно или нет. И там им, опять-таки за большие деньги, говорили: все хорошо вам сделали в России.
– Очень странная тенденция наметилась: в разных регионах, в разных больницах химиотерапию проводят разными препаратами.
– Там, где деньги, там всегда много махинаций. Каждая фирма, которая создает препарат для химиотерапии, стремится рекламировать его как последнее достижение. И часто делает это очень, скажем так, настойчиво. И получается, что подчас фирмы начинают диктовать, как лечить.
– Как быть?
– Все зависит от врача. От его совести и честности. Но в любом случае все препараты прошли ведь испытания. Так что некачественных среди них нет.
– Пациенты жалуются, что квоту на лечение в Москве можно получить только за деньги.
– Сама система выдачи квот совершенно прозрачная. Есть электронные очереди, прописан и эффективно действует порядок выдачи квот. Но каждый регион решает: этого пациента направить, этого – нет. Министерство и столичные НИИ тут совершенно ни при чем. Количество квот растет и будет расти. Вот наш институт делает сейчас порядка 4,5 тысячи операций в год. Мы можем и больше. Но тут есть две проблемы. С одной стороны, некоторые во что бы то ни стало хотят лечиться именно в Москве, хотя у них нет для этого показаний. У себя дома они получат точно такую же помощь, ничем не хуже. С другой стороны, часто в регионах берутся лечить то, что не должны. Превышают свои возможности, не понимают, какой риск для пациента они создают. Бывает, что терапию проводят непрофильные клиники, и тогда ее результаты на 30—40% хуже.
– А разве они вообще имеют право лечить онкобольных?
– Сейчас регионы сами лицензируют медучреждения, которые находятся на их территории. И зачастую дают лицензии тем, кто не способен качественно провести лечение. Вот последний случай: женщине в частной клинике удалили миому (доброкачественную опухоль) матки, даже не посмотрев шейку матки, где локализовалась огромная злокачественная опухоль. И таких наблюдений много.
В декабре прошло Всероссийское совещание по вопросам онкологии. Впервые в моей практике на нем присутствовали стоматологи, гинекологи, терапевты и др., и все регионы общались по телекоммуникационной связи. Мы с каждого спросили: почему такая запущенность? Ведь пациент сначала попадает именно к ним. Нам отвечают: все случаи упущения были со стороны частных врачей. Любой терапевт в соответствии с правилами обязан пациента (с какой бы проблемой тот ни обратился) раздеть и осмотреть. Но не смотрят ведь!
– Может, ввести такую меру: если коммерческая клиника за какой-то промежуток времени упустила несколько онкобольных, ставить вопрос о лишении лицензии. Если это больница государственная, то увольнять за несоответствие врачей и заведующего.
– Правильно. Наказание должно быть. И мы надеемся, что его введут в ближайшее время.
– Скажите откровенно: сейчас на поздней стадии вероятность выжить какова, с учетом последних достижений медицины?
– Если рак крови, лимфоидной системы, яичника, то можно надеяться. У детей при многих видах онкологических заболеваний можно рассчитывать даже на полное излечение. Сложнее, если опухоль желудка, других внутренних органов. Здесь обычно речь идет о том, чтобы продлить дни, но рассчитывать на излечение трудно.
– Многие убеждены: в тяжелой стадии вылечиться может только тот, у кого есть большие деньги…
– Приведу вам конкретный пример. Больной получил квоту, лечился у нас и перед самой выпиской, сидя в палате, открыл ноутбук и на одном из сайтов сделал объявление: «Помогите, нужны деньги на проведение операции». Представляете? Просил на операцию, которую ему уже сделали, и совершенно бесплатно. Нам было очень неприятно.
– А что ему было?
– Ничего. Не в суд же на него подавать?.. Вообще, повторюсь, мы себя привыкли ругать, а ведь есть чем похвалиться. В 2009 году была начата Национальная онкологическая программа, и в ней уже участвуют 47 регионов. В субъектах появились тысячи онкологических кабинетов, новое оборудование, лекарства. Впервые за многие годы наметилась тенденция к снижению показателей смертности от злокачественных образований.
– Ученые делают ставку на иммунологические методы лечения рака. Вы в это верите?
– Я надеюсь. Но чем дальше мы входим в глубь проблемы, тем больше мы открываем новых факторов. Мы внедряем препараты, но организм же не остается безучастным к этому. Он вырабатывает ответную реакцию. А она не всегда может быть адекватной.
– Сейчас много говорят о стволовых клетках. Они помогут в борьбе с раком?
– Трудно сказать. Что такое стволовая клетка? Эта клетка, которая может приобрести функции различных тканей организма. Универсальная клетка. Когда мы ее вводим, то не можем точно сказать, во что она может дифференцироваться.
– Были случаи, что она превращалась в раковую клетку?
– Пока нет, но гарантий дать никто не может. Все страны проходят этап апробации стволовых клеток.
– А на ядерные центры, где будут лечить рак радиоактивными элементами, вы возлагаете большие надежды?
– По крайней мере очень хотелось бы. Можно преувеличить значимость метода, а можно и недооценить.
– Возникает ощущение, что вы придерживаетесь исключительно традиционной терапии и с опаской относитесь ко всем новым методам лечения.
– Не с опаской, а с осторожностью. Я уже 30 лет являюсь главным онкологом. И о каких только новых методах я за это время не слышал! Только вчера ко мне приходили физики. Они сделали свои препараты и думают, что проблема рака решена. Но они не медики и многого знать просто не могут. Организм – это гигантская фабрика, нужно учитывать малейшие детали, чтобы она не дала сбой. А когда начинаешь углубляться, понимаешь, что нужно еще много и много работать.
– Не боитесь, что вас обвинят: дескать, ставит заслон всему инновационному?
– Я только высказываю свое мнение, никому не закрываю дверь. Мы пытаемся найти пути использования ядерных и нанотехнологий. Это, конечно, надо. Если все делать нормально, в соответствии с существующими принципами, т.е. выявлять рак на начальном этапе, то, какой бы локализации он ни был, 90– 95% больных живут 5 лет (это срок, который принят для оценки). Ключ всей проблемы – найти методы, которые позволяют диагностировать на ранних стадиях. И здесь многое от людей зависит. Недавно к нам пришел художник. У него опухоль была – 16 кг в брюшной полости. Вроде интеллигентный человек, а так запустил…