— Несомненно, эта особа кажется чрезмерно любезной. Но быть может виной всего лишь глупость, чрезмерный восторг?
— Не принимай всё на веру. Она может казаться истеричной, взбалмошной и неуравновешенной дурой, но когда речь идёт о корыстных целях, проявляет трезвый расчет. О нём ходит весьма широкая молва, моряки зовут его счастливчиком Джеком Обри. Говорю тебе, Стивен, только если не рухнет крыша, он закончит вечер в объятиях этой дамы. И тогда окажется в очень неприятном положении. Не стоит ли тебе ему об этом намекнуть?
— Нет, мэм.
— Нет. Что ж, возможно. Ты явно не сторож брату своему. Да и осмелюсь предположить, толку все равно было бы мало.
— Скажи мне, дорогая, — ответил Стивен, — что именно тебя беспокоит?
Она взяла паузу – три шага влево, три вправо – как по нотам – и дала ему тот ответ, какой он ждал.— О, пустяк. Когда я говорила с леди Харриет и миссис Вудхауз, появилась Анна Кеппел.
Обшарила меня взглядом, притворившись, что восхищается моими бриллиантами – не могла вспомнить, были ли они у меня в Лондоне, а уж такое ожерелье и подвеску она бы точно не забыла – спрашивала, ездила ли я за ними в Америку? Чем я была занята всё это время? Наглая женщина. И я заметила, что её тон был холодным. Полковник Олдингтон или какие-то старухи насплетничали, ей-богу!
Стивен сделал некоторые замечания по поводу бриллиантов и ревности, но она гнула своё.
— О, в такой вечер даже у такой страшной ханжи как Анна Кеппел, да будет на то воля божья, не найдётся камней, чтобы бросать в нас или быть чересчур злой. Но как же я надеюсь, что скоро подвернётся корабль! Леди Харриет — прекрасная женщина, но даже с учётом этого жизнь в таком месте, с ничтожествами вроде Олдингтона или Анны Кеппел, распространяющими всевозможныеragots[5] направо и налево, это сущий ад, долго жить в котором просто невозможно. Фу! Идём, Стивен!
Они танцевали в центре зала. Передав её другому партнёру и вновь получив назад, он увидел, что её настроение изменилось. Опасный блеск в глазах и вздёрнутая в намерении бросить вызов голова исчезли, а появились радость от танца и удовольствие от присутствия на балу с его купающейся в музыке толпой и чувством победы. Она выглядела прекрасной, как никогда раньше, и вновь Стивен подивился собственному бесчувствию. Когда она бросила взгляд сквозь танцующие пары и произнесла: «Мне нравится эта девушка, что испачкана зеленью», — он удивился ещё сильнее, ведь Диана вовсю веселилась, а в таком состоянии её можно было увидеть нечасто, и она была очаровательна. Вероятно, чёрствость являлась привычной частью его защиты, способом сделать ощущение внутренней пустоты более терпимым. Доктор совершенно точно чувствовал, как трепещет его сердце и не мог ничего с этим поделать. И опять же, он сам веселился гораздо больше, чем ожидал от себя: пустота, конечно, никуда не делась, заполненная не больше, чем чистый книжный лист после слова «конец», но находилась гораздо ниже, гораздо глубже его понимания в эту минуту. Оркестр исполнял середину менуэта Клементи в до мажоре, того самого менуэта, который они с Джеком переложили для скрипки и виолончели и часто играли вместе. И теперь, когда Стивен был погружён в него, погружён впервые в качестве танцора, знакомая музыка обрела новое измерение. Он стал частью мелодии, самой её сердцевиной вместе с другими двигающимися фигурами, составляющими её костяк, жил в новом мире, жил текущим мгновеньем.
— Мне нравится эта девушка, что испачкана зеленью, — повторила Диана, заглушая глубокую пульсацию виолончели. — Она веселится изо всех сил. О, Стивен, как бы мне хотелось, чтобы этот вечер длился вечно.
В действительности он продлился лишь ещё несколько часов, долго настолько, чтобы капитан Обри уснул глубоким сном в постели мисс Смит. Когда на востоке занялась заря, она встряхнула его и произнесла не терпящим отлагательств тоном:
— Тебе пора. Слуги уже на ногах. Скорее. Держи рубашку.
Он ещё не до конца проснулся, когда вдруг понял, к собственному ужасу, что она в слезах.— Нам никогда, никогда не стоит делать этого вновь, – произнесла мисс Смит, прильнув к нему. Затем попыталась успокоиться. — Вот бриджи.
Зажившая рука ещё была неуклюжей и с шейным галстуком пришлось повозиться. Она помогла его завязать, невпопад хихикая и делая бессвязные комментарии о том, что леди Гамильтон делала то же самое для Нельсона. В очередной раз она повторила: «не стоит тратить время на манёвры, всегда идите прямо на них», ха-ха-ха!». Сюртук был надет.
Волосы забраны в хвост.
— Иди к калитке в саду, она закрыты лишь на засов. — шепнула она. А вечером я оставлю ее незапертой.
Стивен заметил как Джек прокрался в их общую комнату и, несмотря на скрип досок, который практически не было возможности игнорировать, оставил бы появление друга без внимания, если бы тот, стараясь быть осторожным, не угодил в грубо сработанный таз для умывания. Таз загромыхал не хуже колокола, покатившись по широкой дуге, пока не замер у столика на половине Стивена. Этого точно нельзя было не заметить, так что Стивен сел в кровати.
— Мне искренне жаль, что я тебя разбудил, — сказал Джек, улыбаясь во весь рот. – Я был на прогулке.
— По твоему виду можно подумать, что ты нашёл Фонтан вечной молодости, брат мой.
Но тебе стоило взять плащ или по крайней мере, фланелевый камзол: при твоём ранении и в таком возрасте утренняя роса может произвести весьма гнусный эффект. Не стоит напрасно волновать соки собственного тела, Джек. Покажи руку. Именно так.
Припухлость, покраснение, воспаление: ты безрассудно нагружал руку, вот моё мнение. И тебе стоит вновь взять её на перевязь. Разве ты не чувствуешь? Не ощущаешь неподвижность в суставе?
— Немного болит, — ответил Джек. – Но если не принимать этого в расчёт, мне на удивление хорошо. Я чувствую себя столь же молодым, как в то время, когда меня впервые назначили командиром, и это несмотря на всё твоё занудство о возрасте и фланелевых камзолах. Да что там – ещё моложе. Утренняя прогулка удивительно приводит в норму. Вот уж воистину Фонтан молодости. Пожалуй, сегодня мне стоит ещё прогуляться.
— На улице много людей?
— На удивление, шатаются во всех направлениях, даже встретил несколько знакомых офицеров.
— Это подтверждает мою гипотезу, что Галифакс скорее город жаворонков, чем сов. Я впервые пришёл к этому выводу, слушая шум с улицы, а также из-за того, что пришёл тот паренёк – определённо, явный случай сколиоза, бедное дитя – он принёс для тебя записку от мистера Гиттингса.
— Что за мистер Гиттингс?
— Начальник почты.Джек вскрыл записку, бросился к окну и прочитал: «Весьма прискорбная ошибка... Почта для капитана О. специально была отложена... подчинённые ввели в заблуждение... пачка бумаг ожидает вас». — Господи помилуй! Вот уж не думал... Стивен, я немедленно туда.
— Перед тем, как уйдёшь, — сказал Стивен, — Я сделаю для тебя новую повязку для руки. И могу предложить тебе помыться, пока я готовлюсь. При дневном свете люди могут прийти к выводу, что ты участвовал в какой-то баталии.
Джек бросил взгляд на собственное отражение. В тусклом свете спальни мисс Смит он не заметил нелепых пятен помады на лице, мучительно нелепых, грозящих определёнными последствиями. Он энергично умылся, молча выдержал всю процедуру подвязывания руки Стивеном и выбежал из гостиницы.
Когда он вернулся, вбежав по лестнице с двумя обёрнутыми парусиной пакетами и несколькими конвертами, времени, казалось, прошло всего ничего,.
– Прости, Стивен, — сказал он, — почти все от Софи, и мне бы хотелось прочесть их в одиночестве.
Он зарылся в эту кучу, пытаясь сложить бумаги так, чтобы прочесть по порядку, Стивен тем временем оделся, чтобы отправиться в госпиталь. Вместо сильного чувства вины Джека охватило счастливое предвкушение. По возвращении Стивена куча сильно уменьшилась и была прочитана дважды. Письма были прижаты графином, также из-под него выглядывало несколько счетов. На лице Джека можно было прочесть смесь удовлетворения и тревоги.
— Софи шлёт тебе нежный привет с каждым из этих писем, — сказал он. – Дома всё хорошо, если не брать в расчёт этого пройдоху Кимбера. Джордж начал ходить, девочки изучают манеры и французский. Боже, Стивен, только подумай, — эти репоголовые крошки учат французский!
— Она получила хоть одно твоё письмо из Бостона?
— Целых два. Из копий депеш адмирала Друри ей известно, что «Леопард» в порядке, а любезный Чедс отправился в Гепмпшир сразу после трибунала, чтобы рассказать ей как «Ява» подобрала нас, и о встрече «Явы» с «Конститьюшн». Он очень тактично описал мою рану, сказал, что это пустяки и я вышел из строя совсем ненадолго, но было решено, что мне лучше отправиться с тобой в Америку и рассчитывать на обмен, чем рисковать во время жаркого южного перехода на переполненном судне. Я очень ему обязан: она всецело поверила в эту историю и вовсе не волновалась.