– Что это? – проговорил Книжник. – Балтика? Финский залив?
– А? – мужичок помотал головой. – Финский? Врать не буду, про такой не слышал. А то, что залив, – так то верно. Но для нас он просто – Залив.
Книжник не слушал – он завороженно разглядывал странный пейзаж. Было здесь невообразимо тоскливо – беспорядочное нагромождение камней, уходившее в черную воду, низкое свинцовое небо, ползущая над неподвижной водой дымка и теряющийся в ней горизонт. А еще – зависшая в воздухе холодная туманная взвесь.
И, словно уловив это настроение, пошел дождь. Создавалось ощущение, что даже не пошел – это бронепоезд въехал в какое-то пространство, заполненное капающей с неба водой. По лицу поползли неприятные разводы, парень нервно смахнул их ладонью, поглядел в мутное небо, невольно втянул голову в плечи.
Дождь – это всегда беда. Потому что теперь дожди или радиоактивные, или кислотные – небогатый выбор. Хотя бывает, что с неба льется и вовсе адская смесь. Помнится, как-то шамы нагнали на Кремль странные синие тучи – и на голову полилась омерзительная зловонная слизь, оказавшаяся, к тому же, странным, квазиживым организмом. Что-то вроде гигантской амебы, стремившейся переварить в себе защитников древней крепости. Спасибо запасам активного хлора, которым удалось тогда прикончить чудовищное одноклеточное. Правда, при этом много людей отравилось ядовитыми парами хлора – но Кремлю удалось выжить.
Мужичонка хрипловато захихикал, разглядывая парня:
– Чего напрягся? Водички испугался? Так ты не бойся – здесь всегда дождь.
– Всегда? – переспросил Книжник.
– Ага. Днем дождь, ночью дождь. Весной, летом осенью – дождь. Правда вот зимой – снег, – он сипло хихикнул. – Или град – самое время помечтать об обычном дожде. Сколько я себя помню – над Заливом всегда с неба каплет. Да и над городом тоже.
– Где этот город?
Мужичок рассмеялся:
– Ну ты даешь! Мы уже полчаса по нему едем!
Книжник огляделся. Ничего не изменилось – насколько хватало взгляда – одни лишь груды камней вокруг, теряющиеся за пеленой дождя. Он вопросительно поглядел на незнакомца. Тот развел руками:
– Ну, уж какой уж есть! Последняя Война и все такое…
Какое-то время поезд все еще катился вперед, и завороженный видом Книжник не заметил, как ушла раздражающая тряска, как и без того еле ползший «Дракон» стал снижать скорость, пока не содрогнулся, как показалось, с отвращением, и не остановился окончательно.
– Ну, что я говорил? – довольно выкрикнул мужичок. – Приехали!
Он с кряхтением подтянул к краю крыши свой увесистый железный сундук и принялся спускать на грубой веревке. После чего лихо соскочил с крыши вагона, прихватив с собой мешок. Книжник медленно поднялся, вытирая рукавом лицо, по которому бежали холодные дождевые капли. Прошел вперед по мокрой и скользкой крыше. Дождь хлестанул в лицо злобными струями – можно было подумать, что семинарист все дальше и дальше углубляется в некую странную «зону дождя». Обогнув носовую орудийную башню, парень остановился на краю вагона, у крутого скоса брони, убрал с глаз потяжелевшие мокрые волосы.
– Ну, чего здесь? – за спиной появился Зигфрид, до этого сладко дремавший за броней под бешеную кучку. – Что встали?
– Да вот, – мрачно сообщил Книжник. – Приехали.
Рельсы перед головной платформой уходили в песок, поверх которого тихо плескалась черная вода. За спиной оставались все те же мелко подробленные руины, здесь же была подозрительная гладь на берегу маленькой полукруглой бухточки.
– Что-то я не пойму, – присаживаясь на край вагона, произнес Зигфрид. – Куда здесь вели рельсы? Не под воду же?
– Не знаю, – отозвался семинарист. – Одно мне ясно точно: это еще один тупик.
Водная гладь вдруг всколыхнулась, поверхность прорезал острый плавник – и исчез в пучине. Друзья молча переглянулись. Жутких морских тварей им уже доводилось видеть в древней Севастопольской бухте, и казалось, что больше уже не доведется столкнуться с ними. А вот, поди ж ты…
– Любопытно, – произнес новый голос. – Такого я еще не видел!
Это подошел Тридцать Третий, в обманчивом обличье одутловатого простака, совсем не походивший на сложный кибернетический организм. Только металлические прожилки в сероватой коже лица намекали на то, что человек он лишь внешне. Потому как манеры и речь у него мало отличались от людских. Вот и сейчас он вытирал руки промасленной тряпкой, совсем как какой-нибудь кремлевский кузнец. С той разницей, что только что возился не с горном, молотом и наковальней, а с хитроумными механизмами ядерного паровоза.
– Это ты про рыбку? – спросил Зигфрид, кивнув в сторону воды, по которой расходились круги от скрывшегося в глубине монстра.
– Это я про воронку.
– Где ты увидел воронку? – не понял Книжник.
– А вот же, – Три-Три указал на на воду.
Присмотревшись, Книжник понял, что имеет в виду кио: слишком уж правильная она, эта бухточка, словно вычерчена циркулем. И эта мертвая проплешина у берега, а дальше – каменное крошево…
– Ядерный взрыв? – предположил Книжник.
Кио кивнул:
– И похоже, недавний. Лет пятьдесят, не больше.
– Ого, – без особого удивления произнес Зигфрид. – Живенько тут у них.
– Эт точно, у нас не соскучишься! – крикнули снизу.
Книжник сразу узнал голос наглого мужичка. Глянул вниз по правому борту. Тот сидел на своем железном ящике и обсасывал новую самокрутку. На Книжника же глядел с насмешливым прищуром. Эдакий простоватый и в то же время хитрый взгляд – будто этот тип знает нечто, недоступное чужакам.
– Э, ты чего там уселся? – крикнул сверху Книжник. – Подслушиваешь, что ли?
– А чего подслушивать, когда вы на всю округу орете? – отозвался мужичок, окутываясь дымом.
– А я ему уши-то сейчас укорочу! – лениво подымаясь на ноги, сказал Зифгрид. Приблизился к правому борту, сел на корточки, разглядывая незнакомца. – Ты кто такой? Откуда взялся?
Мужичок мгновенно сообразил, что ладный воин с мечом в заплечных ножнах – не легкомысленный семинарист, с которым он самодовольно болтал до этого, а потому стразу подскочил, попятился, уволакивая за собой мешок и ящик. Удостоверившись, что Зигфрид гнаться за ним не собирается, остановился, выкрикнул:
– Да я вообще-то тутошний! А вот откуда здесь вы взялись на своей колымаге – это еще большой вопрос! Может, вы из зараженной местности прикатили, эпидемию учинить намерены! А может, каннибалы, на людей охотитесь – кто вас знает?
– Уж не хочешь ли ты нам допрос учинить? – поинтересовался Зигфрид.
– Да мне-то, в общем, до этого дела нету, – примирительно сказал мужичок. Как-то бочком вернулся, снова уселся на железку и принялся чиркать кресалом, пытаясь запалить размокшую самокрутку. – Раз приехали – значит надо. И меня подвезли – за это вам моя отдельная благодарность!
– Так что не идешь своей дорогой?
– А куда ж мне идти, коли я пришел?
– Вот как? И что ты тут делать станешь? Вокруг же нет ни черта!
– Как это нет? А берег?
– А зачем тебе этот берег? Рыбки поудить решил, что ли?
– Да тут такая рыбка, что сама кого хочешь выудит.
– Так чего сидишь здесь под дождем, мокнешь?
– Ничего, мокрый, да живой. Муты с округи к берегу подходить не любят. Так что, буду сидеть, лодку ждать.
– Лодку? Куда плыть-то собрался?
– А ты что, так и будешь орать со своей колымаги? Это, мил человек, конечно, дело твое, но у меня глотка, чай, не луженая.
Зигфрид рассмеялся и легко соскочил с крыши вагона на песок. Следом сполз и Книжник. Песок, к его удивлению, оказался сухим и плотным, будто дождевая вода впитывалась в него, как в губку. Мужичок чуть попятился, но Зигфрид примирительно продемонстрировал открытые ладони:
– А звать-то тебя как? Чем промышляешь?
– О, так бы сразу и спросили! – вовсю оскалился мужичок. – Здесь меня все знают! А кличут Балаболом – может, слышали?
– Это отчего же так кличут? – поинтересовался Книжник. – Языком чесать любишь?
– Да, есть такой грех, чего скрывать, – Балабол расплылся в кривозубой улыбке. – Да только кто ж виноват, что я таким общительным уродился? Иной может все молчать, да хмуриться – но это не по мне, у меня душу распирает, так мне и поплохеть может. Тут такое дело: я столько всего знаю, что одному не унести – со всеми хочется поделиться!
– Слушай, а может, ты мутант какой? – поинтересовался Зигфрид.
– Чего?! – лицо мужичка вытянулось.
– Ну, знаешь, у мутов отклонения разные бывают – одних на смертоубийство тянет, других на людоедство, а тебя вот – потрепаться без всякого смысла.
Балабол не сразу понял, что вест просто шутит, – слишком уж невозмутим и серьезен был вид воина. А когда дошло – шумно расхохотался:
– Ничего себе ты выдал! Мутом меня еще никто не величал. Вот тебе и тема для очередной истории! – отхохотавшись, он вытер нос грязным рукавом куртки. – Да только вряд ли – будь я мутом, не дожил бы до этого дня, придушили бы в колыбели. У нас с этим строго.