Рабалин слабо улыбнулся.
— Что тебя насмешило, паренек?
— Я видел, как ты… убивал… зверолюдов. Думал… сильнее тебя… никого нет.
— Так оно и есть. Можешь не сомневаться.
— Я… теперь… умру?
— Не знаю, Рабалин. Бывало, что одни люди умирали от совсем крошечных ранок, а другие выживали, хотя им полагалось бы умереть. Зачастую это тайна. Но одно я знаю твердо: чтобы выжить, надо хотеть жить.
— Разве не все… хотят?
— Все-то все, но желание должно быть направленным. Одни люди все время стонут и жалуются. Этим они обессиливают себя и все равно умирают. Другие сдаются, испугавшись собственных ран или болезней. Секрет в том — если он вообще есть, секрет, — чтобы держаться за жизнь. Как будто ты в кулаке ее зажимаешь. Ты приказываешь себе держаться — спокойно, но твердо. Приказываешь излечиться.
— Я… прикажу.
— Ты очень смело поступил, парень, когда бросился Гарианне на помощь. Я горжусь тобой. Благодаря тебе она осталась жива. Ты поступил так из-за правил, верно?
— Да.
Ручища Друсса легла Рабалину на плечо.
— Многие сказали бы, что ты совершил глупость. Сидел бы лучше в укрытии, сказали бы они. Лучше быть трусом и жить долго, чем быть героем и умереть молодым. Так вот: это неправда. Трус умирает каждый день. Умирает каждый раз, когда бежит от опасности и предоставляет другим погибать за него. Каждый раз, когда видит несправедливость и говорит себе: меня это не касается. Зато человек, который рискует собой ради другого и остается жив, с каждым разом прибавляет в росте. Ты на моих глазах делал это уже трижды. Первый раз в лесу, когда взял мой топор. Второй, когда звери напали на селение горцев. Третий, самый лучший — когда ты спрыгнул со скалы и спас Гарианну. Никто из нас не живет вечно, Рабалин, — значит, надо стараться прожить свою жизнь хорошо.
Пока Рабалин лежал под скалой, кровь снова пропитала его повязку. Друсс своими толстыми пальцами не сумел развязать бинт. Пришел Диагорас, размотал повязку, и Друсс заново зажал рану.
— Фу, — сказал Рабалин. — Сыром пахнет.
Друсс с Диагорасом переглянулись, но промолчали и опять туго-натуго перебинтовали его. Рабалину дали попить и уложили его обратно в повозку.
— Надо поспешать, — сказал Друсс.
Диагорас сел на козлы, все прочие на коней, Друсс, кряхтя, залез к Рабалину.
Мальчику снился хороший, утешительный сон. Тетя Атала, улыбаясь, звала его к себе. Он подбежал к ней, и она приняла его в свои объятия. Никогда еще он не испытывал такого чудесного чувства. Наконец-то он вернулся домой.
— Будь ты проклят, Друсс! — кричал Диагорас. — Не надо было звать его с собой!
Друсс-Легенда смотрел на мертвого Рабалина. Мальчик, прислоненный к колесу, с одеялом на тощих плечах, как-то скукожился после смерти. Джаред пытался успокоить Диагораса, но тот окончательно вышел из себя. Стряхнув с себя руку Джареда, он подступил к Друссу.
— Это твои правила его убили. Стоят ли они того?
— Оставь его, Диагорас, — тихо проговорил Скилганнон.
— С чего вдруг? — круто обернулся к нему Диагорас. — Потому что ты так сказал? Конечно! Что такое один мертвый мальчуган для человека, который перерезал целый город таких мальчиков, и мужчин, и женщин, и младенцев? Но мне его смерть не безразлична, представь себе!
— Видимо, она означает, что ты можешь вести себя как дурак. Его не Друсс убил, а надирский меч. Да, мы могли бы оставить его в городе. Но Мелликан скоро окажется в осаде, и там начнется голод. Как, по-твоему, он выжил бы там? А если бы даже и выжил, неизвестно, что сталось бы с ним, когда наашаниты взяли бы город. Не исключено, что королева снова прикажет истребить всех до единого. Никто не может этого знать, и ты тоже. Мы знаем одно: он был храбрый парень и не оставил своих друзей, хотя и боялся. Это делает его героем.
— Павшим героем! — рявкнул Диагорас.
— Да, павшим. И никакие причитания и обвинения все равно ничего не изменят.
Друсс, прислонившись к повозке, дышал тяжело и неровно.
— Как ты, дядюшка? — спросила его Гарианна.
— Ничего, девочка, не волнуйся. — Друсс медленно отошел от других и сел на камень.
— Вот место, где был храм, — сказал Халид Скилганнону. — Могу поклясться.
Скилганнон смотрел на высокие скалы и не видел там ничего похожего.
— Я поднимался вон на тот гребень, — указывая назад, сказал Халид-хан. — Потом оглянулся и увидел храм, мерцающий под луной. Он стоял у самой горы. Я не лгу тебе, воин.
— Дождемся восхода луны, — решил Скилганнон. Гарианна села рядом с Друссом, обняла его за пояс и положила голову ему на плечо. Ниан гладил по голове Рабалина.
— Извини, Скилганнон, — вздохнув, сказал Диагорас. — Горе и гнев оказались сильнее меня.
— Гнев всегда готов одолеть нас, дай ему только случай.
— Ты никогда не поддашься гневу?
— Бывает.
— И как ты с этим справляешься?
— Убиваю кого-нибудь. — Скилганнон отошел в сторону, глядя на небо и припоминая слова Старухи: «Храм, который ты ищешь, находится в Пелюсиде, недалеко от той крепости. При свете дня его не видно. Найди самое глубокое ущелье в западных горах и дождись восхода луны — она откроет тебе то, к чему ты стремишься».
Скилганнон видел перед собой ущелье, но луна еще не взошла. Краем глаза он уловил в скалах какое-то движение, и подувший оттуда ветер донес до него запах. Скилганнон подошел к Друссу:
— Ты в состоянии драться?
— Я как будто жив еще, так ведь? — пробурчал тот.
— Принеси ему топор, — повернулся Скилганнон к Гарианне.
Она сердито глянула на него и побежала к повозке. Джаред помог ей вытащить тяжелое оружие. Друсс взял у нее Снагу — со стороны могло показаться, что топор в этот миг стал невесомым — и встал.
— Надиры? — спросил старый воин.
— Нет. Звери. — Скилганнон обнажил мечи, Гарианна зарядила арбалет.
Шагах в двадцати к югу показалась из-за валунов громадная серая фигура. Зверь стоял, поводя головой из стороны в сторону. Гарианна подняла арбалет.
— Постой, девочка, — сказал Друсс. — Это Орасис. — Он положил топор и пошел навстречу зверю. Скилганнон двинулся следом, но Друсс махнул на него рукой: — Погоди, паренек. Он тебя не знает.
— А если он кинется на тебя?
Друсс, не отвечая, шел к Смешанному. Тот злобно взревел, но остался на месте.
— Давно мы не видались с тобой, Орасис, — тихо, успокаивающе заговорил Друсс. — Помнишь, как тогда, у озера, Эланин сплела мне венок? Хорош я в нем был, а? Я думал, ты лопнешь со смеху. Эланин здесь, неподалеку. Ты ведь знаешь об этом, да? Мы с тобой найдем ее и увезем отсюда.
Зверь завыл, и горы отозвались ему жутким раскатистым эхом.
— Я знаю, тебе страшно, Орасис. Все кажется тебе чужим, искаженным. Ты не знаешь, где ты, не знаешь, кто ты. Но Эланин ты знаешь, правда ведь? Знаешь, что должен ее найти. И меня ты тоже знаешь, Орасис. Я Друсс, твой друг, и я помогу тебе. Ты мне веришь, Орасис?
Друсс подошел к зверю вплотную, и его спутники застыли как вкопанные. Медленно подняв руку, Друсс положил ее на плечо чудовища. Зверь внезапно повалился на валун, припав к нему головой, а Друсс стал почесывать его, приговаривая:
— Ты должен мне поверить, Орасис, и пойти со мной в волшебный храм. Может быть, там сумеют… вернуть тебя назад. И мы найдем Эланин. Доверься мне, и пойдем.
Друсс оставил зверя и зашагал назад к Скилганнону. Зверь, выпрямившись во весь рост, пронзительно завизжал, Друсс, не оборачиваясь, поманил его рукой.
— Идем, Орасис, идем. Вернемся в мир людей.
Зверь постоял еще немного и потрусил на четвереньках за Друссом, рыча на всех остальных. Вблизи он был еще больше, чем казалось. Когда к нему подошла Гарианна, он встал на задние лапы и заревел, но Друсс потрепал его по шерсти.
— Спокойно, Орасис. Это наши друзья. А вы к нему лучше не суйтесь, — добавил он.
— Мне это второй раз говорить не надо, — заверил Диагорас.
Над западными скалами поднялась луна, и Скилганнон в изумлении воззрился на массивное здание с окнами, колоннами и башенками.
Ворота отворились, и пятеро жрецов в золотых одеждах выбежали навстречу путникам.
Получасом ранее верховная жрица Устарте стояла у высокого окна башни, глядя на окутанную сумраком долину. Она смотрела на собравшихся у повозки людей, и на сердце у нее лежала печаль.
— Они нас пока не видят, — сказал ее помощник — стройный, одетый в белое Вельди. Его лицо, изборожденное морщинами, выражало тревогу.
— Да. И не увидят, пока луна не взойдет.
— Ты утомлена, Устарте. Отдохни.
Она засмеялась, помолодев на глазах.
— Это не усталость, Вельди. Это старость.
— Все мы стареем, жрица.
Устарте, подобрав руками в перчатках подол красного с золотом платья, прошла к своему причудливому креслу. Оно представляло собой две расположенные под углом плоскости — на одну Устарте опиралась коленями, на другую поясницей. Ее старые ревматические суставы сгибались плохо. Даже обширнейший круг лекарственных средств, известных ей или усовершенствованных ею, не мог полностью избавить ее от старческих недомоганий. Они помогали бы лучше, если бы ее тело в давние годы не подверглось насильственным, противоестественным изменениям. Устарте вздохнула. Отголоски озлобления, которое она испытывала тогда, до сих пор не изгладились из ее памяти.