Короткое северное лето прошло для Левши быстро и без происшествий, а середине осени монолит их коллектива дал трещину. Единственного в бригаде пильщика, кое-как управлявшегося с бензопилой «Дружба», свалил острый приступ аппендицита и его на мотодрезине срочно отправляли в поселок. Тракторист, вальщик и трелевщик-сучкоруб Левша оставались без работы.
- Поработаете пока подсобниками у геодезистов, - простужено прохрипел прораб, усаживаясь на дрезине рядом с белым, как полотно, пильщиком. Я договорился с их мастером. Он закроет на вас отдельный наряд. Заодно и передохнете. Рейку держать не баланы катать. А пильщика ждите недели через две. Не раньше. Хороший пильщик в этих краях на вес золота. А за старшого остается Ерохин.
Выбор прораба пал на Ероху-тракториста не случайно. Это был необычайно сильный и немногословный двухметровый мужик из Вологды, отслуживший срочную в конвойных войсках, у которого ни одна телогрейка не сходилась на груди.
Ероха многозначительно засопел и взял под козырек.
- Будя порядок. Вологодский конвой шутить не любя.
Дрезины из поселка еще не было, а новый пильщик объявился дней через пять, и взялся как будто ниоткуда, что-то невнятно пробурчав про вертолет геологоразведки. От этого, затянутого в парусиновый комбинезон, человека, которому на первый взгляд можно было дать и двадцать пять и сорок, исходила такая сила и уверенность, что желание задавать вопросы пропадало само собой. Вдобавок, к особому любопытству не располагал рваный шрам на щеке, который был продолжением рта и превращал лицо в смеющуюся уродливую маску.
Новичок ногой распахнул дверь вагончика и уселся на табурет.
- Север любит сильных, а сильные любят пожрать, – заявил он вместо приветствия и, недолго раздумывая, принялся за открытую и разогретую трактористом банку свиной тушенки. Сделав небольшую паузу, он бесцветными, ничего не выражающими глазами посмотрел на лежавшего, на топчане Левшу.
- Ты слышал что-нибудь про одноглазого тигра-людоеда.
Пока Левша собирался с мыслями и размышлял, что ответить пришельцу, на пороге вырос Ероха и, увидев почти пустую банку тушенки, покрылся красными пятнами.
- Вологодский конвой таких шуток не любя и не прощая, - прорычал тракторист свою любимую присказку.
Он скрипнул зубами, сжал пудовые кулаки и прыгнул на любителя пожрать.
Когда летящий кулак почти коснулся головы пришельца, тот, не вставая с табурета, легко уклонился, с таким расчетом, что волосатый кулак прошел впритирку с его головой. Схватив одной рукой Ероху за запястье он, без видимых усилий, прижал руку противника к сосновой столешнице.
- Ты слышал что-нибудь об одноглазом тигре? - стеклянным взглядом глядя в глаза трактористу, спросил он тихим, бесцветным голосом.
Слабым на Севере было не место. Левша и сам был от природы одаренным физически, и постоянными, ежедневными тренировками поддерживал и наращивал ловкость и силу, но такого экземпляра встречал впервые.
«Он опасный не потому, что невероятно сильный, а потому, что, к тому же и сумасшедший, помешанный на косоглазых тиграх-людоедах. К такому надо подъехать на белой козе,» - подумал Левша и поднялся с топчана.
- Зря, ты Ероха, из-за какой-то тухлой тушенки так окрысился на гостя, - сделал он замечание трактористу. - Небудь ты крахом. Среди вологодских мужиков жлобы не водятся.
Тот, выпучив глаза, что-то промычал и безрезультатно попробовал освободиться от стального захвата.
- Отпусти этого мухомора, из-за уважения к Дальстрою, – Левша миролюбиво указал новичку на тракториста. – Ты устал с дороги. Иди, ложись спать на топчане. Завтра рано вставать. Он ничего не слыхал об одноглазом тигре. И я тоже.
Тот с благодарностью посмотрел на Левшу, отпустил руку противника, согласно кивнул головой, растянулся на топчане и моментально заснул.
На следующее утро, на удивление, вчерашний неприятный инцидент не имел продолжения, которого Левша ожидал со смутным чувством тревоги. Новичок, которому кто-то из геодезистов уже успел прилепить кличку Смешной, встал раньше всех, подрегулировал и заправил бензопилу, и ушел на делянку. Дело свое он знал туго, и к обеду бригада выполнила дневную норму. А к вечеру удивленный нормировщик вывел их бригаде двести три процента.
- Ну, ты Страшой, видать у «хозяина» на повале не один год пропахал. С такими темпами выведешь нас в стахановцы, – одобрительно хлопнул его по плечу в конце смены тракторист. - Если так дело пойдет, будем висеть на доске почета. А с меня магарыч.
- Ему нельзя на доску почета, - усмехнулся, работавший на подхвате у новичка, вальщик Федул. - Он своей фоткой всех зверей в тайге распугает.
Смешной никак не отреагировал на это остроумное замечание, пропустив его мимо ушей.
Жизнь бригады опять вошла в прежнюю колею и Левша успокоился. И только срывающийся по ночам снег и замерзающие к утру лужи напоминали о приближающихся холодах, и портили настроение.
В конце месяца, при выдаче зарплаты, старый, согнутый в дугу, выездной кассир, невзлюбивший его с первой встречи, злорадно сообщил Левше.
- А тебя в ведомости нет. Будешь получать по депозиту. Главбух не пропустил на тебя платежку. На тебя сверху запрос пришел.
- И что же там за такой важный запрос? – ухмыльнувшись, полюбопытствовал Левша.
- Какая- то неразбериха с твоим паспортом - протирая очки, неохотно ответил кассир. Нам запрещено об энтом распространяться. И, понизив голос, тихо добавил – главбуха обвиняють в «мертвых душах». Как у Гоголя. По паспорту ты три года, как помер.
- Вы, уважаемый, что-то напутали, – усмехнулся Левша - Энто Гоголь помер, а не я. И не три года назад, а еще в прошедшем веке. И энто его надо обвинять в «Мертвых душах», а не главбуха. Главбух честнейший человек, а Микола Васильевич еще тот был проходимец.
- Энто ты следаку объяснять будешь, когда за тобой прикатят, – зло прошипел кассир, - кто из вас раньше преставился, Гоголь или ты. А мне голову не морочь. Я здесь и не таких беглых повидал.
Не оказалось в ведомости и Смешного.
- А ты, соколик, и месяца не проработал, – успокоил его кассир, – получишь все в конце квартала.
Тот потер ладонью шрам на лице, добродушно улыбнулся кассиру, которому от этой улыбки почему-то стало не по себе и, кивнув Левше в сторону двери, вышел из прокуренного вагончика.
- Кажется, брат лихой, нам обоим нужно срочно становиться на лыжи. Иначе нам удачи не видать, - сказал он негромко вышедшему вслед за ним Левше. - Есть предложение. Пошли, потолкуем, как дальше жить в этом преступном мире.
- И что же это за предложение, которое подскажет как выжить в этом непростом мире? - поинтересовался Левша.
- Расскажу по порядку. Год назад я прибился в этих краях к старательской артели и ушел вверх по Безымянной речке мыть золотой песок. Через месяц, когда нежданно пришла ранняя зима и речка стала замерзать, артель распалась. Получив свою долю фарта, вдвоем с местным старателем-старовером, знавшим эти места, как свою ладонь, мы, через непролазную тайгу, ушли к подножью горного хребта за лучшей долей.
Проводник был там всего один раз. И то недолго. А бывалые люди ему говорили, что в тех местах, на ручье, золото почти на поверхности залегает. Но взять его трудно. А если и возьмешь, то долго не удержишь. И ничего, кроме беды тамошнее золото не приносит. Да и не подступишься к нему. Летом болота размерзаются и не пройдешь. Гнус ходит тучами и заедает, никакой накомарник не спасает. А зимой грунт не удолбишь.
Добрались мы туда в ноябре, когда лед на ручье был около полуметра, грунт промерз и того глубже, а снега местами навалило по пояс. Хорошо, что хоть избушка от прежних старателей сохранилась. Да и не избушка это была вовсе, а неказистое строение из двадцати бревен. Толстые бревна, под косым углом, вкопанные в землю упирались в вертикальную стенку горного утеса, создавая под собой жилое пространство. Торцевые стены были заложены кусками горной породы и замазаны глиной и речным илом, а стыки между бревен прежние хозяева законопатили мхом. Окон не было. а дверью служил узкий низкий лаз на уровне земли, который на ночь изнутри закрывали валуном, а днем завешивали мешковиной. В дальнем углу примостилось подобие русской печи, занимавшей треть жилой территории.
Неделю мы обживались и приводили эту нору в порядок. Печка долго не хотела разгораться и противно чадила, наполняя жильё гарью и дымом. Но, так или иначе, в норе было теплее, чем на улице.
Покончив с новосельем, мы с напарником принялись за старательское ремесло. Мороз придавил под тридцать, и это была каторжная работа. На берегу ручья мы складывали поленницу дров, обкладывали её хворостом и еловыми ветками, и поджигали. Костер горел несколько часов, и грунт прогревался на один штык. Размороженную землю и гравий в мешке тащили в нору и, при свете керосинки, промывали в лотке. За день намывали граммов около десяти. Не больше. Но это было лучше, чем ничего.