Немного поколебавшись, Полина в подробностях описала Вере злополучную «ночь супружеской любви». Как она и рассчитывала, на душе у нее заметно полегчало, словно облаченные в словесную форму переживания утратили свою остроту. Под конец Полина даже немного развеселилась, вспоминая некоторые моменты в поведении Вульфа.
— Знаешь, Верочка, — сказала она, — а я и подумать не могла, что Юлий Карлович — отпетый пошляк. Он казался таким умным, тактичным, степенным… «Покажи мне твои округлости»… «Ты сладкая, как нектар олимпийских богов»… Боже, какая пошлость! А чего стоят эти фразы про «священные права супруга»!
Полина глубоко вздохнула.
— Однако мне становится не до смеха, когда я думаю, что этот кошмар повторится снова, причем не один и не два раза, — хмуро промолвила она. — Не знаю, как я смогу все это терпеть.
— В следующий раз это будет не так ужасно. — Вера бросила на нее ободряющий взгляд. — Во всяком случае, боли больше не будет.
— Боли, может быть, и не будет, но чувство омерзения останется. — Лицо Полины искривилось в мучительной гримасе. — Знаешь, как я сейчас чувствую себя? Оскверненной! Мне стыдно смотреть на портрет бабушки, потому что он стал невольным свидетелем моих унижений. Теперь я жалею, что заняла эту комнату. Она тоже оказалась оскверненной — по моей вине!
Вера взглянула на нее с мягкой укоризной.
— Не забивайте голову такими глупостями — это всего лишь вещи. И потом, вы ни в чем не виноваты. Откуда вы могли знать, что ваш муж окажется… таким неделикатным?
— Неделикатным! Да он просто грубая скотина, вот кто! Хотя, — Полина вздохнула, — может быть, все мужчины таковы, и в поведении Юлия Карловича нет ничего такого? Ведь неспроста же маменька советовала мне «безропотно подчиняться мужу» — видимо, она знала, что так будет. Хотя, убей Бог, я не в силах представить отца набрасывающимся на женщину. А Жан? Неужели он тоже так бесцеремонно обращается со своей актрисой?!
— Рискну предположить, что нет. — Вера сардонически усмехнулась. — Иначе зачем свободная женщина стала бы терпеть такого любовника? Ради денег? Но тогда можно выбрать кого-то и побогаче!
Полина ошеломленно посмотрела на Веру.
— Верочка! Так ты думаешь, что не все мужчины грубо обращаются со своими женщинами?
— Все, не все… Вам нужно не забивать голову бесполезными рассуждениями, а подумать, как быть в вашем положении. И я полагаю, что здесь остается только одно.
— Что же?
— Да не принимать все это близко к сердцу! — горячо воскликнула Вера. — В конце концов, ведь не каждую ж ночь он будет наведываться в вашу спальню! А если все же не угомонится, то и на это есть средство.
— Какое?
Вера прошептала на ухо Полине:
— Подсыпать ему в чай одну травку… чтобы поубавилось охоты пользоваться «священными правами супруга».
— А ты разве знаешь такую?
— Найду, если понадобится. Я ведь с прислугой общаюсь, с бабами деревенскими. А они постоянно бегают по знахаркам, чуть что случилось.
С минуту Полина озадаченно молчала, потом ее лицо прояснилось:
— Верочка, достань мне скорее эту травку! «Если понадобится»… уже надо! А что я перед Юлием Карловичем в неоплатном долгу, так это полнейший вздор. Ничего я ему не должна, потому что наш брак был обычной сделкой. Он выручил нас с деньгами, а взамен сделался совладельцем моего имения. И породнился с одним из самых знатных российских семейств.
— Ну наконец-то вы прозрели! — удовлетворенно заметила Вера. — Поняли, что он вовсе не из любви к вам заплатил папенькины долги? Прекрасно. А теперь, — Вера выпрямилась и многозначительно посмотрела на Полину, — теперь, моя неразумная барышня, вспомните, кто такая вы и кто такой ваш муж. И ведите себя достойно вашего происхождения!
Полина изумленно взглянула на Веру, а затем порывисто бросилась ей на шею.
— Боже мой, Верочка, милая, родная моя, что бы я без тебя делала! — признательно бормотала она, целуя Веру в щеки. — Да я бы пропала без тебя, как есть пропала бы!
— Ах, барышня, если бы вы и в прошлый раз послушались моего совета, — грустно прошептала Вера. И горько вздохнула, вспомнив сватовство Нелидова.
4
Раздобытая Верой травка подействовала. Сначала Юлий Карлович стал приходить в спальню жены через день, потом через два, а на третьей неделе и вовсе наведался лишь раз. Подружки торжествовали. Однако проведенные с мужем ночи по-прежнему оставались для Полины мучительными.
К неприятным ощущениям она постепенно притерпелась. Но смириться с самодовольно-грубым обращением мужа ей оказалось не под силу. Поведение супруга в спальне иной раз вызывало у Полины такое глубокое отвращение, что она была не в силах его скрыть. Вульфа же это, казалось, не смущало. Он искренне полагал, что порядочная женщина и не может воспринимать все это иначе. Только испорченные развратницы («как моя сестра», — ляпнул он однажды в забывчивости) способны испытывать наслаждение.
Полина не спорила с мужем, но его рассуждения вызывали у нее чувство протеста. Да, она была невинна, но, однако же, не настолько наивна, чтобы принять циничные рассуждения супруга за неоспоримую истину. Все-таки она воспитывалась во французском пансионе, и в круг ее чтения иной раз попадали книги пикантного содержания. И назвать милых, обаятельных героинь этих книг развратницами она никак не могла.
Впрочем, Полина вообще старалась думать о таких вещах поменьше. Тем более что вскоре у нее появилась другая причина для беспокойства.
Управляющий постоянно жаловался на грубое обращение Вульфа с крепостными. Да и сама Полина начала кое-что замечать. Например, пристрастие мужа по любому поводу критиковать прислугу. И обед подают не так, как положено, и кланяются хозяевам недостаточно почтительно, и в комнатах не чисто убрано. Доставалось всем: и горничным, и садовникам, и конюхам с кучерами.
— Я вас научу порядку! — кричал Юлий Карлович, потрясая кулаком перед испуганной мордашкой какой-нибудь дворовой девчонки. — Ишь, бездельники! Разболтались совсем без хозяйского присмотра!
А однажды произошла и вовсе безобразная сцена. Вышло так, что в супнице оказалась муха. Бог ее знает, как она туда попала, может, залетела уже в столовой. И все бы ничего, если бы при разливе супа эта злосчастная муха не угодила, словно нарочно, в тарелку Юлия Карловича. Вульф успел заметить муху раньше, чем она оказалась у него во рту. И, тем не менее, он пришел в страшное бешенство, завопил, выскочил из-за стола и опрометью понесся на кухню. Перепуганная Полина бросилась за ним.
Что тут началось! Юлий Карлович носился по кухне, потрясал кулаками и обрушивал на головы поваров все мыслимые и немыслимые проклятия.
— Мерзавцы! Ротозеи! Иуды! — орал он, перебегая от старшего повара к кухарке и от кухарки к поварятам. — Всех — на дальние хутора, в глушь, в Сибирь! А-а-а! Так-то вы добром за добро? Хозяев мухами травить?! Всех! Всех до последнего мерзавца в Сибирь!
И тут, в довершение всех неприятностей, случилось ужасное. Полина, молча наблюдавшая за истерикой мужа, не выдержала и прыснула. Нет, ситуация была отнюдь не смешной, но уж очень нелепо прозвучала угроза Юлия Карловича «всех крепостных — в Сибирь». В самом деле, если всех слуг отправить в Сибирь, кто же тогда будет работать в Премилове?
Услышав смех жены, Вульф оторопел. С минуту он недоуменно смотрел на нее, а затем, страшно побагровев, топнул ногой.
— А, вам смешно, сударыня! — прошипел он сдавленным от бешенства голосом. — Что ж, смейтесь: это все ваших рук дело!
— Моих?!
— Да-с! И ваших дорогих родственничков тоже! Распустили холопов так, что больше некуда! А потом плачетесь, что именья ни черта доходов не дают! — и, развернувшись на каблуках, он выбежал из кухни.
* * *Слова мужа озадачили Полину, и вечером она решилась поговорить с Литвиновым.
— Правда ли, Алексей Павлович, что Премилово приносит мало дохода? — спросила она, прямо глядя ему в глаза.
Литвинов нахмурился:
— Что мне сказать, Полина Юрьевна? Вы ведь ничего не смыслите в делах. Ну, покажу я вам свои отчеты, докажу, что все у нас хорошо… А господин барон скажет, что я вру и все обстоит совсем иначе.
— Но… Как же мне тогда узнать правду?
Литвинов разложил перед молодой женщиной конторские книги и принялся терпеливо что-то втолковывать. Он так старался, что даже вспотел, но… Полина почти ничего не поняла. Из пространных объяснений управляющего она лишь уяснила, что доход с имения за прошлый год составил тридцать пять тысяч рублей и что Литвинов не одобряет перевода крестьян с оброка на барщину.
— Барщина, оброк… — в раздумье повторила Полина, вспомнив далекий разговор с Нелидовым. — А что это вообще такое, Алексей Павлович?