В домашнем кругу первых христиан
Коряжемский Николаевский монастырь. Архангельская область.
Если бы какому-нибудь счастливцу удалось взглянуть, как начиналось утро в доме христианина первых веков, он был бы одновременно удивлен и восхищен. Его поразило бы то, что, оказывается, у христиан первенствующей церкви очень много общих черт с жизнью современного прихожанина, хотя вещи (одежда, утварь, ложе) очень отличаются от привычных ему вещей. Восхищен — потому что увидел бы совершенно другие, чистые и строгие, невозможные теперь отношения.
На «кухне» счастливый путешественник не увидел бы блестящих гусаков кухонных кранов, не нашел бы раздельного или смежного санузла, ни площадки, на которой гремит откидной лоток мусоропровода. Всего несколько глиняных сосудов, разного назначения, посыпанный песком пол, низкий свод. Нет привычного красного угла с иконами, с рушником, просфорами и святой водой нескольких видов. Вряд ли даже Распятие там есть. Возможно, есть изображение рыбы, вокруг которой расставлены таинственные буквы: Иисус Христос, Бог Спаситель.
Быт суровый и простой. Одежда и обувь грубые, значительно менее удобные, чем наши. Мужчины в холод носят накидки-хитоны и плащи. Плащ — довольно тяжелый большой кусок шерстяной ткани. Еще не взошло солнце, а хозяева дома уже встали. Надо учесть, что отдыхали они немного, часа три. А некоторые и вовсе не спали. Литургия совершалась ночью, почти тайно. Но никакой суеты или медлительности в лицах и движениях. Жителям дома незачем показывать другим и самим себе свое смирение.
«Христиане не различаются от прочих людей ни страной, ни языком, ни житейскими обычаями. Они не населяют где-либо особенных городов, не употребляют какого-либо необыкновенного наречия и ведут жизнь, ничем не отличную от других. Но обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, они представляют удивительный образ жизни» — говорится в анонимном «Послании к Диогнету», рассказывающем о тех временах.
Присмотревшись повнимательнее к обстановке, путешественник понял бы, отчего этот дом кажется ему таким знакомым. В нем нет ничего, что бы напоминало о древности: языческой кумирни, наполненной странными статуэтками, которые кажутся игрушечными. Здесь не совершается возлияние ларам в начале трапезы, а поется псалом, славящий Спасителя.
Василий Великий совершает проскомидию. Фреска. Кафедральный собор Святой Софии. Охрид, Македония. XI в.
В одежде жителей дома нет ничего, что отличало бы их от соседей. Хотя это на первый взгляд странно нашему воцерковленному современнику. Ведь надо одеваться православно, благо есть такая возможность! В облике хозяина и хозяйки не заметно ни неряшества, ни небрежности. Ни, наоборот, надменности. Мол, мы другие, мы — Божий народ и должны учить всех жизни. Возможно, есть некоторые секреты. Хозяйка, например, носит простую тунику и столу, а столу поддерживает кожаный пояс. Этот пояс не украшен позолотой и узорами, как у многих молодых женщин, и не является предметом похвальбы: ведь поверх такого золоченого узорного пояса можно надеть прозрачную накидку и показать фигуру.
Однако слишком много рассказов об одежде. Вот жители дома собрались к трапезе. Предстоит большой день, наполненный трудами. Позади ночь, полная опасностей. Но Бог миловал, Литургия была совершена, все причастились Святых Тайн. На лицах еще остался след торжественного сияния.
Василий Великий писал: «Непрестанно ты должен молиться, не на словах, но когда ты всем образом поведения стремишься соединиться с Богом, так что вся твоя жизнь есть постоянная молитва». В этом именно значении понимали отцы Церкви христианское требование о непрестанной молитве. Так, блаженный Августин на возражение: разве возможно постоянно, каждую минуту восхвалять Бога, отвечал: «Я укажу тебе средство, как можно хвалить Бога во всякое время, если только ты хочешь этого: что бы ты ни делал, делай справедливо, и ты уже хвалишь Бога». Тот же Августин еще говорит: «Звук голоса при молитве пусть временами прерывается, но должен слышаться голос внутренний». Беспрестанная молитва не исключала труда и деятельности.
Как известно, труд в поздней античности считался уделом рабов. Свободный человек не должен трудиться. Христиане поставили представление о человеке с ног на голову. Именно свободный человек трудится, потому что труд, как образ молитвы, дает человеку свободу во Христе. Свободен для христианина — значит, не раб страстей, а сын Отца Небесного, как сказал Господь на Тайной Вечере. Потому первые христиане настороженно относились к бездельникам.
Тайная вечеря
Разве ты не знаешь, человек, что начатки твоего сердца и твоего языка ежедневно ты обязан приносить Богу?
В христианских общинах бытовало два мнения относительно молитвы. Первое: христианин должен жить только для молитвы, оставив все земные попечения. Второе: молитва не нужна. Христианин как сын Божий исполнен Духа Святого, ему незачем унижаться до прошений. Молитва считалась принадлежностью слабых. Но ведь оба эти мнения существуют и сейчас! Только немного изменились интонации. Одна крайность: «Бог у меня в душе, и так верую». И другая крайность: «Не взяла благословение на просмотр фильма». Но вот что говорят те, кто был во главе тогдашней Церкви и чье мнение действительно освящено Божественной Благодатью. Амвросий Медиоланский показывает необходимость молитвы образно, сравнивая молитву с трапезой, которая в христианской жизни как бы окружена молитвой: «Молитва есть пища души, через нее седалище порока превращается в святилище добродетели». «Древние христиане учение о непрестанной молитве понимали в некотором смысле даже буквально, потому что они все положения и действия в жизни освящали и сопровождали молитвой» — подтверждает богослов Алексей Петрович Лебедев. Вот что говорит Климент Александрийский, один из первых учителей первенствующей Церкви: «Вся жизнь гно стика (т. е. совершенного христианина) есть как бы беспрерывный праздничный день; у него чтение Священного Писания перед принятием пищи, псалмы и гимны во время пищи и перед отхождением ко сну, и ночью опять молитва. Через постоянное воспоминание о Боге, он соединяется с ликами святых. На всяком месте будет он молиться, но не открыто перед народом; в то время, когда он занимается, говорит, отдыхает или читает, он молится». Вот другое высказывание святителя Климента: «Он (гностик) во всю жизнь молится». Тертуллиан, пресвитер Карфагенский, считает преступником того, кто в продолжение целого дня оставался без молитвы. По внушению святого Киприана Карфагенского, каждый час дня нужно начинать молитвой. В особенности начало дня, утро, должно освящаться молитвой. Киприан говорит: «Рано утром мы должны молиться, чтобы через нашу молитву восхвалять воскресение Господа» (которое произошло утром). Василий Великий писал: «Что может быть блаженнее того, как встречать рассвет молитвой, благодарить и прославлять Творца, а потом, когда совсем рассветет, приниматься за работу?» Подобным же образом выражается Амвросий Медиоланский: «Разве ты не знаешь, человек, что начатки твоего сердца и твоего языка ежедневно ты обязан приносить Богу?»
Итак, вся семья собралась на трапезу. Это простая семья, в ней нет ни священников, ни диаконов, ни диаконис. Иногда они принимают на ночлег, а то и на несколько дней, путешествующего христианина. Так и сейчас. Вместе с хозяевами вышел к трапезе гость. Что важно: жители дома не молятся раздельно, каждый в своем углу. Они молятся обязательно вместе, а потом расходятся, возвращаясь каждый к своему занятию.
Началась утренняя молитва. Старшим считается хозяин. Именно он начинает молитвенное обращение к Богу. Мы не услышим наших обычных «Слава, и ныне», «Господи, помилуй», «От сна восстав». Что же читает хозяин? Знакомый по вечернему богослужению псалом 62: «Боже, Боже мой, к Тебе обращаюсь в это утро… Тебя возжаждала душа моя. Изнемогло тело мое, как если бы находилось оно в пустыне, земле пустой, непроходимой, безводной». Но вслушайтесь — он не читает, он поет. И ему подпевают все жители дома и гости. А вечером точно так же, с удивительным весельем, льется знакомое пение: «Господи, я к Тебе взываю, услышь меня». 140 псалом, который поется на каждом нашем вечернем богослужении.
Мне, вероятно, невыносимо было бы существовать в мире, где каждое дыхание плотно как ткань, и это дыхание — молитва. В этом мире невозможно: помолюсь после трапезы, а потом пойду к компьютеру дописывать статью и пить чай. Но этот мир притягателен, и там хотелось бы жить. И это желание… приводит к молитве.