Ю грустно улыбается, как ни стараюсь, не могу понять, что в моих словах могло вызвать такие эмоции.
Не даю времени на сомнения, беру под руку и тащу к подъезду.
— Что врач сказал? — спрашиваю, как только оказываемся в квартире.
— Ничего не есть, пить через трубочку и лежать, пока действие лекарств не пройдет.
— Значит будем пит через трубочку и лежать, — веду Ю в спальню. Она не сопротивляется, ее пальцы в моей ладони просто ледяные — наверно ей совсем фигово.
Сажаю ее на кровать, и она тут же обессиленно опускает голову на подушку.
Смотрю на нее сверху вниз, и на душе становится теплее.
Пофиг сейчас на все: на ссору, на мой ультиматум. Понимаю, что соскучился по ней до одури, до ломоты в пальцах. Хочу трогать, целовать, ласкать… черт, да просто быть рядом, этого уже достаточно.
Эти две недели без нее показались адом.
Осторожно опускаюсь на кровать, боюсь, что сейчас опять «взбрыкнет» и уйдет. С Ю никогда ничего не знаю наверняка, но я кажется уже привык к этому подвешенному состоянию.
Все, что угодно отдал, чтобы узнать, о чем она сейчас думает, что чувствует по отношению ко мне…
Провожу рукой по ее волосам, касаюсь плеча, спины… не отстраняется.
Ложусь рядом и, затаив дыхание, прижимаюсь к ее спине, вдыхаю запах и замираю. Тело мгновенно реагирует, член тут же начинает пульсировать в штанах, призывая действовать.
Наконец-то она так близко. Как же я скучал.
— С ума без тебя схожу… — шепчу, не подумав, в ее распущенные волосы, титаническим усилием сдерживая порыв подмять под себя, попробовать на вкус ее губы, язык… так стоп!
Не выдерживаю, начинаю тереться бедрами о ее попку, слышу участившееся дыхание Ю, едва контролирую себя.
Где-то в подсознании всплывает мысль: нужно притормозить, иначе она опять сбежит.
Черт, мне уже не до подстраховки, вжимаюсь в ее тело, заставляя застонать. Ю послушно выгибается в моих объятиях, судорожно сжимает руку, переплетая наши пальцы.
Я чувствую, что сейчас взорвусь от одного ее присутствия, от тихих жалобных стонов, от сумасшедшего ощущения трения между нашими телами.
Звонит мобильный. Проклятие, я ненавижу этот звук!
Каждый раз телефон разбивает наше уединение, напоминает, что есть внешний мир, где она — жена другого мужчины.
Напрягаюсь, когда Ю взволнованно бормочет в трубку:
— Да, Лера забрала меня.
— Нет, не дома, я у нее, — ха, врет, не моргнув и глазом, может я у нее не единственный такой мальчик для развлечения? Сжимаю зубы, стараясь не думать об этом.
— Все хорошо, не волнуйся, — как ни пытаюсь, не могу расслышать ответные реплики.
— Ладно, я позвоню.
— И я тебя целую, родной, — такое ощущение, что мне дали под дых, в глазах на секунду темнеет.
Ю напрягается в моих руках — боится моей реакции? Правильно боится!
Хочется разбить этот гребанный телефон, причем желательно о голову ее мужа. Пытаюсь успокоиться, переключить внимание на что-то другое. Ей и так сейчас плохо, еще выяснения отношений не хватало для полного счастья.
Целую Ю в шею, это на мгновение успокаивает.
— Юль, я не выдержу так долго… это пытка…
— Понимаю.
— Я не хочу давить на тебя, но пойми, мне хреново от всех этих недомолвок.
— Тогда зачем ты приехал?
— Потому что без тебя еще хуже…
Поворачивается, пряча лицо на моей груди. Нежные руки обнимают за шею, и я понимаю:
все, подсел…
Угодил в собственную ловушку. Хотел поставить ее перед выбором, а теперь связал себя по рукам и ногам, первым пойдя на уступки.
А, плевать!
Главное, что сейчас она рядом, лежит в моих объятиях. Я могу ощущать запах ее волос и податливое тело под своими ладонями. Пусть ненадолго, но она моя, вот в эту самую секунду…
Не могу удержаться, шепчу ей на ушко:
— Ю, будешь мне позировать? Хочу устроить для тебя фотосессию…
— Хорошо, если ты так хочешь… — бормочет сонно, видимо действуют лекарства. Не могу сдержать улыбку, такой я ее еще не видел: нежной, домашней что ли. Это что-то новое для меня…
— Только не понимаю, зачем тебе это, — я и сам до конца не понимал, но казалось, что если она будет позировать добровольно, то хотя бы ее образ останется со мной. Слишком долго я фотографировал ее из-под тишка, надоело. Но не хочу грузить ее этой лабудой, поэтому отвечаю:
— Знаешь же, что красивая…
— Просто хорошо получаюсь на снимках, камера любит меня.
— И не только она… — вспыхивают в голове слова, и только спустя пару секунд понимаю, что проговорил их вслух. Ю никак не комментирует последнюю фразу, даже не шевелится в моих руках, неужели уснула?
Надеюсь, что она не услышала. Я пока сам не понимаю, что с этим делать…
Не врубаюсь, когда успел так влипнуть, капитально подсесть на нее?
Закрываю глаза, наслаждаясь моментом нежности рядом с любимой женщиной.
Разберусь во всем позже, когда останусь один.
Впервые в жизни хочу серьезных отношений, это пугает и волнует одновременно, что ж мне с этим делать? Понимаю лишь одно, что Ю я уже никуда не отпущу, не успокоюсь, пока она не будет только моей.
Глава 10
Мне ужасно хотелось называть Диму как-нибудь ласково. Так, чтобы это было чисто нашим обращением, интимным что ли.
Имя у него странное — Дима — сложно придумать нормальное производное.
Димочка?
Воображение рисует маленького мальчика, которого зовут читать стишок деду морозу.
Димка?
— Димка, пошли играть в футбол!
Дмитрий — слишком официально.
Митя — простовато.
Вот хорошее у моего мужа имя — Алексей. Лёша, Алешка, Лешик, даже Лесик иногда называю — производных на все случаи жизни.
С ласковыми прозвищами у меня всегда была беда.
Животных не переношу. Желанием разводить зоопарк не горю и точно не буду называть мужчину котиком, собачкой, львенком.
Малыш? Никогда не понимала этого ласкового обращения в отношении мужчины. Это что: критерий умственного развития, констатация уровня его интеллекта или, простите, размер достоинства? Не понимаю, как взрослый мужчина может терпеть обращение «малыш» от кого угодно, кроме своей мамы?
В связи с этим я называла своего зеленоглазого мучителя просто — Дим.
И вообще, старалась как можно реже использовать в обращении имя.
Но каждый раз, когда он смотрел в мои глаза с немым обожанием, я понимала, как хочу его называть, вернее, моё сердце давало ему имя.
Но, к сожалению, я никогда не смогу назвать его так, потому что не имею на это никаких прав. Ведь мне безумно хотелось назвать его — своим.
Именно потому, что он принадлежал мне.
Мне хотелось верить, что он думал, только обо мне и хотел только меня. Дима весь был моим: телом, душой мыслями — и осознание этого заставляло все внутри медленно плавиться.
Наверное, и ушла я тогда потому, что понимала: вся эта ситуация превращается в неконтролируемую снежную лавину, которая грозила уничтожить мою размеренную жизнь.
Я даже была в какой-то мере благодарна Диме за то, что он поставил меня перед выбором. Подтолкнул, так сказать, к принятию этого решения.
Нет, ну вот, правда, к чему все это могло привести?
Верно — ни к чему хорошему.
«Поэтому, чем раньше я прекращу наши встречи, тем лучше», — убеждала я себя.
После того, как я ушла из Диминой квартиры, как я тогда наивно полагала, навсегда захлопнув за собой дверь, мне стало буквально физически плохо.
Я не знаю, как объяснить, но казалось, что где-то внутри, в душе, появилась пустота и она вызывала боль. Нет, не ту, от которой воют по ночам или кричат в агонии. Нет, эта боль была ноющей и не проходящей, будто где-то глубоко внутри засела заноза.