— От чего она хочет избавиться? — уточняет Эйбилин. — От пятен или от мужа?
Тупо смотрю в листок. Я не знаю, что посоветовать хотя бы в одном случае.
— Скажите, пусть возьмет уксус и «Пайн-Сол», намочит. Потом пускай положит на солнышко.
Торопливо записываю.
— Положить на солнце надолго?
— На часок. Чтоб высохло.
Вытаскиваю второе письмо, она так же быстро отвечает и на него. После четвертого или пятого я вздыхаю с облегчением.
— Спасибо, Эйбилин. Вы не представляете, как помогли мне.
— Да никаких проблем. Хорошо, что я пока не нужна мисс Лифолт.
Собираю свои бумаги, допиваю колу, давая себе пять секунд передышки, перед тем как бежать писать статью. Эйбилин перебирает в корзинке зеленые побеги папоротника. В кухне тихо, только радио работает, опять отец Грин.
— Эйбилин, откуда вы знали Константайн? Вы общались с ней?
— Мы… ходили в одну церковь.
Знакомая боль охватывает меня.
— Она даже адреса не оставила. Я просто… поверить не могу, что она вот так взяла и ушла.
Эйбилин не поднимает глаз. Будто бы пристально изучает ростки папоротника.
— Уверена, ей пришлось так поступить.
— Нет, мама сказала, что она просто ушла. Уехала к родственникам в Чикаго.
Эйбилин берет очередной побег, принимается тщательно мыть длинный стебель, завитую зеленую головку.
— Нет, мэм, — после долгой паузы произносит она.
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем это она.
— Эйбилин… Вы думаете, что Константайн уволили?
Шоколадное лицо Эйбилин становится с каким-то синеватым оттенком.
— Я, должно быть, позабыла, — бормочет она и, наверное, думает, что и так слишком много сказала белой женщине.
Слышен голосок Мэй Мобли, и Эйбилин, извинившись, выходит. Не сразу я понимаю, что пора домой.
Десять минут спустя я вхожу в дом. Мама читает за обеденным столом.
— Мама, — я крепко прижимаю к груди блокнот, — ты
Я и через миллион лет не сознаюсь, что это Эйбилин.
— Слышала сегодня в городе.
— Кто мог разговаривать о подобных вещах? — Мамины глаза за очками презрительно сужаются. — Должно быть, одна из этих черномазых.
— Что ты сделала с ней, мама?
Мама нервно облизывает губы, внимательно рассматривает меня сквозь толстые стекла очков.
— Ты не поймешь, Евгения. По крайней мере, пока у тебя не появится собственная прислуга.
— Ты… выгналаее? За что?
— Неважно. Все уже позади, и я не желаю думать об этом ни одной лишней минуты.
— Мама, она же меня вырастила. Немедленно расскажи, что произошло! — Мне самой противны визгливые нотки в голосе, как у капризного ребенка.
Мама удивленно приподнимает бровь, снимает очки.
— Ничего особенного, просто расовые проблемы. Это все, что я могу сказать. — Она вновь надевает очки и подносит к глазам информационный листок.
Меня трясет от ярости. Грохочу ногами по лестнице, ошеломленная известием, что моя мать смогла вышвырнуть из дома человека, который столько для нее сделал — вырастил ее детей, научил меня доброте и самоуважению.