Интендант выставил ладонь, с усмешкой наблюдая, до чего неохотно ауксилий расстается с тяжелым золотым украшением. Осмотрев витую гривну под светом масляной плошки, он одобрительно кивнул:
– Замечательно. Искусная резьба, явно подлинник. А если сюда добавить какую-нибудь романтическую историю вместо тупого пересказа об обыске трупа, то удачно подобранный коллекционер отвалит за нее небольшое состояние. Тебе же я могу предложить не больше пятисот монет… – Актуарий вернул гривну и лишь дернул плечом на гримасу, которую состроил пехотинец, потерявший дар речи от возмущения. – А чего ты ожидал? Десять тысяч золотых и ночь любви с самой крутобедрой кобылой нашего эскадрона? – Он устало вздохнул, будто изложение прописных истин укрывательства военных трофеев было самым обычным и давно наскучившим делом. Маний лишь сузил глаза, чувствуя, что ничего не может противопоставить превосходно отработанной технике облапошивания простаков. – Ты пойми, Безымянный, такие вещицы сами себя не продают. Первым делом я сбагрю ее одному скупщику, что живет на юге провинции. Понятное дело, не в убыток себе. Он, в свою очередь, перешлет ее в Рим знакомому купцу и тоже с этого кое-что поимеет. А уже купец найдет нужного барышника, который специализируется по редким и опасным сокровищам.
Видя, что тунгр в замешательстве, актуарий покачал головой. Мягко улыбнувшись, он продолжил:
– То, что ты затеял, – противозаконно. Найденный торквес ты был должен отдать своему сотнику, а он, в свою очередь, примипилу когорты, и так далее. Прямо сейчас этой безделушке полагалось бы сверкать на столе наместника, и тот потирал бы уже руки, сочиняя пышные приветствия, с которыми отправил бы дорогой подарок императору. А вместо этого ты как тать в нощи крадешься по лагерю в поисках покупателя, да еще зовешь меня в подельники. Римскому перекупщику вмиг свернут шею, стоит только начальству пронюхать об этом дельце. А как иначе? Он же лишает престол законной доли военной добычи! Нет, понятное дело, мы все так или иначе греем на войне руки, но стоит попасться, и эта красота обернется смертным приговором любому из описанной мной цепочки. За такой риск каждый из них захочет получить немаленький кусок пирога. Вот почему барышник в Риме заработает пятьдесят тысяч, а человек, который доставит ему гривну, – только двадцать пять. Мой знакомый с юга получит десять, я – если повезет – пять. Причем самый большой риск падает именно на меня. Ведь это я должен найти деньги на самом краю света, чтобы рассчитаться с тобой, плюс придумать способ передать товар моему человеку на юге, то есть через всю провинцию, где полыхает восстание. Это мне обойдется в тысячу, если не меньше. – Он вновь вздохнул, качая головой и вскидывая ладони, как бы сдаваясь. – А впрочем… Предчувствия говорят мне, что не надо бы, но я, так и быть, дам тебе тысячу. Сколько из твоего контуберния осталось в живых?
– Пятеро.
– Ну? Видишь? По две сотни на брата! Поди плохо? Жалованье за пару лет, к тому же без вычетов. С такими деньгами умный человек сумеет далеко пойти. Итак, что скажешь?
Помрачневший пехотинец уже понимал, что выбор невелик.
– Ладно, по рукам. Отсыпай золотишко, и разбегаемся.
Актуарий замотал головой.
– Прямо сейчас у меня всего-то сотня-другая. Остальное придется занять у… неважно. Оставь мне вещицу, а уж я позабочусь, чтобы с тобой расчет был сполна.
Тунгр ошеломленно вытаращился.
– Ага, так я тебе и сказал, как меня зовут и где искать. – Он сунул гривну под плащ и развернулся на выход. – Приду завтрашней ночью, так что готовь монеты. Вздумаешь тянуть, цена удвоится. За мой риск, раз уж приходится вещицу для тебя придержать.
Он поднырнул под входной полог и скрылся в ночи, опасливо петляя по лагерю. Интендант же, убедившись, что пехотинца не видно, расплылся в ухмылке от уха до уха и потянулся за плащом.
Отослав примипилов с приказом готовить когорты к завтрашнему походу на север, Скавр расправил затекшие конечности и, откинув завесу в дверном проеме, позвал Арминия:
– Заходи, мой друг, тебе тоже не помешает отдых. Завтра снова в дорогу, и ты мне нужен для ратных дел. Так, постой… Где у нас Первая когорта расположилась?
Не двинувшись с места, могучий германец скрестил на груди исполосованные рубцами руки и подарил своему трибуну неодобрительный взгляд.
– И ты еще хочешь, чтобы я ложился спать? На себя посмотри.
Скавр недоуменно вздернул бровь, затем вдохнул побольше воздуха, собираясь хорошенько отчитать ординарца, но захлопнул рот, когда великан наклонился, чтобы негромко добавить:
– Помнишь тот день, когда ты меня полонил? Когда Тунараз – разрази его самого гром! – бросил с облаков не только свой взгляд, но и несколько молний, даровавших тебе победу в момент неминуемого поражения, а моему народу – позор и рабство? Я тогда говорил и сейчас повторю, что буду сражаться и даже готов умереть за тебя, готов почитать твоего Митру, – но не жди, что я буду скрывать мое мнение. Так вот, я считаю, что тебе надо отоспаться и что совершенно ни к чему принимать личное участие в подготовке войск к боевым действиям, тем более нынешней ночью.
Ответ трибуна был столь же спокойным, однако ничуть не менее твердым:
– Арминий, есть один человек, которому требуется моя помощь.
Германец покачал головой:
– Нет. Ты олицетворяешь собой власть, а центурион Корв никогда и ни за что не склонится перед властями, пока на него смотрит голова лучшего друга. Предоставь мальчишку мне, а сам ложись. Если моя задумка не удастся, одному Митре известно, к каким средствам придется прибегнуть…
Скавр устало кивнул, дружески – чуть ли не ласково – похлопал великана по плечу, затем отвернулся и задернул за собой входной полог. Арминий еще пару минут молча глядел на тканую завесу, после чего решительным шагом направился в сторону расположения Первой когорты. В районе первого сторожевого поста ему навстречу вышли двое легионеров со вскинутыми копьями, чьи наконечники глянцево отсвечивали под факелами.
– Стой! Пароль!
Германец хохотнул и шагнул вперед, чуть ли не упираясь кольчужной рубахой в острия копий.
– Да вы что, уроды, совсем спятили? Какой еще пароль? Я битый час простоял в дозоре у шатра трибуна, и мне недосуг играть в ваши игры. А теперь прочь с дороги, или я отниму копья и засажу их вам, куда солнце не заглядывает.
Пехотинцы нерешительно переглянулись, однако их дальнейшим раздумьям помешал Юлий, который уже торопился навести порядок:
– Так, быстренько его пропустили. Он все равно слишком туп, чтобы запоминать пароли.
Арминий шагнул навстречу, обмениваясь крепким рукопожатием с местным центурионом.
– А-а, Юлий! Рад, что ты выбрался в целости и сохранности из сегодняшней заварушки.
Сотник показал ему длинный, хотя и неглубокий, свежезатянувшийся рубец в мясистом предплечье.
– Не в такой уж и целости. Новое пополнение моей коллекции шрамов. Если так пойдет дело, я и тебя обгоню. Ну а синеносый, который осмелился меня поцарапать, сейчас размышляет о собственной участи на шпиле моей палатки. По крайней мере, этим занята его башка… Итак, чем мы обязаны столь высокому, но припозднившемуся визиту?
Германец поморщился.
– Говорят, у вас тут один офицер засел в собственной палатке и напрочь отказывается выходить: дескать, нельзя мне, а то еще кто-нибудь погибнет. Что, есть такое?
Юлий перестал улыбаться.
– Есть… Я уже пробовал его урезонить, так он мне чуть котелок не снес. Надо что-то придумать, а то ведь с рассветом в поход. Что ж его, позади оставлять прикажешь?
Арминий с мудрым видом покивал.
– Ладно, я сам им займусь.
Юлий усталым взглядом проводил широкую спину германца, пока тот шел по дорожке между палатками, затем обернулся к дозорным и презрительно фыркнул.
– На случай, если появится еще один умник без пароля, но с громким голосом, следуйте золотому правилу. Когда сомневаешься, работай сначала копьем, а уже потом языком. И вы еще называете себя легионерами?..
Нужного ему человека Арминий нашел без особого труда. В то время как тунгры разбивали свои палатки вдоль прямых линий, навесы и шалаши их вотадинских союзников скучились тесным кольцом вокруг шатра предводителя. Германец не стал пересекать невидимую, но недвусмысленную границу, а предпочел крикнуть командным голосом:
– Мартос!
Через пару секунд из шатра выглянул варвар, в котором Арминий признал одного из телохранителей вотадинского князя. Ратник неторопливо приблизился, не сводя с германца спокойного взгляда. Большие пальцы его рук были заткнутны за пояс, в непосредственной близости от пары боевых ножей.
– Ты почему выкликаешь нашего воеводу так, словно он, а не ты оказался у латинян в рабстве? Почему не выказываешь уважения князю, предводителю свободных людей?