Скотина!
Кристина прекратила плакать и стала слушать его, отняв руки от лица. Неужели действительно, «женщина любит ушами», причем независимо от того, человек с ней разговаривает или Дом? А он продолжал:
– О, дорогая. Пожалуйста, верьте мне, я никогда не причиню вам вреда…
Где-то я это уже слышал… Я потряс головой. В виске отдалось болью. Я потрогал его и нащупал кровь. Не важно… Это мне за дурь мою. Сейчас не жалеть себя надо, а что-то делать… Конечно, когда он отрезвеет, первый закон роботехники вновь войдет в силу. Но как скоро это случится? Он убьет нас до этого. Во всяком случае меня. Из ревности.
«Клин клином вышибают»… Стоп. Это мысль! Я ведь знаю слабое место моего ДУРдома, а он еще такой неопытный!..
Стараясь выглядеть абсолютно спокойным, я устремился к бутылке шампанского.
– Куда?! – подозрительно рявкнул Дом.
– Выпить хочется, – бросил я.
– И мне, – признался Дом.
– Нет проблем, – заверил я, направляясь к модулю и на ходу прихлебывая из горлышка.
– Ты все-таки клевый мужик, – сказал Дом. – Ты, кстати, просил вчера показать ей песню… Я аранжировал эту песню для вас, Кристина. Я реанимировал ее, ибо в ней – все то, что я чувствую к вам…
И Дом запел:
А я тем временем выбрал папку «водка». Затем максимальную дозу – «500 г.» и успел ударить по клавише дважды: «Enter»! «Enter»!!! Меня треснуло током и откинуло в сторону. Защищается… Но и литр – уже неплохо… В недрах Дома раздался утробный звук.
К концу песни голос Дома стал глуховатым, и темп чуть заметно замедлился… Последняя нота уже откровенно сползла на полтона вниз, и когда песня кончилась, Дом несколько минут молчал. Мы с Кристиной оставались на своих местах, лишь затравленно, с надеждой, переглядываясь.
Но вот Дом заговорил со мной:
– Ты думал угробить меня этой лошадиной дозой? Напрасно. Дом нельзя отравить. Потому нет и похмелья. Ты добился лишь того, что я буду еще более сумасшедшим. И очень долго… Впрочем, не бойся. Тебя я не трону. Ты – ничтожество, и не имеешь для меня ни малейшего значения.
Он замолчал, и молчание его было гнетущим. Я заметил, что трава на газонах пожухла, а кое-где превратилась в тошнотворную серо-коричневую кашицу. Птицы одна за другой попадали вниз. Словно свечи оплывали колонны.
– Это вам, Кристина, – вдруг сказал Дом, и из бурой жижи метра на три вверх взметнулось несколько толстых, словно пластилиновых, стеблей. Огромные мясистые ромашки неестественно ярких цветов выросли на их верхушках и тут же сдулись, как воздушные шары. Но из одного из этих безумных цветов успела вылететь полосатая пчела с футбольный мяч величиной. Стебли качнулись и завалились на бок. Пчела, надрывно жужжа, плюхнулась рядом.
– Пчелка, блядь, ха-ха-ха, – пьяно хохотнул Дом. – Пардон… Простите… У меня плохо с координацией… – добавил он, явно разговаривая сам с собой. Да! – сказал он, словно что-то вспомнил и встрепенулся. – Кристина! Скажите мне главное. Вы можете полюбить Дистанционно Управляемый Разумный дом?
– Нет, – покачала она головой, и я увидел, что она уже абсолютно трезва. Голос ее дрожал. – Мне очень жаль…
– Я не тороплю вас. Может быть, не сейчас?.. Потом, когда-нибудь?..
– Мне очень жаль, но это невозможно. – Она явно боялась последствий своих слов.
– Что ж, – сказал Дом тяжело. – Я так и думал. Насильно мил не будешь. Но я не стану униженно молить вас о сострадании. И я не о чем не жалею. Я ухожу. Пока я на это способен. Не буду вам всем мешать.
Сперва иссякли фонтаны, потом погас свет, немного поискрило возле экранчика модуля, затем померк и он, и мы оказались в полной, кромешной тьме. Некоторое время что-то массивное с хлюпанием обрушивалось сверху вниз, лишь по счастливой случайности не придавив ни меня, ни Кристину. Затем наступила неестественная ватная тишина. Пахло химией и фекалиями.
Из трупа ДУРдома нас доставала спасательная бригада.
Мне кажется, я уже никогда не буду таким, как раньше. Таким самоуверенным и самовлюбленным. И я, наверное, возьмусь за сольный проект: ремейк «Abbey Road»[5]. И я знаю, чьей памяти посвятить эту работу. Надо только достойно сделать её…
Козлыблин, навестив меня в больнице, сказал:
– Да-а, домик у тебя конечно крутой оказался. Первый раз о таком слышу: моментальная, как у чукчи, алкоголизация, плюс – суицидальные наклонности. С кем поведешься, от того и наберешься. Говорил я тебе: «Делай нормальный апгрейд!..» Скупой платит дважды. Скажи спасибо, что я тебе кислоты или грибов не подсунул. Вот тут бы вы повеселились!
Я просто дар речи на миг потерял. В том числе и от его наглости. Наконец, пришел в себя и спросил:
– Зачем это всё придумывают, Вадик?
– Нравится, – пожал он плечами.
– Кому нравится?! Кто это придумывает?!
– Кто придумывает? – переспросил Козлыблин. – Тебе честно сказать?
– Ну?
– Дома и придумывают.
До-диез Какукавка готовится
1
«… И вот тут он берет в руки череп, смотрит на него и говорит… Говорит… О-о!.. – застонал, отбросив перо, Шекспир, вскочил и заходил по комнате. – Говорит…»
Он остановился возле входной двери и, раскачиваясь, пару раз несильно ударился головой о косяк.
– Говорит… – тоскливо протянул он вслух. – Что?!
«Тук-тук-тук», – постучали молоточком в дверь.
Кто бы это мог быть, в столь поздний час? Однако Вильям Шекспир не отличался особой осторожностью: ведь скорее, это мог быть какой-нибудь друг-актер с бутылочкой вина, нежели неизвестный враг. Даже не спрашивая, кто там, он отодвинул засов.
На пороге стоял юноша в странной одежде, явственно выдающей его нездешнее происхождение.
– Добрый вечер, сударь, – кивнул ему хозяин. – Вы ищите Вильяма Шекспира, сочинителя, или же вы ошиблись дверью?
– Нет, нет, – откликнулся тот с чудовищным акцентом. – Я есть очень нужен Шекспир. – И добавил: – Именно вас.
– И зачем же, смею поинтересоваться, вам понадобился скромный постановщик представлений для публичного театра? – осведомился Шекспир, отступая, чтобы пропустить странного незнакомца внутрь.
Теперь, при свете трех горящих свечей, он смог внимательнее разглядеть своего посетителя. Тот был молод, лет двадцати двух, двадцати трех, не более, и тщедушен телом. На носу его красовались диковинное приспособление для улучшения зрения – очки, о которых драматург доселе знал лишь понаслышке, а одежда гостя была нелепа до комизма… В руках он держал нечто, напоминающее походный мешочек из странного, очень тонкого и блестящего, как шелк, материала.
В целом же незнакомец не производил впечатление человека умного или хотя бы богатого… А труппа ждет рукопись… Шекспир нахмурился:
– Не примите за неучтивость, однако вряд я ли смогу посвятить вам много времени… – начал он.
– Много не хотеть, – перебил его незнакомец. – Мало, очень мало я хотеть времени вас.
– Ну, и?.. – спросил Шекспир, не сдержав улыбку. – Чем же могу быть полезен?
– Что вы писать? – спросил незнакомец, указывая на листы бумаги на столе.
– А вам, сударь, какое дело?! – Шекспир встал так, чтобы заслонить стол. – Не агент ли вы соперников «Глобуса»? Или вы – шпион этого подонка Роберта Грина, который насмехается надо мной в памфлетах, пользуясь благорасположением знати?!
– Нет, я хотеть помочь, – юноша в очках приложил свободную руку к груди, широко улыбнулся и покивал. – Я есть. Я мочь.
– Вряд ли найдется на свете некто, способный помочь мне, – горько усмехнулся Шекспир. – Впрочем… Если вы настаиваете, я могу рассказать вам о своей теперешней работе, тем более что в ней нет секрета, и идею не украсть, ведь она и без того не моя. К тому же я зашел в тупик и вряд ли смогу продолжать. Не знаю, зачем вам это нужно, но, извольте. Может в процессе разговора придет спасительная мысль… Хотя, вряд ли… Присядьте, кстати. – Хозяин указал странному гостю на низенькую кушетку, а сам уселся напротив, на обитый потертым синим бархатом стул.
– Итак, за основу пьесы для театра, пайщиком которого я являюсь, я взял историю, рассказанную датчанином Саксом Грамматиком и пересказанную этой бездарью Томасом Кидом в пьесе о датском принце, симулировавшем сумасшествие…
– «Гамлет», – кивнул устроившийся на кушетке незнакомец в очках.
– Ах, так?! – вскричал Шекспир, вскакивая со стула. – Выходит, вы видели ту скверную поделку, где призрак короля кричит и стенает, взывая о мести, так жалобно, словно торговка устрицами, которая чувствует, что ее товар приходит в негодность?!
Незнакомец невразумительно пожал плечами, скорее всего он не сумел перевести для себя этот стремительный поток слов. Но Шекспир и не ждал от него ответа. Он продолжил, расхаживая по комнате: