– Ой, нет-нет, спасибо.
Еще только себя я не слушал…
– Если желаете, я могу найти названную вами музыку ХХ века «Битлз» в мировой сети, на это потребуется пять-десять минут.
– Валяй.
Снова наступила тишина. Внезапно в мою дверь тихонько постучали. Меня аж подбросило от неожиданности. В два прыжка я подлетел к двери:
– Кто там?
– Это Ева, – еле слышно откликнулся из-за двери знакомый голос. – Можно войти?
Конечно! Ведь именно об этом я и мечтал, но подавлял свои мечты в связи с их полной несбыточностью. Я отпер дверь, и Ева, одетая в шелковую пижамку, проскользнула внутрь. И мы сразу начали целоваться.
– Отключи, пожалуйста, Дом, – попросила она, отстранившись. – Не хочу, чтобы он подглядывал.
Смешное желание.
– В такой темноте?
– И подслушивал.
– Дом!
– Да?
– Отключись.
– Совсем?
– Да.
– И названную вами музыку ХХ века «Битлз» в мировой сети уже не надо искать?
– Нет!
– А охранные, противопожарные системы, системы контроля за утечкой…
– Совсем! – заорал я сердито.
– Слушаюсь. Когда захотите включить меня, позвоните на reception[16].
И, наконец, наступила тишина. А мои руки все это время держали Еву. А шелк пижамы был таким тонким… Она отступила на шаг:
– У меня совсем мало времени, и есть только один способ показать, как ты мне нравишься.
Она выскользнула из пижамы так легко и естественно, словно та была жидкая и стекла с нее.
… – Тебе хорошо? – спросила она.
– Мне еще никогда не было так хорошо.
И я не преувеличивал. Был момент, когда я даже подумал: «А не промахнулся ли я, женившись на Кристине? Ведь нет никаких сомнений в том, что Ева просто создана для меня. Она угадывает каждое мое мимолетное желание…»
– Я делала все правильно?
– Правильнее некуда.
– Теперь я должна уйти. Ты не будешь на меня сердиться?
– Конечно, нет, – отозвался я, – чувствуя, что мой голос выдает меня. – Я и надеяться не смел…
– Не сердись. Мне надо. Честное слово.
Душа моя протестовала. Куда ей надо идти? К Петруччио?! А какие он имеет на нее права?! С другой стороны… Я-то и вовсе женат.
Ева выбралась из постели.
– Когда мы?.. – начал я.
– Завтра, – перебила она меня. – Я приду завтра ночью. Только – тсс, никому не слова. Время для этого еще не наступило.
– Хорошо, – согласился я.
– Я могу напоследок воспользоваться твоей ванной?
– Конечно, – кивнул я.
Душ она принимала минуты две, не больше, затем я услышал, как стукнула дверь ванной, а потом и входная дверь. А я ждал, что она еще заглянет, и мы хотя бы скажем друг другу «до свидания». И я ощутил острую необходимость срочно увидеть ее, видеть ее хотя бы еще миг…
Я вскочил, выглянул за дверь… Евы в коридоре уже не было. Но я услышал, как тихонько щелкнул замок в двери напротив моей. Это дверь Боба. Он подслушивал?! Или выглянул зачем-то, увидел, что Ева выходит от меня, и спрятался? Это мне совсем не к чему. Или я ослышался? Может быть, стукнула совсем не бобовская дверь, а дверь Петруччио, она рядом?
Да, так, скорее всего, оно и есть, – сказал я себе, успокоившись.
Я вернулся в постель. «Какая она все-таки быстрая, – подумал я. – Во всем». И сном младенца проспал до утра.
4
Позавтракав, мы отправились на саунд-чек. Настроение у меня было замечательное, как, впрочем, и у всех остальных. Одной из причин тому, думаю, было то, что Петруччио не взял с собой Еву, и вчерашнего всеобщего ревнивого соперничества между нами не наблюдалось.
Вспоминалась Кристина, и на душе моей поскребывали кошки, но это было даже приятно, как почесывание раздраженного места, ведь это только подтверждало, что человек я, вообще-то, не бессовестный.
Дополнил нашу радость тот факт, что площадка, на которой нам предстояло работать, вовсе не находилась на территории «Intelligent Australian Robots», а оказалась крупнейшим сиднейским стадионом. Нашим бесплатным концертом компания делала подарок не только своим сотрудникам, а всей столице. И это было тем более благородно, что, если бы мы знали об этом с самого начала, мы бы, наверное, согласились отыграть и за обычный гонорар. Ну, или, хотя бы, за удвоенный.
Но, по словам Петруччио, фирма сходу предложила пятикратную сумму. И теперь мы уже поговаривали между собой, что, мол, зря с нами не полетел Аркаша. Ведь мы знали, что не полетел он, боясь наших упреков и наездов. «А в сущности, – говорили мы друг другу теперь, – он ведь прекрасный человек и замечательный директор, и всё, что он делает, он делает прежде всего для нас…»
Весь день мы отстраивались, Боб командовал целой оравой местных техников, и звука мы, в конце концов, добились самого что ни на есть замечательного. А когда стало темнеть, мы опробовали местный свет и тоже остались довольны.
За ужином все были возбуждены и делились приятными впечатлениями. Рассказали Еве и о том, что после завтрашнего концерта нам предстоит личная встреча с главой «I.A.R.» господином Уве Уотерсом, банкет и экскурсия по святая святых фирмы – лабораториям и цехам-автоматам. Одарив нас ангельским взглядом, Ева спросила:
– А меня вы возьмете?
И мы, конечно же, заверили, что непременно возьмем. Я, во всяком случае, чувствовал себя должником перед ней.
Потом мы еще немного потусовались в номере Петруччио и поболтали о всякой всячине. Чуч, например, уверял нас, что местный воздух влияет на живые организмы таким образом, что через несколько поколений они неминуемо становятся сумчатыми. Не только звери, но и люди.
– Они тут уже почти все поголовно сумчатые, – вещал он уверенно, – но тщательно скрывают это, чтобы их не признали новым видом, и страну не исключили из Британского Содружества…
Мы хохотали, мы пили заказанные в ресторане коктейли, под воздействием которых кошки моей души окончательно успокоились, перестали скрести и только ласково мурлыкали, а Ева повторяла: «Как я вас всех люблю, мальчики…». И все светились от удовольствия, но ярче всех светился, наверное, я, потому что знал, что больше всех она любит, все-таки, меня.
И пить я старался поменьше, так как все время помнил об обещанной Евой встрече. Да и никто на удивление не напился, и к полуночи мы разбрелись по комнатам. Только Ева осталась с Петруччио, но это никак не отразилось на моем настроении. Почему-то так надо. Почему? Это пока не мое дело.
Раздевшись, я лежал, не смыкая глаз, и представлял, как она придет, и я коснусь ее прохладной кожи, как сольются наши губы в поцелуе… И я так распалил себя, что еле удержался от того, чтобы не отправиться за ней. «Нет, ни к чему хорошему это не приведет», – стал я уговаривать себя, а сам тем временем натянул брюки, футболку…
И тут она постучала. Я открыл ей, и она бросилась мне на шею. Сегодня она была одета основательнее – в джинсы и блузу – точно так, как была одета в тот момент, когда я оставил ее у Петруччио. «Может быть, она все-таки не спит с ним? – подумал я, – Может быть у них какие-то другие отношения?»
Впрочем, что за глупость! Какие еще могут быть отношения? Родственные, что ли? И вдруг меня аж подкинуло, я понял: Ева – сестра Петруччио! Родная сестра-малолетка! Вот он ее и бережет от нас, разыгрывая спектакль, ведь не станем же мы приставать к его девушке. Да такое у нас и вправду не принято, и я бы ни за что не сделал этот шаг первым, но она сама влюбилась в меня.
Все сразу встало на свои места. Понятно теперь, почему он нарушил правило и взял с собой на гастроли девушку, понятно почему они поселились порознь… Видно, и жили они порознь, потому я ничего и не знал о существовании у него сестры… И я даже расхохотался от этого радостного открытия. И мы уже торопливо раздевались, когда Ева спросила:
– Дом отключен?
– Со вчерашнего дня.
– У меня опять очень мало времени…
– Не надо оправдываться, я все понимаю!
Я чувствовал себя и чудовищем из «Аленького цветочка», и принцем из «Золушки», и всё это сильно меня будоражило.
– Я не оправдываюсь, – прошептала она, – но раз у нас так мало времени, надо любить сильнее…
И она принялась целовать мне шею, плечи, грудь, она опустилась на колени…
… В минуту короткого отдыха, перед уходом, она вдруг спросила меня:
– Как ты думаешь, машину может мучить совесть?
Я удивился такому вопросу, но ответил со всей возможной серьезностью:
– Совесть это орган души, а у машины души нет.
– Ты уверен в этом? – спросила она меня очень серьезно. Какая она все-таки трогательная.
– Ну-у, в общем-то, да, – кивнул я.
– Но ведь бывают умные машины.
– Ум и душа – вещи разные. У машины нет сердца, есть только голова. «Machine Head» – была такая песня у группы «Deep Purple», в двадцатом веке.
– Ты изучаешь музыку двадцатого века?
– Да, все, что как-то связано с “Битлз”. Ты слышала “Битлз”?
– Нет, только название.
– Я тебе открою “Битлз”, – начал я, но она перебила: