– Стив, знаешь, чего мне сейчас хочется? – спросила Тина, остановившись у него за спиной. – Дать тебе пинка!
– Сначала вот на это посмотри, – поглядев на нее снизу вверх, он протянул бомбу.
– У тебя получилось… – изучив содержимое металлической коробочки, произнесла Тина. – Это не солегнарит… Похоже, вообще не взрывчатка. Ты действительно это сделал!
– Прости, что я тебя толкнул, – Стив поднялся на ноги.
– Незачем было меня толкать.
– Я ведь не знал, что с бомбой кончено. Боялся, что ты можешь пострадать. У меня никого нет, кроме тебя.
Теперь они оба испытывали легкое замешательство и молча смотрели друг на друга – каждый ощущал свою правоту, но вместе с тем не хотел усугублять конфликт, – это продолжалось несколько секунд, а потом шаркающие шаги снаружи заставили их вновь переключиться на внешний мир.
В проеме беседки появился темнокожий мужчина с морщинистым лицом и всклокоченной светлой шевелюрой. Увидав Тину и Стива, он отпрянул – словно наткнулся на кого-то, кого желел бы встретить в самую последнюю очередь. Тина тоже забеспокоилась – а вдруг их с Гонщиком обвинят в гибели гладиолусов? – и сказала:
– Мы пришли сюда и увидели, что все цветы поломаны. Жалко, они были красивые.
Стив тем временем быстро убрал в контейнер бомбу и валявшийся на полу разбитый пульт.
– Здесь бегает наркоман в женском платье, – отступив назад, сообщил мужчина. – Наверняка он испохабил клумбу, больше некому!
Тина и Стив переглянулись.
– На нем длинное светлое платье в полоску и белая шляпа? – уточнила Тина.
– Вроде бы да. Мне пора, господа, извините!
Он повернулся и побрел по дорожке, с трудом волоча ноги, громко и хрипло дыша – как человек, чьи силы до предела истощены.
– Подождите! – окликнула Тина. – Если вы плохо себя чувствуете, мы можем отвезти вас к врачу, у нас аэрокар.
– Спасибо, я всего лишь устал! – энергично запротестовал незнакомец и ускорил нетвердые шаги.
Тина не удивилась. На ней не было ничего, кроме плавок, Стив в потрепанных выгоревших шортах выглядел немногим представительней (когда выяснилось, что бомбу украли, у них просто не было времени одеваться). На курортах Испанского архипелага существовали неписаные правила, возбранявшие появляться в подобном виде где бы то ни было, кроме пляжей. Вдобавок тело Гонщика покрывали устрашающие шрамы, а правое запястье Тины обхватывал черный браслет киборга. Можно понять туриста, который не пожелал, чтобы личности такого сорта куда-то его отвозили.
– Пошли? – предложил Стив. – Хотел бы я знать, откуда взялся этот наркоман и как его к нам занесло.
– Зачем ему бомба понадобилась, ясно: собирался взорвать клумбу… а когда не получилось, разорил ее традиционным способом.
– В этом нет никакой логики… – пробормотал Стив, в последний раз оглянувшись на беседку.
– А какая может быть логика в действиях наркомана под дозой?
– Меня часто удивляет нерациональность человеческих поступков, – Гонщик произнес эту фразу медленно и задумчиво, с такой интонацией, словно сам он человеком не был.
– Меня – нет. Я выросла в очень нерациональной среде и насмотрелась на всякое. – Подумав о своем детстве, которое прошло на женской половине манокарского дома, Тина непроизвольно нахмурилась. Но вскоре тягостное чувство исчезло: от Манокара ее отделяют десятки парсеков, ее кожу ласкает солнце чужого мира, и никто больше не может ударить ее, не рискуя очнуться после этого в реанимации. Ее прошлое давно уже выцвело, потеряло силу и лишь время от времени дает о себе знать, материализуясь в виде агентов манокарских спецслужб.
Они забрались в машину и через минуту смотрели на подернутые синевой острова с головокружительной высоты.
– Ты часто вспоминаешь свое детство? – после короткого колебания – ей такой вопрос представлялся почти неприличным – нарушила молчание Тина.
– По настроению. Только я не могу думать о нем как о своем… Это было детство Стива Баталова. А ты?
– Редко. В нем бывали приятные моменты, но больше такого, о чем вспоминать не хочется.
– Я мало знаю о Манокаре. Почему ты не эмигрировала оттуда законным путем?
Тина невольно рассмеялась:
– Это невозможно – оттуда никого не выпускают. Знаешь древний принцип «живи сам и давай жить другим»? На Манокаре не умеют ни первого, ни второго.
– И теперь они хотят тебя убить?
– Не совсем так. Им надо захватить меня и доставить на Манокар. Просто убить они не могут, хотя это наиболее логичное решение. Но манокарцы не любят отступать от своих традиций.
– А что у них за традиции?
– Убийство женщины там считается тяжким преступлением. Женщин и детей можно сколько угодно бить, оскорблять, истязать, но не убивать. Это называется – «забота о генофонде». В особых случаях специально созванный суд может приговорить женщину к смертной казни. Для того чтобы правила игры были соблюдены, я должна предстать перед судом. Если просто убьют – не будет моральной победы. Как бы то ни было, их намерение работает на меня. Им только один раз удалось меня поймать, в Рисахэи.
– Я не знал, что тебя ждет засада. Извини, что так вышло.
– Но ты ведь сам же меня и выручил. Чем займемся теперь?
– Для начала я проверю, могу ли справиться с бомбой любого типа и с какой частотностью… Тут нужен стопроцентный успех. Потом перейдем ко второму этапу: ты будешь прятать бомбы, а я – находить и обезвреживать. Повезло нам с этим наркоманом.
– Почему – повезло? – удивилась Тина – Стив говорил искренне, без иронии.
– Потому что каждая новая способность появляется, если меня всерьез прижмет. Все равно что делаешь рывок и устанавливаешь рекорд – но для этого надо, чтоб деваться было некуда. Или нет, иначе… Как будто проламываешь барьер, который просто так не поддается. До чемпионата я однажды порезал палец, и заживала та царапина как у всех людей, никакой ускоренной регенерации не было. А телекинезом я овладел совершенно случайно, во время очередной драки с людьми Генлаора. На меня сбросили бетонный блок, я его отшвырнул – и только потом понял, что сделал. Ну, и с этой бомбой то же самое. Я очень не хотел, чтобы кто-то погиб, потому и получилось.
Самый юго-западный из островов Испанского архипелага медленно увеличивался в размерах. Тина только сейчас заметила, что Стив не управляет машиной обычным способом: он смотрел на пульт, скрестив руки на груди, а нужные кнопки вдавливались сами собой, словно к ним прикасались чьи-то невидимые пальцы. Чем больше способностей он проявляет, тем опасней его положение. Тина вполне понимала нежелание Гонщика стать объектом изучения в какой-нибудь усиленно охраняемой засекреченной лаборатории. И готова была сделать все от нее зависящее, чтобы помочь ему избежать такой участи. Между интересами общества и личности должно существовать равновесие. На Манокаре никакого равновесия не было и в помине: интересы и желания Тины Хэдис там ничего не значили, и потому она оттуда сбежала. Наиболее развитые и цивилизованные миры умело балансировали между первым и вторым, но бывало, что для кого-то делалось исключение. Например, для преступника. Или для мутанта с аномальными способностями, которого на всякий случай признавали опасным, хотя никаких преступлений он не совершал. По крайней мере, так нередко поступали люди в своей среде. Как ведут себя в аналогичных ситуациях представители нечеловеческих рас, Тина не знала. Возможно, не все обитатели Галактики испытывают столь сильный страх перед непонятным. Жуткий, безжалостный и почти неуязвимый мутант, за которым с риском для жизни гоняются агенты Космопола и правительственных спецслужб, был дежурным отрицательным персонажем многочисленных кинофильмов, популярных у людей. А Стив может больше, чем кто-либо из тех мутантов (реальных, не киношных), о ком Тина слыхала. То, что при этом он человек порядочный и осторожный, с высокой этикой, вряд ли произведет впечатление на струсивших ксенофобов – страх ослепляет. У Тины давно уже сложилось представление, что ксенофобов на самом деле не слишком много – около двадцати-тридцати процентов, – но, ударившись в панику, они заражают беспокойством остальных, а кроме того, очень любят называть себя «большинством». И в результате их действительно начинают считать большинством.
Аэрокар опустился на оранжевый песок, мягко покачнулся и замер.
– По-моему, визитеров не было, – озираясь, заметил Гонщик. Потом с некоторым сомнением добавил: – Сейчас проверю.
Ценой неимоверных усилий Саймон поднялся, пересек комнату и склонился над раковиной. Его желудок давно уже исторг наружу все свое содержимое, но спазмы продолжались. В придачу к этому кружилась голова, покрытое кровоподтеками тело чесалось и каждый мускул адски болел – расплата за вчерашнее, за четырехкратную (а если точнее, то пятикратную) дозу мейцана, была несправедливо жестокой.