Они ехали пять дней, держа путь строго на север, и погода становилась все хуже. Бабье лето в этом году условно отменили, и солнце, как будто обидевшись на людей, показывалось из-за серых слоистых туч очень редко.
Из-за поворота показались несколько груженых возов, и Берг приободрился. Где люди – там и жилье, и возможность переночевать в теплой комнате, поесть горячего.
На передках возов сидели хмурые мужики, взгляды, которые они бросали на вооруженных всадников, были далеко не дружелюбны. Груз был закрыт рогожами, и разглядеть, что везут, не удалось.
Возы, скрипя колесами, словно несмазанные двери, остались за спиной, а впереди обозначилась околица большого селения. Ветер донес запах дыма, а из-за голых ветвей выглянули соломенные крыши, темные от осенней сырости.
– Просыпайся, ужин проспишь, – сказал Берг, когда под ноги лошадям бросилось несколько собак. Приветственное гавканье не произвело на Харальда никакого впечатления, а вот реплику спутника он услышал и поднял голову.
– Какой ужин?
– А тот, что нам подадут вон в том заведении!
Постоялый двор в селении оказался велик, о двух этажах.
Навстречу гостям вышел мальчишка, принял поводья.
– Проследи, чтобы у них было вдоволь воды и сена, – сказал Берг, спрыгивая на землю. Грязь под сапогами глухо чмокнула. – И хорошо проследи…
Сверкнула монетка, паренек поймал её на лету и повел освобожденных от седоков коней в конюшню.
Берг направился к крыльцу, но остановился, заметив, что Харальд за ним не идет. Оказалось, что тот стоит и разглядывает вывеску, новенькую, сверкающую свежей краской.
Рисунок на ней был самый незамысловатый – кружка, наполненная каким-то подозрительно ярко-желтым пивом, над ней сосиска, похожая на толстого червяка, надпись «Гостеприимный пес».
– Ты чего? – спросил Теневой.
– Да вот пытаюсь понять, как заведение называется, – задумчиво ответил Харальд. – «Кружка и сосиска», что ли?
– Так там же написано!
– А я не умею читать, – пожал плечами Харальд. – А ты умеешь? Откуда?
– Я ж из купеческой семьи, – мрачно буркнул Берг. – И научен с детства. Пойдем, чего на ветру торчать…
Они вошли в общий зал, окунувшись в запахи чеснока, лука, кипящего масла, пива. Здесь было жарко и шумно, слышался смех, стук ложек и лихие выкрики. Около огромного камина, в котором ревело, пожирая поленья, алое пламя, примостился бродячий певец, одетый броско – в фиолетовое и зеленое. Он задумчиво перебирал струны, и тихий их говор пронизывал общий гомон, словно цветная вышивка – ткань.
Берг и Харальд заняли столик в углу.
В тот момент когда им принесли еду, входная дверь стукнула, впуская нового гостя. Теневой по давней привычке бросил к двери взгляд, проверяя, нет ли какой опасности, и невольно задержал глаза на вошедшем.
У входа стоял невысокий старик. Седая борода падала на грудь, нечесаные белые волосы опускались на плечи. Глаза бессмысленно смотрели в одну точку, говоря о том, что их обладатель слеп. Одежда выдавала нищего, сквозь многочисленные прорехи просвечивало исподнее. За спиной болталась странническая сума, сквозь серую ткань угадывались очертания чего-то похожего на большую книгу. Но посох в руке, как неожиданно осознал Берг, дед держал словно меч.
Перед ним явно был воин, когда-то сильный и умелый.
К посетителю двинулся один из вышибал. Намерения его были ясны – выпроводить нищеброда, выкинуть на холод и дождь, чтобы не мешал добрым людям.
– А ну, Эрик, стой! – прогремел неожиданно сильный голос. Принадлежал он, как выяснилось, огромному мужику с бычьей шеей и рыжими сальными волосами, который появился за стойкой.
– Да он же бродяга, хозяин! – обернулся вышибала, по сравнению со своим нанимателем выглядящий как мышь рядом с котом.
– Я сказал! – рявкнул хозяин так, что все на мгновение затихли. – Дайте ему место и принесите похлебки. Пусть поест…
– Кто это? – спросил Берг у слуги, который закончил расставлять на столе тарелки и кружки и собрался уходить.
– Кто? Где? – завертел тот головой.
– Вон тот старик, – указывая на нищего, которого как раз усаживали на скамеечку у стены, поинтересовался Теневой. Что-то знакомое чудилось ему в оборванном бродяге. Но что – понять не получалось.
– А, этот, – слуга пожал плечами. – Да безумец один, его ещё Слепым Странником называют. Он безобидный, хоть и не понимает ничего. Бродит, говорят, по всем землям, от гор до моря, у нас раза два в год появляется. Хозяин его привечает, а Эрик-то новый у нас, он Странника ещё не видел…
– А откуда он взялся?
– Вот уж не знаю, – вновь пожал плечами слуга. – Я тут десятый год служу, так он с того времени здесь появляется, а говорят, что и раньше был.
Берг кинул слуге мелкую монетку и проворчал:
– Ладно, иди.
Но только успел впиться зубами в горячее волокнистое мясо, пахнущее чесноком, как от камина донесся голос бродячего певца. Сильный и звонкий, он сразу приковывал внимание.
– Почтенная публика, – проговорил певец. – А не желаете ли вы потешиться песней?
– Еще как желаем! – крикнул кто-то, и его поддержали невообразимым гвалтом.
– Пой!..
– Рви струны!..
– Хотим! – орали со всех сторон, а кто-то, не разобравшись, гаркнул:
– И мне, и мне ещё пива!
– Хорошо. – Певец тронул струны, и звенящий аккорд принес за собой тишину. Смолкли все, даже скулящая за дверью собака.
– Спою я сегодня вам про дела недавние, про Владетеля Харальда, прозванного меж людьми Кровопийцей…
Берг краем глаза отметил, как дернулся Харальд. Нищий старик, о котором все забыли, услышав слова певца, приподнял голову от миски с похлебкой, на лице его обозначилось усилие, словно он пытался что-то вспомнить, но не мог.
Певец тем временем пропел зачин:
В земле полуночной, в суровых чащобах,
Во мраке безлунном, во тьме до рассвета
Отвратная магия тайно творилась,
И землю и небо терзали заклятья…
Строка за строкой лилось сказание о том, как из ничего воздвигся замок, как взвилось над ним белое, что лебединый пух, знамя, как воцарился в том замке Владетель, чьи глаза были подобны льду, а сердце лишено жалости.
Берг почувствовал, что слушает с интересом, и про себя отметил мастерство певца. А тот пел о жестоких войнах, которые вел Белый Владетель, о битвах, в которых он не щадил ни своих, ни чужих воинов:
Звон стоял мечей булатных, гибли люди там без счета.
Кровь текла, и жадно пили её губы земли черной…
От битв певец перешел к казням, посредством которых жестокий Владетель усмирял непокорных родовитых. Тут он не скупился на краски, и если верить песне, то Харальд за два неполных года правления истребил несколько тысяч владельцев замков – столько не наберется в самом крупном Владении.
Но слушатели простили сказителю преувеличение или просто его не заметили, увлеченные музыкой и напевным ритмом песни. А закончилась песня тем, что кровавый Владетель настолько пресытился злодействами, что покончил с собой, упав на меч.
Звякнув в последний раз, смолкли струны, и зал постоялого двора наполнили одобрительные крики и топот. Зрители были восхищены.
Певец встал и принялся раскланиваться, не забыв вытянуть вперед руку с беретом. В берет одна за другой полетели монеты, несколько из них в свете факелов сверкнули золотом.
– Вот оно как, – сказал кто-то рядом незнакомым голосом. Берг даже испугался. Лишь повернувшись, понял, что это Харальд.
Губы юноши шевелились, а лицо было совершенно белым и спокойным, словно выточенная из мела маска.
– Что ты говоришь? – спросил Теневой.
– Ничего, – ответил Харальд, поднимая глаза, похожие на пуговицы, вырезанные из малахита. Голос его скрывал напряжение, словно готовая лопнуть тетива. – Они ведь все врут, хотя прошло только пятнадцать лет… И что споют о моем отце через полвека?
Берг не нашелся что ответить.
* * *Разбудили их рано. Слуга, предупрежденный о том, что поднять гостей следует с рассветом, успел один раз стукнуть в дверь, как Берг проснулся.
– Все, хватит, – проговорил он, зевая. – Уже встаем…
Некоторое время он полежал, вспоминая вчерашний вечер. Вставать не хотелось. Вылезать из-под теплого одеяла в промозглую прохладу комнаты – брр, что может быть хуже… Только если сразу на улицу – под дождь и ветер.
В большом зале было пустынно, гости ещё спали. Нищий старик лежал на лавке у стены рядом с камином. Ноги его были подогнуты, а руки мертвой хваткой вцепились в подложенный под щеку мешок.
– Смотри, как ухватился, – проговорил Харальд, показывая на деда. – Словно у него там сокровища…
Берг взглянул на оборванца и почувствовал, как сердце его застучало в два раза чаще. Внутри возникла пышущая холодом пустота, а горло мгновенно пересохло: сон словно стер с лица бродяги морщины, позволяя увидеть то, что ранее было сокрыто.
Спавший на лавке нищий был до ужаса, до дрожи в коленках похож на Харальда.