В некотором смысле я купил Габрио у его хозяина в лагере сборщиков каучука на реке Мараньоне, оставив ему в «залог» до возвращения Габрио фотоаппарат и немного пленки. Габрио нравился мне своей вечной улыбкой на морщинистом лице, природным юмором и хорошим настроением. Как бы то ни было, иметь рядом с собой дружелюбного человека в этой варварски жестокой и вероломной стране — дар небесный. Hо Габрио был не только приятным компаньоном в опасном путешествии, он обеспечивал мне необходимый комфорт: вешал на ночь гамак и устраивал противомоскитный полог, поддерживал на биваках огонь, отпугивавший ягуаров, или тигров, как их тут называют, отгонял десятифутовых змей и неплохо готовил обед из мяса диких свиней, грызунов или птиц, которых удавалось добыть нам в лесу.
Ему я был обязан и своим душевным спокойствием. Как ни трудно было нам объясняться — ведь я совсем не понимал его языка, а он знал всего несколько слов по-английски, — мы скоро научились неплохо понимать друг друга на языке жестов и междометий. Габрио прекрасно знал страну и обычаи местных индейцев, и ему можно было довериться полностью. Однако, когда я принимался расспрашивать Габрио о бруджо, с которыми ему приходилось иметь дело, он или не понимал моих вопросов, или делал вид, что не понимает.
Hо в это утро его зубная боль стала настолько сильной, что он не мог думать больше ни о чем другом. Его глаза блестели лихорадочным блеском из-под гривы спутанных черных волос. Временами он прижимал челюсть кулаком и царапал нижнюю губу, будто хотел показать — вот источник мук.
— Слушай, Габрио, — сказал я ему с некоторым раздражением. — Я же доктор! Лечить зуб!
Я попытался знаками и с помощью нескольких известных мне индейских слов втолковать Габрио, что я, наверное, смог бы выручить его. Hо он отрицательно тряс головой и скрипел зубами, словно хотел челюстями сокрушить врага, причиняющего ему мучительную боль.
— Магия белого человека не поможет индейцу, — пробормотал он. — Я видать доктор.
Он произнес «догитир», и я не сразу смог понять, что ему нужно. Тут он направил лодку к берегу, надеясь найти знахаря в деревне, которая появилась на берегу. В деревне Габрио быстро разыскал «догитира». Это был тощий старик с мудрым и хитрым взглядом, свойственным людям его профессии — знахарям и колдунам. В последующие годы в Западной Африке Малайе и Hовой Гвинее я часто наблюдал этих людей за работой, но лишь в этот единственный раз мне довелось видеть знахаря в роли дантиста.
Я начал понимать, почему Габрио отверг мое предложение. Дело совсем не в том, что он не испытывал уважения к магии белого человека. Все индейцы знают и уважают ее силу, но некоторые из них ненавидят белого человека именно за то превосходство, которое он внушает им своим могуществом. Hа сей раз было нечто другое. Дело было не в отсутствии доверия ко мне, а в абсолютной, непоколебимой вере Габрио в знахаря. Это было заметно по манере, с которой он обращался к нему, жестикулируя и показывая свои грязные и кривые зубы. Деревенский лекарь мрачно кивнул. Я заметил, что он внимательно наблюдает за мной. Габрио раз или два показал на меня рукой, видимо объясняя, что я «белый доктор», и старик каждый раз кивал головой. В его взгляде не было и следа профессиональной зависти. Это было обдуманное согласие на присутствие коллеги по профессии. Я знал, что присутствую на приеме у специалиста, и приготовился внимательно наблюдать за его действиями. Удивительные лечебные меры знахарей всегда привлекали меня. Теперь я впервые получил редкую возможность лично наблюдать весь курс лечения. Мне было дозволено занять «боковое кресло» и присутствовать на приеме как заезжему врачу, пришедшему с визитом к местному коллеге.