– А! – коротко выкрикнул юноша, театрально упав на колени и подняв вверх руки.
Внезапно его блаженная улыбка сменилась выражением замешательства. Он медленно опустил руки, и оглядел смеющуюся толпу.
– Извините… Я не… О господи… – испуганно бормотал он, оглядываясь в поисках брошенного в танцевальном порыве портфеля. Побледнев, а затем покраснев до корней волос, он поспешил прочь от места помешательства, налетая на людей, все еще бормоча что-то себе под нос, пожимая плечами.
– Конечно, это событие повлияет на него, но это минимум. Сознание элементов полностью под нашим контролем. Мы контролируем связь элемента с курирующей матрицей. Если эта связь прервется, элемент потеряет память, все свои жизненные установки, все ориентиры. Личностная программа станет для него не то что невыполнимой, она просто перестанет существовать. Если же полностью прервать этот информационный трафик, то при продолжении существования физического тела, его вложенная программа блокируется, и элемент по сути становится пустышкой…
* * *
Мартин подал Аделине стакан, и тут же поморщился – не нужно было наливать так много. Ее руки слегка подрагивали, и вода готова была выплеснуться на платье.
– Кроха, тебе нужно успокоиться. Да, я знаю, мы прошли через множество тяжелых испытаний. Но ведь это же и значит, что нам нечего больше бояться. Чем еще нас можно напугать, подумай сама? Мы закаленные, – он улыбнулся.
– Мартин, я не смогу ничего тебе доказать или объяснить, я сама понимаю, как это звучит, но ты должен верить мне… Это интуиция, это умение доверять себе, своему внутреннему голосу. Ты понимаешь, о чем я говорю? Ты вообще меня слышишь, Мартин? Мартин?!
Прислушаться к интуиции, доверять себе… Мартин понимал, что это все детские страхи, смешные просьбы. Психологические уловки со всей этой ерундой вроде «что вы об этом думаете?» и «что вы чувствуете в связи с этим?». Знаем, проходили и не один раз. Мартин с грустной усмешкой вспомнил самые нелепые из сеансов психотерапевта, на которых ему приходилось оказываться. «Как вы думаете, что значит этот сон?» Ну-ну, а Мартин вообще-то в этот кабинет для того и приходил, чтобы ему там рассказывали, что значит новый его сон. А не для того, чтобы травить психоаналитика вопросами, как будто пришел на сеанс гадания, где ответы появляются сами собой…
Мартину часто снились странные сны. Те, до ужаса цветные, реальные картинки. Поначалу все всегда казалось хорошо: синее небо, обычная улица… А потом Мартин понимал, что сейчас его будут убивать. Он начинал убегать, а преследователи гнались за ним, хватали, связывали. Тут уж Мартин изо всех сил старался проснуться, изгибался, мычал, пытался крикнуть погромче… Но сны каждый раз оказывались глубокими. Мартин не мог заставить себя рассказать, как он умирал в этот раз. Распинали его или вешали, такими подробностями он был готов делиться. Мало?
Это были до ужаса реальные сны, с запахами, ощущениями, звуками. Мартин, например, был привязан к столбу на центральной площади какого-то маленького городишки. Под ногами похрустывали ветки, вокруг гудела толпа людей, все напряженно следили, что будет дальше. Неожиданно начинался ливень. Капли дождя барабанили по голове, вода застилала глаза, и Мартину казалось, что страшнее этого быть ничего уже и не может.
А потом он услышал чей-то противный голос – первый человек в толпе выкрикивал задорное «Сжечь!», и это слово словно подстегивало толпу, толкало ее, раскачивая. И выкрик начинал множиться, становясь крепче, объединяя людей, делая их ненависть к Мартину единым целенаправленным, убийственным действием.
К удивлению, в этот самый момент, когда вся толпа обратилась против него, Мартин почувствовал себя спокойно. Он ощущал осмысленность своего существования, видел цель. Он спокойно обвел взглядом людей, столпившихся на площади: грязные, жалкие, искаженные жестокостью и злобой лица. Все, чего хотел Мартин, это спасти их. Он хотел, чтобы восторжествовал разум, чтобы взошло солнце и исцелило этот больной мир, похожий на прогнивший погреб.
Под шипящий, будто раздувающиеся мехи, выкрик: «Сжечь! Сжечь! Сжечь!» – появился палач с горящим факелом и поджег гору веток под ногами Мартина. Из-за дождя ветки не разгорались, и Мартин продолжал стоять с раскинутыми руками, обвитыми веревками, будто желая обнять своих убийц. Сгорбленная старушка трясущейся рукой подбросила к тлеющим веткам сухого хвороста. Откуда? Неужели пожертвовала сбереженным для своего очага, чтобы посмотреть, как будет гореть и заходиться криком этот незнакомый юноша?
– Святая простота, – проговорил Мартин, глядя на нее больше с жалостью, чем с ненавистью.
Его лицо еще какое-то время оставалось спокойным, он понимал, за что умирает и принимал свою смерть невозмутимо.
– Я верю, что придет время и разум восторжествует на земле! – он откинул волосы, упавшие на глаза, резким движением головы.
В этот момент Мартин начинал явственно ощущать жар, исходящий от разгорающегося костра. Жар, охватывал, обжигал, уничтожал. Он чувствовал запах сгоревшей одежды, как надуваются и лопаются волдыри на ногах, как тлеют волосы… Он начинал ощущать ту нечеловеческую боль, которую должен вынести приговоренный к сожжению, пока не потеряет сознание. Он начинал жадно вдыхать черный дым, чтобы скорее отключиться. Наконец в глазах темнело, и он чувствовал, что падает куда-то, раскинув руки, словно оказывался в невесомости.
Обычно он просыпался в этот момент от собственного крика, и с ужасом смотрел на руки и ноги – сильно ли обгорели? Сможет ли он еще когда-нибудь ходить? А убедившись в их сохранности, ощупывал лицо. Должно быть, там теперь страшная обожженная маска! Но и это не подтверждалось, только тогда Мартин начинал понимать, что произошедшая казнь – это сон. Просто страшный сон. Он с облегчением и обидой падал на подушки, как ребенок, которого напугали зря…
Ситуация в этом кошмаре повторялась. Не всегда Мартина убивали на площади. Он оказывался в разных эпохах, примеряя на себя самые разные роли. Он ощущал себя рабом, забитым насмерть, был солдатом, казненным на глазах легиона. Он стоял у стенки в веренице ни в чем не повинных людей и был единственным, кто сорвал черную повязку с глаз, и обжег взглядом своих палачей.
– Я верю, что свобода восторжествует! Вы можете убить мое тело, но мой дух никогда! – он произносил слова, и они доносились до его слуха, как чужие. Он умирал и рождался, вновь и вновь испытывая муки, каждый раз отказываясь терять надежду. После таких снов Мартин еще несколько дней ходил больной, с шумом в голове и множеством незаданных вопросов…
Иногда ему казалось, что и сейчас его жизнь подчинена поискам справедливости и истины. Просто часто он не ощущал в себе сил на это, не чувствовал уверенности в себе. Он понимал, что сны не могут быть просто картинкой, которую он видел когда-то. Мартин чувствовал, что был большой частью чего-то важного. После этих снов, он снова ощущал эту причастность, но, не умея понять, ощутить, частью чего именно, вскоре терял это чувство…
Сейчас Аделина просила его прислушаться к внутреннему голосу. Но если и начинать прислушиваться к ощущениям внутри себя, то голос кричал о бесстрашии, голос призывал не бояться смерти, не бояться боли. Голос нашептывал, что смысл есть. Во всем есть смысл. Поэтому бояться не надо.
– Малыш, тебе нечего бояться. Со мной ничего не может произойти. Слышишь? – он поцеловал ее в теплый лоб. – Со мной ничего не случится.
И почему-то голос Мартина заставил Аделину замолчать, остановил ее слезы.
– Я знаю, что случиться может все, что угодно. Но еще я знаю, что несмотря ни на что, я не могу заставить тебя остаться здесь со мной. Это так глупо, что нужно не плакать, а смеяться. Я знаю, что ничего не могу изменить… Странное, нелепое чувство, – она действительно слегка усмехнулась и тут же нервно вздрогнула, словно от озноба.
– Давай-ка я укрою тебя пледом, и ты немного поспишь, хорошо? Когда я вернусь, ты будешь еще спать. Ты даже не заметишь, что меня нет. Вот увидишь…
Аделина засыпала, дыхание ее становилось глубоким и мерным, как дыхание ребенка, обессиленного истерикой и уснувшего от усталости. Мартин ласково пригладил ее волосы и поправил край пледа, упавший на пол.
– Спи спокойно. Все будет хорошо…
* * *
Отступник продолжал плыть вперед. Его процессор четко выстроил координаты энергетического тоннеля, где он может укрыться от любых преследователей. Осталось только добраться до него. Это будет спасением. Для него и, возможно, для человечества.
Свечение в толще воды привлекло взгляд Отступника. Неужели это оно? Впервые он видел энергетическую воронку, с помощью которой можно переместиться туда, куда он только ни пожелает. Извилистый искрящийся тоннель принял Отступника, закружил на виражах и скрыл от взглядов всех ищеек…