– Ну что, - спрашивал он, - Лиза, будешь мне платить, как в государственном магазине?
Знала теперь Елизавета Ивановна о жизненном пути соседа - учился, служил, овдовел, одинок. Были у него увлечения - рыбалка, мечта купить машину и поехать на ней на юг. Была и какая-то тайна, связанная с этим постоянным шумом за стеной, но об этой тайне Петр Петрович молчал. А Елизавета Ивановна, разумеется, и не интересовалась: захочет - сам расскажет.
Книжки, которые брал Николин, он всегда возвращал вовремя, но был ими недоволен.
– Нет, не то, - повторял он, - не то. Некоторые важные проблемы они просто обходят, так сказать, игнорируют.
И может быть, такая мирная соседская жизнь текла бы еще долго, если бы не случай.
Как-то Елизавета Ивановна была в главке, ездила вместо курьера за бумагами. А там рядом рынок. И она решила купить зелени. Она не спеша шла по рынку и наткнулась на соседа, который с утра уехал на рыбалку. Перед ним грудой лежали рыбины и еще бумажка: «1 кг - 2 руб.».
Елизавета Ивановна так смутилась, что готова была сквозь землю провалиться. Не потому, что торговля на рынке казалась ей постыдной, - ничего такого постыдного в торговле нет. У нее у самой двоюродная сестра продавала на рынке цветы и соленые грибы. Только не положено это было делать Петру Петровичу, солидному человеку, пенсионеру. И ясное дело - он сам это понимал. Иначе бы давно сказал об этом соседке.
Елизавета Ивановна быстро повернулась и поспешила с рынка, надеясь, что Николин ее не увидел.
Но Николин все-таки ее заметил. Вечером заявился.
– В смысле, - сказал он, - значит, так…
Сашенька капризничала, не хотела раздеваться, да и что разговаривать - каждый живет, как хочет.
Николин мялся в дверях, то улыбался, то хмурился.
– Вы не думайте, вам я всегда принесу бесплатно.
– Ах, - сказала Елизавета Ивановна, помогая Сашеньке снять колготки, - зачем вы об этом…
– Я, поймите, ценю вашу деликатность, вы же меня на рынке видели за занятием, которое, с вашей точки зрения, унижает человеческую гордость, но, с другой стороны, плоды моего честного труда могут иметь реализацию законным путем, не так ли?
– Да не видела я вас на рынке! - воскликнула Елизавета Ивановна, полностью выдавая себя. После таких слов ясно было - видела.
– Нет, не отпирайтесь, - говорил Петр Петрович. - Зачем же эта излишняя скромность? Я же за вами давно наблюдаю и понимаю, как вы скромны и благородны.
– Ну что вы!
– Более того, я давно хотел вам открыться, потому что человеку надо найти родственную ему и доверчивую душу. Думаете, легко мне существовать в таком моральном одиночестве?
Николин был взволнован. Елизавета Ивановна его пожалела, велела пройти в большую комнату и подождать, пока она кончит возиться с Сашенькой. Сашенька долго не засыпала, пришлось читать ей сказку, а Николин маялся, ходил за стеной, вздыхал, шуршал страницами в книгах.
Когда Елизавета Ивановна возвратилась к нему, он был на грани нервного взрыва.
– Все! - бросился он к ней. - Я решил. Я сейчас же вам все открою. Именно вам, понимаете? Мне же легче будет, устал я таиться, вы меня понимаете? - и потащил ее к дверям.
– Что вы? Куда?
– Ко мне! Я же приглашал, вы помните, что приглашал?
– Но не сейчас же, десятый час.
– Именно сейчас. Может, завтра я раскаюсь.
– Но как-то неудобно, к одинокому мужчине… - «Что я говорю, что я говорю, старая дура!»
Он все-таки выволок Елизавету Ивановну в коридорчик перед квартирами, не выпуская ее руки. Другой рукой, изгибаясь, как собака в чесотке, начал шарить по карманам, разыскивая ключи. И тут Елизавета Ивановна даже засмеялась и сказала:
– Отпустите меня, не убегу, подожду.
– Спасибо. - Он с облегчением отпустил ее руку, сразу нашел ключи и открыл дверь - три замка по очереди. - Добро пожаловать. Ну заходите же, дверь закрыть надо.
– Как бы Сашенька не проснулась.
– Я вас долго не задержу. Поглядите и обратно.
Он пошел первым к двери в комнату, из-за которой доносился шум, столь давно знакомый Елизавете Ивановне, распахнул дверь, и шум сразу усилился, и оттуда, из-за двери, пахнуло свежим теплым воздухом, влагой и запахом морской соли. Свет в двери был не электрический, а закатный, словно там, в комнате, садилось солнце.
И вдруг Елизавета Ивановна оробела.
– Нет, - сказала она, - в следующий раз.
– А ну! - Полуобняв соседку за плечи, Николин сильно подтолкнул ее к двери, и она вынуждена была подчиниться и переступить через порог.
Никакой комнаты за дверью не было. Был берег моря, опускающийся полого навстречу мягким волнам прибоя, было закатное алое небо и солнце, окруженное фиолетовыми с оранжевыми краями облаками, были какие-то высокие деревья вдали, где берег изгибался дугой, и полоса песка вдоль воды казалась почти белой. Добегая до песка, волны мягко тормозили, склоняя вперед зеленоватые головы. Среди кустов и некрупных пальм были воткнуты в землю палки, на которых была развешена небольшая сеть, стояли два ведра и самые обыкновенные высокие резиновые сапоги.
– Иди! - звал Петр Петрович. - Иди, Лиза! Попробуй, какая вода теплая. Здесь постоянный бархатный сезон. На Кавказ ездить не надо!
– Что же это творится? - сказала тихо Елизавета Ивановна. - Что за фокус?
– Я же говорю - обещал удивить, значит, удивлю. Никакой не фокус. Самое настоящее море в физическом выражении. Ты воду попробуй.
И видя, что Елизавета Ивановна не двигается, Николин сам легко сбежал к воде, зачерпнул в ладони, подпрыгнул, чтобы не замочить ботинки, и поспешил наверх, к гостье. Вода тонкими струйками лилась сквозь пальцы и пропадала в песке.
– Гляди!
На ладонях осталось немного воды.
– Соленая, - сказал Петр Петрович. - Умеренно соленая. Как в Черном море.
Петр Петрович был оживлен больше обычного, он был похож на мальчишку, который зазвал гостей и теперь хвастает перед ними своими мальчишескими сокровищами.
– Ты не представляешь, - он уже вновь бежал к берегу, - сколько любопытных предметов, так сказать, даров море выкидывает после непогоды. Я сейчас покажу.
Он делал круги по песку, пока не отыскал, чего хотел. И вот он уже возвращается, подпрыгивая, увязая в песке, несет на ладонях красивую светлую, свернутую в трубочку, как пирожное, раковину.
Елизавете Ивановне послышался сквозь шум моря плач. Сашенька проснулась!
– Мне надо идти, - сказала она. - Мне надо.
– Ну как же? Разве тебе здесь не нравится?
– Надо. Там Сашенька плачет.
Сразу с соседа слетела радость. Он покорился, проводил ее к отдельно стоящей на берегу двери и сказал скучным голосом:
– А вот здесь мои принадлежности. Я рыбу отсюда - с моря приношу, а?
И это «а» повисло в воздухе. Елизавета Ивановна уже была в прихожей, и Николин затворил дверь к морю, чтобы случайно кто не увидел с лестницы.
Елизавета Ивановна вбежала в квартиру, но там было совсем тихо. Сашенька спала. Елизавета Ивановна поправила ей одеяло и остановилась в нерешительности. Куда теперь идти? Она перешла в большую комнату и там обнаружила Николина. Оказывается, он без спроса проследовал за ней. Елизавета Ивановна понимала, что человек взволнован, и потому ничем не выказала недовольства.
– Это птица была, - сказал Николин тихо. - Там, на море. Там есть одна птичка - поет, как будто плачет ребенок. Я тебе обязательно покажу. А я было подумал, что ты не к Сашеньке побежала.
– А куда? - удивилась Елизавета Ивановна.
– Куда? Разные люди бывают…
Елизавета Ивановна не поняла, что он имеет в виду, но расспрашивать не стала.
– Пошли снова? - спросил Николин. - Там закат у нас красивый.
– Нет, мне постирать надо.
– Ну какая может быть стирка, я же на море зову.
– Ну, в следующий раз, завтра, - пообещала Елизавета Ивановна.
Она закрыла дверь за соседом и только хотела накинуть цепочку, как раздался осторожный звонок.
– Это снова я, - сказал Николин громким шепотом. - Я только одну просьбу хотел высказать.
– Ну что?
– Я тебя прошу, надеюсь, сама понимаешь, чтобы ни одна живая душа… Понимаешь? Начнутся разговоры, а я человек пожилой, одинокий. Значит, договорились?
– Договорились.
– Обещаешь? Слово даешь?
– Даю-даю. Ну ладно, спокойной ночи.
– Спокойной ночи. Только учти, что слово дала.
На следующий день, в субботу, Николин затащил-таки Елизавету Ивановну на свое море. Дело было утром, спешить некуда. На берегу было довольно жарко, пришлось даже отойти повыше, в тень. Море выпускало из себя яркие искры и вдали, в мареве, сливалось с небом. Елизавета Ивановна думала, какая гадкая стоит на дворе погода, а воспитательница в Сашенькиной группе, Галочка, молодая и рассеянная. Как бы не забыла шарф девочке надеть, когда пойдут гулять.
Петр Петрович был похож на отдыхающего - рубашка-сеточка, брюки засучены до колен, в сандалетах, на голове треуголка, сложенная из газеты. Лицо в тени было совсем черным, только белки глаз голубые.