А тогда, если Алексей не делал в ее сторону никаких многообещающих шагов, то тот, другой мальчик, оказался настойчивее. С Алексеем будущее представлялось Наташе планомерным движением в сторону прогресса. С однокурсником прогресс намечался спорным, зато страстей было гораздо больше. Какой же девушке не нравится, если ей говорят, что она так хороша, что жить без нее невозможно? Кроме того, мальчик-то и в самом деле был интересным. Он любил литературу, любил историю, обладал подвижным лицом и изящной фигурой. Он был гораздо остроумнее Алексея. Он обожал театр, в котором работали его родители, и сам отличался артистичностью. Но в отличие от Алексея чувствовалось в этом мальчике что-то зыбкое, что-то непрочное. Он был как переменчивый ветерок, готовый всякое новое утро дуть в противоположную сторону. Его родители (мать – в амплуа героини, а отец – комик), наоборот, считали оплотом будущей семьи Наташу. Зачем этот гибкий молодой человек учился в медицинском институте – было непонятно. Несомненно, способный и подвижный умом, он схватывал на лету, но усидчивости у него явно не хватало. И уж с гораздо большим удовольствием он проводил время на подмостках студенческого театра, чем в скучной лаборатории, в которой с удовольствием проводила время Наташа.
Алексей был уравновешен, спокоен. Ее однокурсник устраивал сцены ревности и трогательно каждое утро дарил цветы – хоть один цветок, хоть маленькую веточку. Он буквально преследовал Наташу. И для него любовь к ней тоже была своего рода помешательством. Возможно, если бы она сразу ответила на его чувство, он охладел бы так же быстро, как и загорелся, но Наташа выбирала – и это подстегивало к ней интерес. Каждый по-своему, но ей нравились оба.
Тогда она приняла соломоново решение. Она могла бы еще подождать, но Алексей должен был вскоре уехать. Она не поняла, что судьба сама подсказывает ей путь, подготовив его отъезд. Ей не надо было спешить, жизнь сама расставила бы все по своим местам. А Наташа решила, наоборот, ускорить ход событий. О, молодость – глупость! Ей тогда казалось, что двадцать один год – уже солидный возраст, за чертой которого недолго остаться и в старых девах. И однажды она сама объявила белый танец. Она была прямодушна. В один из приходов к ней Алексея она взяла со стола чистый лист бумаги и написала на нем размашистым, четким почерком: «Я хочу, чтобы ты женился на мне. Не сомневайся, я буду тебе хорошей и верной женой. Со временем ты оценишь меня и полюбишь».
Он прочитал эти строки и переменился в лице. Наташа решила идти до конца. Отступать было поздно.
– Ты пойми, – говорила она, глядя ему прямо в глаза, – девушки должны выходить замуж, становиться матронами и иметь детей – это незыблемый закон природы. Никто не может его изменить. Это значит, что мужчины должны выбирать себе жен. Не можешь же ты отрицать, что жениться по безумной любви – просто глупо. Влюбленность может быстро пройти.
В этот момент Наташа была похожа не на двадцатилетнюю девочку, а на умудренную жизненным опытом училку.
– Выбирать жену или мужа нужно, трезво оценивая их достоинства и недостатки. К тому же я чувствую, что нравлюсь тебе, хоть ты меня до конца и не знаешь. Все равно рано или поздно ты должен будешь на ком-нибудь жениться. И совершенно не факт, что другая девушка подойдет тебе больше, чем я. Отчего бы тебе не жениться сейчас? Мы были бы всегда интересны и полезны друг другу, и я не сомневаюсь, что для брака мы станем идеальной парой. Ты учился бы в аспирантуре, а я за это время окончила бы институт. Пока мы не встали бы на ноги, я уверена, мои родители помогли бы нам, ведь они очень любят меня и уважают тебя. Тебе никогда не было бы со мной скучно, а это очень ценно для брака – ведь говорят, что любовь проходит, а дружба с годами, наоборот, становится только крепче. Я бы всегда ценила в тебе твой деловой ум, рациональную хватку, силу и способность понимать юмор. Я уверена, что у тебя впереди большое, прекрасное будущее. Ты очень способный! Ты должен стать знаменитым конструктором. У тебя будет свое конструкторское бюро, чтобы наши машины были не хуже, чем те, на которых все теперь мечтают ездить. И я всегда буду рядом с тобой, стану той женщиной, которая всегда тебя поймет, поддержит и поможет тебе. И при этом я не превращусь в мелочную и капризную безделицу, ведь я тоже займусь своим делом…
Щеки ее, обычно матовые, теперь раскраснелись. Себе в оправдание Наталья решила, что он с его рациональным умом должен правильно оценить ее смелость. Но Алексей, хоть и тоже смутился, приглашения станцевать белый танец на празднике жизни не принял.
– Я подумаю надо всем этим. – Он неловко поднялся с кресла, сослался на срочное дело, откланялся и ушел.
Его не было около месяца. К этому времени она уже поняла – с ним все закончено. Наташа не винила его – в конце концов, он тоже имел право сделать свой выбор. Наконец, перед самым отъездом, Алексей зашел на пару минут попрощаться.
– Я тебе напишу из Питера, – неловко повертевшись в коридоре у зеркала и даже отказавшись пройти в комнату, – сказал он.
– Пиши, – улыбнулась она, но уже не верила, что он напишет. На прощание он ее даже не поцеловал.
Тогда она навсегда запомнила: отрицательный результат – тоже результат. И справедливости ради нужно отметить, о самом проведенном эксперименте Наталья Васильевна впоследствии никогда не жалела. Она иногда жалела о полученном результате.
Хампердинк разошелся вовсю. Откуда-то в комнате снова появился Серов и обнимал в танце теперь уже другую даму. Как она все-таки глупо обошлась с ним. Все говорили, что он отличный врач. Нехорошо получилось. Он может подумать, что она плохо воспитана. Ей надо как-то загладить неловкость.
Серов через плечо своей партнерши поймал ее усталый и задумчивый взгляд. Наташа сидела нахохлившись, напоминая промокшую птицу. Как мало она сейчас была похожа на ту красавицу, что шлепала от него по коридору в красных мокрых туфлях. Он подмигнул ей. Она встала со своего места и вышла.
В течение следующих двух часов в своей комнате Наталья непонятно о чем тосковала, а в двенадцать ночи раздался осторожный стук в дверь. Она этого будто ждала и сразу открыла.
На пороге ее квартирки стоял Вячеслав Сергеевич Серов и держал бутылку шампанского в одной руке и огромный красный цветок в другой. Наталье Васильевне показалось, что одна скула у него чуть припухла и покраснела. Она молча отошла в глубину комнаты. Он аккуратно прикрыл за собой дверь. Глаза Вячеслава были очень светлые от выпитого и искрились весельем. Он, не скрываясь, оглядел ее с головы до пят и, видимо, остался доволен. Вместо пурпурного платья Наташа уже была в своих обычных светлых брюках и легкой кофточке. С шеи спускалась на грудь тонюсенькая серебряная цепочка, а на ней изящный резной кулон в виде перевернутого тюльпана.
– Это вам вместо пролетарской гвоздики! – сказал Серов с порога, протягивая цветок. Наташа могла бы поклясться, что некоторое время назад цветок рос внизу на клумбе. – Я бы не чувствовал себя мужчиной, если бы не явился к вам этой ночью. Есть у вас бокалы?
– Так вы не протянете здесь два года, – сказала она. – Не боитесь, что вытурят за пьянство?
– Может, был бы и рад, да с клиникой расставаться жалко. Эти маленькие студенты – просто чудо! Ловят каждое слово, не то что наши олухи.
– Может, присядете? – Она отошла к столу и закрыла книгу, которую пыталась читать до его прихода. Он с интересом взглянул на обложку.
– Я думал, это кулинарные рецепты, а это иммунология, – он опять ей весело подмигнул.
– Вы шампанское пить принесли? – Она пока еще не знала, как ей себя вести, и чувствовала себя не в своей тарелке.
А Серов очень обрадовался:
– Конечно, пить! Выпьем шампанского, у вас сразу голова перестанет болеть и поясницу отпустит!
– А вы откуда знаете про мою поясницу? – удивилась Наталья Васильевна.
– Так вы же, моя птичка, танцевали, как Железный Дровосек.
Наталья Васильевна от досады залилась краской. Боже мой, а я-то, дура, воображала себя чуть не Айседорой Дункан.
– А вы, оказывается, способны понимать ближнего? – прищурилась она.
– Мы с вами еще не так близки, как хотелось бы. – Он поискал взглядом бокалы. – Ну, что вы в самом деле? Есть в этом доме из чего можно выпить?
Она замялась:
– Есть стакан и вот еще чашка.
– Ну, подставляйте скорей!
Пробка ударилась в оконную раму. Пенистая струя залила часть стола. Наталья Васильевна глазом не моргнула и пошла за тряпкой.
– Другая женщина на вашем месте непременно бы завизжала, – заметил Серов ей вслед.
– В жизни есть вещи пострашнее, чем разлитое вино и подмоченные бумаги.
Она унесла тряпку и, вернувшись, взяла в руку чашку.
– За что же мы выпьем?
– За меня, естественно. Вы не представляете, как я волнуюсь.