- Сколько их было?
- Один сундук и два кожаных чемодана. И еще шкатулка с драгоценностями и несессер с туалетными принадлежностями.
- Эжени ушла от вас во вторник в пять часов, как обычно?
- Да, как обычно. Простите мое волнение, но мне впервые в жизни приходится отвечать на подобные вопросы, и признаюсь...
- Ваш сын выходил из дому в этот вечер?
- Что вы имеете в виду под словом "вечер"?
- Допустим, незадолго до обеда.
- Он, как обычно, ходил на прогулку.
- Вероятно, пошел выпить аперитив?
- Он не пьет.
- Никогда?
- Нет. Ничего, кроме стакана вина, разбавленного водой, во время еды. Во всяком случае, уж не ту гадость, которую называют аперитивом.
Буасье, чинно сидевший в своем кресле, казалось, втягивал в себя запах аниса, все еще сохранившийся на его усах.
- Как только он вернулся, мы сразу уселись за стол. Он всегда совершает одну и ту же прогулку. Эта привычка осталась у него с тех пор, как мы держали собаку, которую нужно было выводить в одно и то же время. Ну и, конечно, он привык.
- У вас теперь нет собаки?
- Нет, уже четыре года. С тех пор как умер Биби.
- И кошки нет?
- Нет. Моя невестка терпеть не могла кошек. Вот видите! Я невольно говорю о ней в прошедшем времени. Ведь мы воспринимаем теперь этот период как прошлое.
- Вы сели за стол втроем?
- Мария спустилась в столовую в ту минуту, когда я стала разливать суп.
- За обедом не произошло никакой ссоры?
- Нет. Обед прошел в полном молчании. Я понимала, что, несмотря ни на что, Гийом взволнован. С первого взгляда мой сын может показаться человеком холодным, но в действительности он крайне чувствительный.
Когда ты прожил с женщиной свыше двух лет...
Мегрэ и Буасье ничего не услышали. Но у старухи слух был тонкий. Она наклонила голову, словно прислушиваясь. И тут же оплошала: Мегрэ сразу понял и, поднявшись, направился к двери и отворил ее. За дверью стоял человек, который и в самом деле был выше, шире в плечах и толще комиссара. Вид у него был довольно смущенный: должно быть, он уже какое-то время подслушивал разговор в гостиной.
Его мать не солгала, когда сказала, что он отдыхает. Редкие растрепанные волосы прилипли ко лбу, ворот белой рубашки расстегнут. На ногах вышитые домашние туфли.
- Входите, месье Серр, - сказал Мегрэ.
- Прошу прощения. Я услышал шум и подумал...
Он говорил не торопясь, медленно переводя тяжелый взгляд с одного на другого.
- Это господа из полиции, - объяснила ему мать, вставая.
Он ничего не спросил, снова оглядел их и стал застегивать рубашку.
- Мадам Серр сказала нам, что ваша жена уехала позавчера.
На этот раз он, нахмурив брови, посмотрел на старую даму. Хотя его грузное тело казалось мягким, как и лицо, но в отличие от многих толстяков в нем не чувствовалось легкости. Кожа у него была матовая, очень бледная, в ушах и ноздрях виднелись пучки волос, а брови были огромные и кустистые.
- Чего, собственно говоря, хотят от меня эти господа? - спросил он.
- Не знаю.