Как же так получилось, что аристо оказался в интернате? Да, в общем‑то, не велика тайна. В период родовых войн всех новорожденных принудительно оформляют под чужими именами и фамилиями, вписывая в графу 'родители' отказ от материнства. Все для того, чтобы палачи противоборствующей стороны не убили младенца.
Государственные клиники под протекторатом Императора, но они — совсем не крепость, и не стоят у дверей 'мастера' и 'виртуозы'. А тех, кто нападет, еще требовалось поймать и обвинить… Жестоко, грязно — разумеется. Но если представить, что вот такая прелесть вырастет, направляемая ненавистью к убийцам родителей и в один солнечный день накроет Огненным Штормом Родовой Силы имение своих обидчиков, со всеми, кто в нем находится — в том числе и детьми… Тут то и задумаешься, выбирая — одна невинная жизнь сейчас или сотни твоих родных, столь же невинных, после.
Потому и переименовывали детишек, указывая неодаренными, не записывали в журнал матерей — все для того, чтобы дать шанс выжить, убрать из огня войны.
Родная мать, разумеется, знает имя своего ребенка и легко найдет его потом, когда угроза жизни малышу пройдет, вот только… иногда тайна уходит вместе с матерью. И появляется вот такой вот круглый сирота — Максим. Никому не нужный ребенок, судьба которого — раз проснулся дар — украсить своей персоной вооруженные силы Императора, отрабатывая потраченные на его содержание деньги… Если только добрый — добрый дядя Коля не устроит ему воссоединение с родней гораздо раньше — разумеется, за огромное вознаграждение. Почему‑то Николай не сомневался, что у рода с такой Силой Крови вознаграждение будет именно огромным.
Коля оттер рукавом лоб и отдышался перед очередной лестницей, на этот раз — на третий этаж, туда, где был архив с картотекой дел воспитанников. А Машка потерпит, никуда не денется…
Перед сторожем нет закрытых дверей — и связка с ключами на поясе тому лучшее подтверждение. Аккуратно провернулась личинка замка, затрепетали разогревающиеся прямоугольники ламп, освещая десяток поставленных поперек длинной комнаты стеллажей. Николаю не нужна была фамилия паренька — много ли Максимов на потоке? Примерный год рождения он вполне прикидывал, так что задача отыскать личное дело его Шанса и найти в нем группу крови и номер родильного отделения — представлялось не такой и сложной задачей. А дальше наведаться туда, порасспросить, может искал кто мальчугана. С чего‑то нужно было начинать, какие‑то данные иметь на руках, чтобы действовать самому или просить об услуге старых знакомых.
Стойка с одногодками нашлась довольно быстро. Только вот не было среди поименованных картонных папок ни одной с именем Максим.
— Может, с годом не угадал? — Буркнул Коля, почесав переносицу.
В соседней стойке Максимы действительно были, только им уже стукнуло по двенадцать, да и выглядели они — на черно — белых фото три на четыре, прицепленных к делу — совсем не так, как его сосед.
Ничего страшного, есть общие журналы, есть журналы выделения довольствия и постельного белья, есть прививки, наконец! Николай полностью погрузился в поиски.
Через полтора часа он привел картотеку в прежний вид, выключил свет, неспешно закрыл дверь и только потом позволил себе крепкое слово и удар по стене открытой ладонью — да так и замер, опираясь рукой. Не было Максимки. Будто не существовал никогда.
Тем не менее, в его комнате сидел означенный паренек. Он жил тут, учился, спал, дрался. Значит, информацию просто изъяли — поделилось подсознание ответом.
Несложно определить, кто это сделал — власти на такое хватило бы только директору, по его приказу, с его участием. Гораздо сложнее — зачем? Сложный вопрос, немного нервный, как и в любом другом случае, когда кто‑то, пусть и не зная того, лезет в твои планы.
Николаю парень был нужен, чтобы отдать родне и получить свою награду. Для этого не нужно прятать документы, скрывать и заниматься подлогом. Воссоединение с семьей, что может быть законней и проще? Капелька крови, анализ ДНК, адвокат в хорошем костюме — и государство легко откажется от иждивенца.
Директрисе нужен был… одаренный? Неучтенный государством, прошмыгнувший, из‑за особенностей рождения, мимо отлаженного механизма определения дара…
'Нет, не вяжется', — качнул головой Коля. — 'Его проще легально усыновить, как обычного ребенка без дара. Новых родителей будет обожать, получится ручное оружие, которое потом легко можно продать'.
Ерунда получалась — как бы ни прикидывал причины и мотивы, потребности в досрочном изъятии целого человека из списка живых не находил. Все было гораздо проще решить парой — тройкой липовых справок, подписью и оттиском печати.
А ведь у директора должны быть сообщники. Такое в одиночку никак не скрыть, кто‑то должен присматривать и отгораживать паренька от лишних расспросов. Машка, например.
Имя встроилось в общую систему идеально, тут же понизив градус настроения на пару пунктов. Вспомнились иные постельные разговоры, в которых разомлевшая подруга рисовала картины совместной жизни. Николай угукал и отмалчивался, но, в общем‑то, был не против — кому он такой еще будет нужен? Выходило, что для кое — каких дел их отношения были недостаточно близкими. Или Машку запугали.
Покрутившись на лестничной площадке, маясь тяжелыми мыслями, которые два часа назад и представить не мог, Николай сделал следующий шаг. Вернее, спустился на пролет вниз и уверенно шагнул в темноту коридора, по памяти следуя к кабинету директора. Бывал он там частенько, не по служебным делам, а в приятной женской компании — Машке почему‑то нравилось делать это на столе начальницы, а Николаю, в общем‑то, было наплевать.
Нужный ключик нашелся почти сразу — так как отличался от остальных основательностью и рельефом. Что совсем не помешало открыть дверь за секунду, нащупать переключатель и напряженно всмотреться в знакомую обстановку с Т — образным столом для совещаний, во главе которого находилось массивное рабочее место директрисы, с кожаным креслом под портретами здравствующего императора и князя Верхнего Новгорода. Занавешенные окна скрывали улицу от Николая и Николая от улицы, левую стену занимали два серванта, разделенные напольными часами. Изношенный паркет пола успешно скрывал красно — черный ковер. Будто не интернат, а кабинет чиновника. Зато характер сразу читается, вместе с амбициями. Такая вполне могла пойти на подлог.
Николая привела сюда скорее интуиция, чем доводы логики — та с негодованием отнеслась к мысли, что украденное личное дело можно прятать вот так нагло, а интуиция просила не торопиться с оценкой разумности некой особы.
'Не домой же ей нести такие бумаги?' — пронеслась робкая мысль.
'В анонимную сейфовую ячейку положить, раз сжечь нельзя!' — по — армейски гаркнуло в ответ.
Тем не менее, Николай все же решил проверить. Снял обувь у входа — грязная, еще наследит на ковре — и неспешно подошел к княжескому портрету. Именно за холстом с мудрым ликом Ярослава Семеновича хозяйка кабинета оборудовала себе небольшой сейф, в личное пользование. Машка как‑то хвастала — а он запомнил, отметив заодно странную информированность подруги.
Массивная, окрашенная под позолоту, рама с портретом переместилась на пол, открывая доступ к белому прямоугольнику двери с механической ручкой — крутилкой и отверстием под ключ. От сердца слегка отлегло — была бы хитрая электроника или вензель Демидовых в уголке дверцы, то проще было бы уйти, убедив себя, что не могла быть начальница такой дурой… А так — ухмыльнулся Коля — посмотрим, на что он еще способен.
Взлом сейфов — вообще не его профиль, но это даже сейфом было сложно назвать. Так, пародия в расчете на случайных воришек, а скорее — деталь интерьера, чтобы дополнить образ большого босса. Всего дел — прикинуть расположение подпружиненной детали, которой блокируется засов замка от перемещения, и 'надавить' на него стихией, даже покореженного дара на такое хватит. Щелк и тяжелая, вроде бы надежная дверь, легко распахивается к полному его удовольствию.
Дыхнуло приторным запахом духов из открытого флакона у самой дверцы. Николай аж отшатнулся — еще не хватало, чтобы Машка унюхала — и подцепив двумя пальцами флакон, на вытянутой руке отставил его на дальний край стола. На обратном пути прихватил стул — проще рассмотреть содержимое сейфа сверху, не прикасаясь к содержимому.
Внутри — бумаги, сцепленные скобками, уложенные в цветной пластик файлов, аккуратно сложенные стопкой. У левого края несколько миниатюрных кассет и черный корпус диктофона — все в прозрачном файле. Две пухлых пачки с алыми банкнотами у задней стенки, укрытые еженедельником от случайного взгляда.
А на самом дне сейфа, под другими бумагами, проглядывал серый картон личного дела — точно такой же, как у сотен папок в архиве.