— И чинду бы ещё, — сказал сударь капитан, — а то у вас тут сплошняком… когда ещё доведётся горячего-то выпить.
— Эээ… чинда больше нет, — сообщил Дурта, заглядывая в тыкву из-под сушёных листьев. — Да и в целом запасы еды… менее всего рассчитывал я на столь удивительных гостей.
— Я могу подстрелить кого-нибудь, — вызвался Кави-младший, зевая, но хватаясь за свой лёгкий лук.
— Сиди уж, — с непонятной иронией хмыкнул сударь капитан, — Купидон ушастый.
— Увы; охотиться в такой близости от Нагары…
— А мы что, так близко? — забеспокоился Немец.
— О да; всего лишь около полутора часов ходьбы.
— Опасно.
— Отнюдь нет, место более чем уединённое — этот берег и вовсе обжит довольно слабо, а уж леса к северу от переправы… Тем более, чтобы приблизиться к столице, необходимо сперва пересечь Нади… сколь помню, наш радушный хозяин пользуется для этой цели одновёсельным бедамом?
— Сегодня в город не пойду, — сказал Дурта, машинально выкладывая на грубый деревянный стол последнюю тонкую стопку сырных лепёшек. — Завтра пойду. И, пожалуй, чернил надо прикупить… поработаю на площади, как обычно.
— В этом нет ни малейшей необходимости, — сказал принц, отстёгивая потайную застёжку на поясе, — гвардецы Содары быстры на расправу, однако тщательный обыск пленников — о, это ниже их достоинства!..
— Городская стража бы не церемонилась, — с хорошо понятной Кави досадой заметил Дурта, рассматривая извлечённый принцем золотой. Эльф подумал, и добавил к нему ещё один.
— Ого! — сказал младший, — Ну вообще!
— Это что, по местным меркам много?
— Я же лесной эльф, сударь капитан, — с улыбкой пояснил принц, — о таком богатстве я не мог и мечтать… да, правду молвить, и не мечтал.
— Знаем мы, о ком ты там мечтал, — пробормотал сударь капитан, но прежде, чем оба эльфа, — юный и молодой, — успели как следует покраснеть, запустил руку в карман и выложил на стол увесистый, круглобокий кожаный мешочек на завязках.
При соприкосновении со столешницей мешочек издал глухой, сытный, чрезвычайно убедительный металлический звук.
— У Содары спёр, — сказал человек. — Хлеба точно нет?
Часть II. Любовный напиток
Глава 7. Римский-Корсаков
— Полагаю, в этом Вы тоже правы, — смущённо сказал Кави, — сколь угодно большой слиток золота не заменит сколь угодно малого кусочка хлеба. Однако так уж устроен наш мир; щедрая судьба вознесла меня на место второго лица империи — но и тогда не имел я ни достаточного понимания общественного устройства, ни возможности хоть как-либо исправить всеобщее неравенство.
Потому что ты чёртов сопляк, подумал капитан, отворачиваясь к реке. «Второе лицо империи», правильно… Люди с несравнимо меньшей властью добиваются несравнимо большего — просто потому, что добиваются; а ты, — принц! — сидишь, жуёшь сопли и ноешь о какой-то там жизненной несправедливости. Да будь в тебе капля той тяги к равенству, о которой ты тут распинаешься, — уж нашёл бы и понимание, и возможности, и чёрта в ступе. Потому что невозможно видеть происходящее — и ничего по этому поводу не предпринимать. Понимаешь, эльф ты лесной? невозможно.
— Вероятно, несправедливость заложена в самой природе нашего мира, а потому и исправить её невозможно.
— Правильно, — с на редкость простодушным видом согласился Немец, — утешай себя. Когда что-то не получается, надо сделать вид, что не очень-то и хотелось.
Кажется, на этот раз Кави подколку понял. Он гордо встряхнул порядком уже засаленными чёрными кудрями и тоже уставился на реку.
Смотри-смотри, подумал капитан, лениво пристраиваясь к наглазнику оптического прицела.
Смысла в ожидании, в общем-то, не было никакого — но других занятий уже не нашлось, а голод чувствовался весьма ощутимо. Расчихавшийся Дурта с утра умотал к город и всё никак не возвращался. Капитан запряг эльфов навести какой-никакой порядок в хижине, проследил, чтобы кони были сыты, почистил одежду, «Драгунова» и пистолеты, пересчитал патроны, монеты и сонных осенних мух.
Дурты не было. Еды не было тоже. Обещанные оптимистичным эльфёнком кролики все куда-то разбежались, а ловить и есть мышей, — как в горах, на боевом выходе, — Немцу вусмерть не хотелось.
— Куды крестьянину податься?.. — сказал капитан. — Пойдём встречать, что ли.
Кави-младшего с собой не взяли, отрядили «охранять помещение». Эльфёнок живо вскарабкался на стоявшее неподалёку раскидистое дерево, радостно помахал из ветвей сандалией и, похоже, немедленно устроился дрыхнуть. Взрослые переглянулись и препятствовать не стали: меньше суеты.
Человек и эльф спустились к реке, но на самый берег благоразумно выходить не стали, устроились за кустарником. Предосторожность была, скорее всего, излишней, — по словам принца, эта протока не считалась популярной даже спустя сорок лет, — но близость к городу капитана всё равно нервировала. За годы жизни на нелегальном положении он намертво привык любые органы государственной власти считать враждебными по умолчанию. А уж после того шороху, который они успели тут навести…
Но уголок леса, где достойный мудрец поставил свою конуру, действительно оказался тих, уныл и безлюден — потому человек с эльфом скучали, вяло спорили «за жизнь» и ждали Дурту.
— Вот он, — встрепенулся принц, стоймя поставив уши.
Немец кинул взгляд на протоку, затем в оптику осмотрел перекаты. Поверхность реки выглядела пустой, но капитан уже привык доверять эльфийскому слуху.
Ожидание не затянулось.
— Из-за острова на стрежень… — тихонько пропел капитан, наблюдая в прицел, как тощая фигура в коричневом балахоне торопливыми резкими ударами единственного весла подгоняет к берегу небольшой ялик.
Человек и эльф видели, как Дурта спрятал лодку в остролистых местных камышах и деловито поволок по склону довольно объёмистый мешок. Капитан за плечо придержал заторопившегося было на помощь принца.
— Не суетись, — ответил он на невысказанный вопрос, — тащить недалеко, а бережёного…
Он и сам бы не смог объяснить причины своего беспокойства. А только что-то эдакое… какое-то неуютное чувство не давало расслабиться, царапало воображение, хотя явных причин как будто и не было.
Множество мелких наблюдений, ничтожных по отдельности примет складывались в молчаливую мозаику, и в этой мозаике что-то было очень серьёзно не так.
Что-то было не так.
Он посмотрел на Кави. Эльф неприятно поджал уши, охватил ладонью рукоять меча и вернул совершенно понимающий взгляд.
— Что-то не так, — сказал капитан.
— Да, — согласился Кави. — Это, несомненно, Дурта, но дело…
— Дело не в нём.
— Да, — сказал Кави. — Что-то не так.
Пыхтение и сиплый кашель Дурты слышались уже совсем рядом. Через минуту кусты всколыхнулись, раздвинулись и достойный мудрец, обливаясь потом, вывалился на еле заметную лесную тропинку.
— Здорово, Дурта, — сказал капитан, заходя со спины и неназойливо отбирая действительно довольно увесистый, но уж всяко не убийственно тяжёлый мешок.
— Эээ… Думья, я настаиваю. А где?..
— Здравствуй, достойный Думья.
— Скажите на милость… ну что за депутация.
Заметно было, что мудрец польщён встречей.
— Как прошло? — спросил Немец, выдвигаясь по тропинке.
— Купил всё — и шашаку, и наконечники для стрел. Десяток срезней всё-таки взял. Где юный дикарь?
— Кави-младший изволит почивать.
— Однако.
— Да ладно, пусть отоспится пацан.
— Эээ… в сущности, никакой спешки нет, я прав ли?
— Прав, Дурта, прав. А, кстати, ты что это красный такой? Мешок-то — не надорвёшься.
Достойный мудрец с силой потёр ладонями влажные раскрасневшиеся щёки.
— Эээ…
Он закашлялся, неловко переступил сандалиями и медленно, так медленно, что ни человек, ни эльф не успели ничего сообразить, завалился набок, подминая тощим телом куст каких-то диких колючек.
— Я-то не доктор, — хмуро сказал сударь капитан, — но по всему — похоже на пневмонию.
Расстроенность чувств Немца была весьма заметна. В иных обстоятельствах принц расценил бы подобные проявления как естественную человеческую заботу о единорасце, но нет, нет — капитан явно включил нового знакомца в группу лиц, которую полагал подлежащей своей ответственности. Сознавать это было нелегко — ибо принц привык считать Дурту вернейшим своим другом, а потому слегка даже и ревновал; но это и снимало с его плеч немалый груз — ибо ответственность есть тяжесть.
Сударь капитан же… казалось, тяжесть сия для него столь привычна, что сделалась и вовсе неотъемлемой частью натуры. Попробуй, пройдись по земле невесомым! немедля сдует тебя первым же беспечным ветерком; потому-то сей груз есть великое счастье — для того, кто умеет распорядиться собственной весомостью. Ибо ежели нет у тебя ответственности — то и тебя самого словно бы нет; и, напротив, чем серьёзнее твои тяготы, заботы и решения — тем больше тебя самого, тем реальнее твои плоть и дух.