– Не прикидывайся дурочкой. Я же все вижу.
– Видишь? Зачем спрашиваешь?
– Хочу помочь.
– Чем, интересно? – Майя с завистью наблюдала, как мама закуривает очередную сигарету.
– Приводи его в дом. Я хочу с ним познакомиться.
– Решила, что он тебе больше по возрасту подходит? – рассмеялась Майка.
– Как тебе не стыдно! – Мама заерзала на стуле.
– Ни капельки. – Майя внимательно следила за оранжевым кончиком маминой сигареты.
– Вы до сих пор ограничиваетесь разговорами?
– Представь себе.
– И что же мешает сближению? – Неля Петровна не скрывала иронии.
– Все не так просто, мам.
– У тебя всегда все не просто, не находишь?
– Нет.
– Он тебе нравится? – Неля Петровна решила перейти к конкретным вопросам.
– И да, и нет.
– Не хочешь говорить?
– Не в этом дело. – Майя села напротив.
В этот момент она была похожа на примерную ученицу, застывшую за партой. Неля Петровна смотрела на дочь и не узнавала ее. Что с ней, черт возьми, происходит? Как ей помочь?
– Я понимаю, многое в наших отношениях потеряно безвозвратно, – медленно выговаривая слова, после небольшой паузы произнесла Неля Петровна, – но я хочу, чтобы ты знала: я рядом.
– Спасибо, мам.
– И еще… Тебе уже не двадцать, так что подумай, стоит ли быть слишком разборчивой.
– Это лишнее. Я знаю себе цену!
– Майка, ты можешь поступать как хочешь. Но если этот мужчина сумел сделать так, что ты забыла своего павлина-мавлина, им не стоит пренебрегать, – торопливо выпалила мама, словно боясь, что ей не дадут договорить.
Тогда Майя подумала, что мама права и не признать это – верх глупости. Этот мужчина смог отвлечь ее от прошлого. Только за это можно быть ему благодарной. Но интерес Майи к обаятельному пациенту рос прямо пропорционально сомнениям. В воздухе не витало аромата любви. За знаками внимания этого мужчины стоит нечто иное. Он рушит ее стратегию мести. Он непредсказуем, а значит, пока неуязвим. Майка мучилась. Одни страдания сменились другими.
– Майка, разберись, чего ты от него хочешь, – советовала мама. – Тогда все упростится.
– Он должен стать моей маленькой победой.
– Каждая победа имеет свою цену. Подумай, стоит ли платить за минутный каприз. Кому и что ты докажешь?
– Не знаю, мам. Я запуталась. – Однако слова матери были кстати. Майя решила, что не станет форсировать события. – Я буду осторожной.
– Обещаешь?
– Да, мам.
Настасья смотрела на него глазами, полными ненависти. Сомнений не было – она ненавидит его всей душой. Что ж, ей же хуже. Тем самым снимает с него груз вины. Так ему легче приводить в исполнение свой долгосрочный план.
– Ты бы хоть чаю предложила, – улыбнулся он, усаживаясь в глубокое кресло.
– Моя воля, я бы тебя и на порог не пустила! – Настасья резко повернулась, собираясь выйти из комнаты.
– Что ты так нервничаешь? Я ведь не к тебе, а к Егору.
– Кажется, я объяснила, что его нет. Раз в кои-то веки он выбрал время, чтобы покататься с сыном на лыжах. – Настасья обернулась, губы ее искривились в презрительной усмешке. – И зачем он тебе так срочно понадобился? Один выходной за полгода, и ты уже здесь! Неотложные дела! Бизнес, твою мать!
– О-о, а мы забыли, что мы леди, – рассмеялся Марков. Его забавляла нарастающая раздраженность Некрасовой.
– Мне неприятно твое общество.
– Я тебе не враг.
– Благодарю.
– Странно, ведь это не я тебя бросил, а ты ушла от меня к Некрасову. Заметь, ушла к моему лучшему другу, а я оказался настолько мудрым, что сумел сохранить наши добрые отношения. За что же ты так ненавидишь меня?
– Сейчас это уже не имеет значения. – Настасья провела рукой по гладко зачесанным волосам. Со времен их встреч Леонид знал, что это признак большого волнения. Обычно при этом она еще на мгновение закрывала глаза.
– А что имеет значение? Все это? – Он обвел жестом комнату. – Или твоя неудавшаяся карьера балерины?
– Чего ты хочешь?
– Когда-то мы начали с крохотной фирмы. Но вовремя сориентировались и не проиграли.
– Мне не нужна экскурсия в прошлое. Ты забываешь, что я все это время была с Егором. Даже какой-то период работала вашим бухгалтером.
– Ты не только неудавшаяся балерина, но и бездарный бухгалтер.
– Ты не заденешь меня больше. Я выработала иммунитет на твои выходки, – заметила Настасья.
– Я только хочу сказать, что у нас с Егором все получилось. В этом и моя немалая заслуга. – Леонид Игнатьевич пристально посмотрел на Некрасову. – Ты не могла представить, что я не буду простым исполнителем, да? Ты решила: если у меня не было денег, то я – бесперспективное существо, не заслуживающее твоего внимания?
– Ты зачем пришел?
– Где твое гостеприимство? – Марков достал сигареты. – Можно?
– Кури. – Настасья включила освежитель воздуха. – А как же больное сердце?
– Не получается бросить. Я не такой волевой, как твой муж.
– У меня идеальный муж.
– Возможно, только ты не замечаешь, что у меня есть все то, что и у него. Все составляющие преуспевающего мужчины.
– Ну и что?
– Почему ты предпочла его? – не унимался Марков.
– Столько лет прошло, а ты все никак не успокоишься! Тебе нужно жениться, завести детей.
– Нашему сыну могло быть уже…
– Замолчи! – Некрасова побледнела. – Господи, сколько раз ты будешь напоминать мне об этом? Я не хочу вспоминать! Мне дорого обошлась моя глупость. Я думала, что уже не смогу иметь детей.
– Какой мальчишка у вас получился! Можно гордиться. Только плохо, что один.
– Почему плохо?
– Все проблемы на одного. Вас не станет – один на свете. Его не станет – невосполнимая потеря для безутешных родителей. Один он и есть один.
– Ты что? – Настасья побледнела. – Ты что задумал?
– Этого, милая, я тебе никогда не скажу, но хочу, чтобы ты знала. – Он не спеша поднялся и подошел к ней. – В моих законах нет прощения за давностью лет. Однажды ты поплатишься за все, мадам Некрасова. И ты, и твой муж, и… твой сын!
– Нет, ты ничего ему не сделаешь! – Она схватила его за лацканы пиджака.
– Кого ты имеешь в виду? Я не ослышался? На себя тебе плевать, а кого ты так рьяно защищаешь? Мужа? Сына?
– Ты чудовище! – Она резко разжала пальцы, как будто обожглась. – Как же ты живешь с этим?
– Ну, не надо! Не нужно психологических ходов. Ничего не получится. Никакой жалости. Я излечился от жалости, доброты, сочувствия, доверия еще тогда, когда ты сказала, что между нами все кончено.
Марков тяжело вздохнул. Сердце снова подводило. Резкая боль резанула, оставив ощущение инородного тела. Словно кол вогнали. И так каждый раз, когда он волнуется. Карцев не зря твердит, что ему нужен покой. А какой тут, к черту, покой, когда он видит ее такую же красивую, такую же желанную, как много лет назад, и такую же далекую, чужую, презирающую его и не скрывающую этого?!
Зачем он устроил себе эту экзекуцию? Ведь прекрасно знал, что Егора не будет дома. Он нарочно приехал, чтобы застать ее одну. Только не думал, что она не захочет даже соблюсти правила приличия и поиграть в гостеприимную хозяйку. Настасья открыто говорит о своем пренебрежении. Она все еще уверена, что он не достоин ее.
– Марков, уходи. – Настасья смотрела куда-то поверх его головы. – Хватит имитировать сердечный приступ. Мы это уже проходили.
Что с ним случилось в ту минуту? Как только он услышал эти слова, перестал реально оценивать происходящее. Быстро повалил ее на пол. Прижал тяжестью своего тела. В ее распахнутых глазах замерло жуткое выражение безнадежности.
– Остановись, – прошептала она.
Он решил – если овладеет ею сейчас же, немедленно, это и будет его местью. Местью всему этому благополучию, выстроенному на его одиночестве и страданиях. И тогда он почувствует облегчение. Тогда, может быть, остановится.
Она отчаянно сопротивлялась, молча, страшно. Но осознав бесполезность, ослабела, закрыла глаза. Словно смирилась. У Маркова все поплыло перед глазами. Он перестал что-либо соображать. Комната закружилась и вдруг исчезла. Все замерло. Его руки скользили по ее телу. Во рту пересохло, стало нечем дышать. Леонид перестал владеть собой. Изо всех сил сжимая Настю, он чувствовал ее упругую грудь. Хотелось разорвать блузу и впиться горячими сухими губами в розовые бугорки.
Насилие возбуждало Маркова. Не было ни страха быть застигнутым, ни сожаления, ни жалости. В нем проснулось какое-то грубое животное, о существовании которого он не догадывался. Это физическое унижение вызывало у него небывалое возбуждение. Он обладал женщиной, которую и любил, и ненавидел, как будто возвращая себе то, что принадлежало ему по праву.