— Сержант! Сержа-ант! — услышали они знакомый голос.
К ним бежал Николай Спиридонов — радостный, донельзя чумазый.
— Ах, ребята… Сержант, милый ты мой! — обнимал он Смолина, блестя мокрыми глазами. — Видал эту дрянь черную?! А?! — Он тыкал рукой по направлению к буровой. — Попалась!.. А помнишь, сержант, как нервишки-то у меня? Телеграммку-то хотел тю-тю?..
— Я запомнил другое — как вы тогда говорили, — улыбался Смолин, стирая со своей щеки нефтяное пятно, — что неудача есть нормальный путь к удаче…
— Точно! — и Спиридонов снова обнял его. — Главное, чтоб стало нестрашно, сержант.
— А с островами, значит, завязали? — спросил Романцев.
— Наоборот, — отвечал Спиридонов. — Здесь же структуры такие же, как на островах. Пусть теперь только попробуют: где, мол, доказательство? А я их сразу за шкирку и сюда: разуй глаза, дядя!
Чернобородый Петрович все лупил из ракетниц. В черной луже плясали чумазые счастливцы.
* * *…Мотор вездехода взревел. Гусеницы рванули твердый наст.
Смолин обернулся, поглядел на черное кострище, на оспины оленьих следов на снегу, освещаемые разноцветными сполохами веселых ракет…
«Вот почему они ушли отсюда», — подумал он.
* * *…Через несколько часов на улице военного городка Романцев остановил вездеход. Насадил резиновый шланг на трубу водоразборной колонки. Принялся качать, а Смолин смывать крепкой струей грязь, чтобы машина пришла в часть в приличном виде.
— Толя! — услышал он знакомый голос.
Обернулся — через улицу к нему шла Инка Батракова, из-за которой начались у него неприятности с любителем бокса. Судя по свободному платью, ребенок у нее должен был появиться месяца через два. Ей было восемнадцать лет.
— Спасибо тебе, Толя, — потупясь, сказала она. — Мы с Игорем вчера расписались. Ваш командир разрешил.
— Ну и дура! — буркнул Романцев.
— Почемуй-та? — удивилась Инка.
— Потомуй-та!.. — передразнил Романцев. — И вообще, гони его, и чем быстрее, тем лучше.
— Как это — гони? — Инка не могла в толк взять. — А зачем же ты его… тогда?!
— Дурак был, — мрачно сказал Романцев. — Такие вещи кулаками не решают…
— Ты на меня сердишься, да, Толь? — потерянно спросила Инка.
— А чё мне? — пожал плечами Романцев. — Вольному воля, храброму поле, спасенному рай.
— Я так виновата перед тобой, Толечка-а-а… — она заплакала тоненько, совсем по-детски.
СОЛДАТЫПеред воротами КПП Романцев нетерпеливо засигналил. Было высунулся пожурить нерасторопного дежурного, но, увидев, что на дежурстве тот самый боксер Игорь, промолчал, лишь посмотрел строго. Игорь сморгнул, вздохнул и на всякий случай зашел за створку ворот…
* * *На плацу было пыльно и солнечно. Гулко топотала сапогами строевая. По газонам уже проклюнулась зелень.
Они стояли перед Лесниковым, теперь уже подполковником.
— Ну и как? — спросил подполковник Лесников.
— Отлично отдохнули, товарищ подполковник, — улыбнулся Смолин. — Целых три месяца плюс двое суток туда, обратно не считается. Хотелось бы послужить…
— От лица командующего и от себя, — Лесников покосился на свои погоны, — объявляю вам благодарность!
— Служим Советскому Союзу! — в один голос сказали они.
— Романцев, — Лесников достал из кармана и протянул Толе погоны с золотыми сержантскими лычками, — это тоже от меня… Только не надо путать…
— Северное побережье Черного моря, — подхватили они, — с южным побережьем Белого…
— Это две большие разницы! — Лесников наставительно поднял палец вверх. — Идите, а то ваш дружок Пантелеев все глаза проглядел. Сутки отдыхайте.
* * *— …Ты первенство-то свое выиграл? — спросил Романцев Степу после долгих объятий, хлопанья друг друга по спине и прочих выражений чувств.
— Какое… — улыбаясь, отмахнулся Степа. — Я ж тогда знаешь как переживал, что с вами не остался?.. Так мой отпуск и накрылся.
— Какой отпуск? — поинтересовался Романцев.
— Домой, — вздохнул Степан. — Какие отпуска бывают.
— Так ты за отпу-уск… — протянул Романцев и подмигнул Смолину.
— Ну да, — простодушно подтвердил Степа, — обещали, если, конечно, первенство выиграю. Дом чинить надо, а отец болеет. Крышу перекрыть, и все такое… А штангу я, вообще-то, совсем не люблю: только жиры нагуливаешь да пуп рвешь…
— А чего ты мне про дом не сказал? — спросил Смолин. — Я б кого другого взял!
Степан вдруг широко, ясно улыбнулся:
— А мне чего сегодня приснилось: будто мы с отцом ставни на окнах красим. И краска такая веселая, голубая…
На плацу строились солдаты, там прохаживался прапорщик Сивак.
К Степе подбежал солдат Саша, у которого когда-то Степа реквизировал калорийную колбасу, передал ему новенький щегольский чемодан и помчался в строй.
— Это ты куда ж? — поинтересовался Романцев.
— В отпуск, говорю, — сказал Степан, любовно оглаживая чемоданную кожу. — Вишь какую красоту принесли…
— Ни черта не понимаю! — рассердился Романцев. — То ты едешь, то ты не едешь…
— Чего ж тут не понять? Мать подполковнику Лесникову написала. Вчера письмо пришло, и он сразу: десять суток, не считая дороги.
— А ты что ж сам у него не попросился? — спросил Смолин.
— Просить, Миша, неприятно, — очень серьезно сказал Степа. — Мы, Пантелеевы, очень просить не любим. А мать — женщина, ей можно…
— Мы — Пантелеевы… — передразнил Романцев. — Тоже мне князь Ростовский.
— При чем тут князь-то? — удивился Степа. — У нас все так-то. До десятого колена свой род помнят.
Тем временем к строю подошел подполковник Лесников.
— Равня-ась! Смирр-о! — раскатисто прокричал Сивак.
— …Мне нужно пятнадцать человек. Добровольцы!.. — долетел до них голос Лесникова. — Шаг вперед!
Весь строй шагнул дружно.
— Отставить! — сказал Лесников. — Повторяю: мне нужно пятнадцать человек.
— Встать, что ли? — Романцев с хрустом потянулся, подмигнул Смолину.
Направились к строю.
Пантелеев посмотрел им в спины и пошел с чемоданом к казарме.
Подполковник Лесников строго посмотрел на Смолина и Романцева, которые встали на правый фланг, но чуть впереди основного строя.
— Я ж приказал вам отдыхать! — строго сказал Лесников.
— Так мы же с отдыха, товарищ подполковник! — улыбнулся Романцев.
— Спички есть? — внезапно спросил подполковник.
Романцев достал коробок, отдал Лесникову.
— Будете жребий тянуть! — сказал подполковник Лесников, запалив и тут же загасив спичку. — У кого горелая — становится к сержантам Смолину и Романцеву.
Из казармы выбежал Пантелеев без чемодана и встал рядом с товарищами.
— А отпуск? — спросил Смолин.
— Хорошо ж ты обо мне понимаешь… — обиделся Степа. — Вы вон опять кудай-то идете, а я буду пельмени в Тобольске лопать…
* * *А на сибирских реках с грохотом, подобным орудийной канонаде, ломался лед.
Сталкивались льдины, лезли друг на друга, запирали ревущую, мутящуюся воду. Грохотали взрывы, уже настоящие — рвали заторы. Вода несла в океан лед, вековые деревья и все, что удавалось унести…
Обнажались крутые берега. Трубили олени-быки и сходились в смертных поединках из-за важенок. Медведь таскал лапой снулую от долгой подледной темени рыбу…
В одно такое весеннее утро Белая рубашка мощным ударом груди сломал загородку и ушел в тайгу, уведя с собой в тайгу трех лучших важенок. Маринкин отец неделю гонялся за ним, но так и не догнал…
ЮРИЙ КЛАРОВ ЛАРЕЦ ВРЕМЕНИ[1] (Легенды о часах)
— Поклонник детективного жанра, — не без ехидства сказал Василий Петрович Белов, глядя мимо меня, — начал бы, конечно, это повествование с убийства и ограбления весьма известного среди ценителей старины московского антиквара. Рассказал бы о различных версиях, о поисках бесследно исчезнувшего преступника, о слухах. Затем он сообщил бы, как через год после событий, взволновавших Москву, в Баварии покончил жизнь самоубийством король Людовик II. Не слишком углубляясь в обстоятельства, при которых это случилось, рассказчик, все более и более заинтриговывая читателей, намекнул бы на некую связь между тем, что произошло в России и Баварии. А затем, сделав вид, что начисто забыл про самоубийство и убийство, пригласил бы читателей посетить вместе с ним двор Иоанна Васильевича Грозного… Любитель исторических легенд (а ими — и любителями и легендами — история весьма богата) начал бы со звездочета, врача и механика Иоанна Васильевича Грозного голландца Бомелия, из-за которого, по мнению москвичей, «на русских людей царь возложил свирепство, а к немцам на любовь преложи». Впрочем, скорей всего, он бы начал это повествование не с «лютого волхва дохтура Елисея», а с созданных им при помощи черной магии «волшебных» часов, которые якобы предрекли царю смерть. Что же касается специалиста, то он бы, разумеется, не вспоминал ни про убийство, ни про Людовика II. И уж наверняка бы с презрением отвернулся от всяких сказок о смерти Иоанна Грозного, от Бомелия, его предсказаниях и волшебных часах. Легенды, предания, досужие выдумки… Все это чепуха. Главное — законы истории и законы механики. Только они имеют значение. Как и положено уважающему себя специалисту, задумавшему или уже написавшему кандидатскую диссертацию, он, разумеется, начал бы с истории вопроса. Он бы популярно объяснил, что древнейшими приборами для определения времени являлись гномоны — простейшие солнечные часы, а также водяные часы, которые в те далекие времена полностью удовлетворяли скромные потребности человечества. Позднее появились колесные часы, а к концу пятнадцатого века — пружинные. Затем он убедительно доказал бы, что если существование Иоанна Грозного ни у кого не вызывает сомнения, то с «волшебными» часами дело обстоит совсем иначе: «волшебных» часов нет и никогда не было, а были только хорошие часы и плохие, причем плохих всегда было почему-то значительно больше…