Фортескью промолчал, скромно опустив глазки, я подумал, переспросил:
— А что вы предлагаете? Обер-гофмейстера, то бишь гран-мэтра де ла кур или же обер-гофмаршала?
Жерар произнес так же мрачно:
— А чего мелочиться? Можно сразу камергера. Это высшая должность при дворе, а делать ничего не приходится.
Я посмотрел в изумлении.
— Вы серьезно?
— Вполне, — подтвердил он. — Камергеров может быть несколько. Все нормально с точки зрения права и законов..
Я подумал, повернулся к замершему Фортескью.
— Граф, сэр Жерар абсолютно прав. Жалую вам титул ландесфюрста, а также придворную должность камергера. Мне кажется, в Сен-Мари ландесфюрсты вообще не водились, так что вы первый и единственный! Это повод гордиться и задирать нос перед теми, кто на вас посматривал свысока. На ближайшем торжественном приеме я вам пожалую официально. Нужно, чтобы присутствовала вся знать королевства… А теперь работать, работать, работать!.. Устраивайтесь там внизу, быстренько наберите помощников. Работы будет больше, Куно вас введет в курс дела.
Он широко улыбнулся в ответ на смену моего покровительственно-ласкового тона на суровый и требовательный, поклонился и быстро вышел, уже весь собранный и переполненный идеями, как быстро наладить работу Министерства.
Он еще не знает, мелькнула мысль, что это будет Министерство не Сен-Мари, а чего-то такого, что я сам еще масштабы вижу весьма смутно и нечетко.
Еще в первый же день переезда в бывший дворец Рюккерта перетащили из королевского дворца и установили в моем кабинете зеркало в мой рост, через которое могу выйти из точно такого же в Савуази, Брабанте и даже в подвале леди Элинор. Кстати, его забрать нужно обязательно.
Пусть у этих зеркал и меньше возможностей, чем у Зеркала Горных Эльфов, однако эти быстрее набирают энергию для следующего переноса. А Кейдану ни к чему.
Эх, не забрать пентаграмму аббата Дитера… Если бы только пентаграмма, ничего нет проще, но это же вскрывать пол и вытаскивать девайсы… Хотя, конечно, можно предупредить Кейдана, что перебираться на новое место буду долго и трудно, здесь прижился, кое-что вмонтировал в стены из фамильных ценностей, которые просто обязан забрать по завету предков.
Пентаграммы установлены в Геннегау, Савуази, Варт Генце, Скарляндии и Ламбертинии, а вообще я дал аббату Дитеру самые широкие полномочия, пусть роется по всем загашникам монастырей и собирает из деталей эти странные и непонятно как работающие порталы.
Вообще-то могу перемещаться еще браслетом Гонца, хотя он признает только эльфов, есть еще возможность с помощью Подземного Вихря, а также недавно найденный способ с Эркхартой.
Так что не сказать, что не ищу варианты, все время ищу, почти всякий новый лучше предыдущих, но все-таки далеко до желаемого…
Альбрехт заскочил на минутку, сказал свистящим шепотом:
— Ваше Величество!
— Ну?
— Вы забыли о самом главном.
Я насторожился.
— О чем? О Маркусе я все время помню.
Он отмахнулся.
— Да что там какой-то Маркус, кто о нем думает? Я говорю о пире в честь победного возвращения!.. Это нужно и нам, и побежденным.
Я вздохнул.
— Да, конечно. Организовывайте.
Для пира вообще-то подходит любой повод, но наше победное возвращение — куда уж более, потому слуги открыли все закрома Рюккерта и начали таскать в главный зал, где могущественный лорд обычно принимал важных гостей и похвалялся богатством и влиянием.
В большом зале на уровне второго этажа три балкона, один для оркестра, второй для стражи, а третий ведет из моих покоев, что включают в себя как спальню, так и кабинет, библиотеку, рабочие комнаты.
Сейчас я тихонько встал в дверном проеме, чтобы никто не заметил снизу, и наблюдал, как заполняется зал.
Кроме моих немногих лордов, в первую очередь Альбрехта, Норберта, Мансфельда и Мандершайда, несколько знатных рыцарей из их армий. Так что я окружен по большей части турнедскими героями, а также вестготскими, что прибыли на кораблях, готовые для яростного штурма города.
Сейчас они, несколько разочарованные, что не стяжали воинской славы и не совершили великие подвиги, с другой стороны, плоды победы достались им легко, и все благодаря умелой дипломатии их сюзерена, который ведет их от победы к победе.
Барон Эйц тоже за столом, ему я просто велел присутствовать, объяснив, что нас, армландцев, и так капля в этом людском море, а сен-маринцы хоть здесь вроде бы все наши лояльные сторонники, но все же их слишком много, слишком…
Послышались шаги, нарочито громкие, это Альбрехт предупреждает о себе, все-таки в моих личных покоях, куда доступ пока открыт, а потом даже ближайших друзей гвардеец остановит строгим: «По какому делу? Я доложу».
— Все начинается пиром, — сказал он, остановившись рядом. — А дальше плавно перетекает в дискуссию, на кого бы напасть…
— Не будет таких дискуссий, — ответил я мрачно. — Это муравьи бьются друг с другом, не замечая лесного пожара, а вот нам нельзя поднять головы, чтобы Маркус не напомнил о себе.
— Маркус, — проговорил он, лицо его потемнело, но вскинул голову и сказал с натужным оптимизмом: — Встречную атаку не проведешь, так что будем дожидаться, когда появится… А пока будем осваиваться. Как вам здесь?
— Во дворце? — спросил я. — Да мне как-то все равно, дворец или шатер… Вижу только, знакомых морд маловато.
Он спросил понимающе:
— Вы о женщинах?
Я ощетинился.
— Что, по мне видно?
Он покачал головой.
— Успокойтесь, Ваше Величество. Вы держитесь как скала, поросшая мхом. Зеленым таким, добротным. Даже как бы с плесенью. Хорошей такой плесенью! Как на сыре. Просто ваше состояние естественно и понятно…
— Что вам понятно?
— Женщине нужен мужчина, — ответил он, не отрывая взгляда от толпы, — мужчине нужны женщины… желательно все на свете.
— У вас и запросы, — сказал я. — У меня поскромнее. Я уверен, что верно и преданно человек может любить не больше трех-четырех женщин. От силы семь-девять…
Он грустно улыбнулся.
— Но жизнь такова, что и на одну не у всех хватает времени, сил, денег, решимости. Зато кому-то достается больше, чем одна.
— Я тоже из тех, — отрезал я, — у кого недостает времени, сил и решимости. Господи, тут вот-вот Маркус рухнет на головы, а мы будем предаваться любовным утехам?
Он пожал плечами.
— Я разве сказал, предаваться? Так, перекусить на ходу. Не слезая с седла.
— Не снимая, гм, сапог со шпорами, — сказал я. — Ну да, это понятно…
— Розалинда, — сказал он без всякого перехода, — мирно и счастливо живет с мужем в далеком имении. Азагердию выдали замуж, как только вы отправились на север.
Я проворчал:
— Чего это вы их вспомнили?.. Я вот совсем не думаю.
— Да ладно, — сказал он, — если не о них, то все равно о них, пусть даже у них другие имена и прически, зато все равно это они. Могу порекомендовать…
— Заткнитесь, граф, — сказал я в раздражении. — Недоставало, чтобы мне еще и баб рекомендовали!
Он поклонился.
— Нет-нет, Ваше Величество, что вы… Я уверен, что в женщинах вы разбираетесь лучше, чем в политике, в которой, если честно, не разбираетесь вовсе.
Я засопел, это наглая ложь, в политике я вообще орел, но Альбрехт и не пытается что-то доказать или опровергнуть, просто растормашивает меня, чтобы не зацикливался на одной-единственной идее, способной свести с ума.
— Ладно, — сказал я, — Маркус подождет, вы правы. Все равно еще не готовы, маяк пока что растет, как непонятный гриб.
Он посмотрел искоса.
— Присматриваете?
— Чувствую, — отрезал я. — Такой вот я чувствительный! Баб не чувствую, а маяк за триста или сколько там миль чувствую.
— Повезло нам с государем, — ответил он.
— Не язвите, граф, — сказал я строго. — Я уже весь в язвах. К счастью, пока невидимых, но я их чувствую. Мне кажется, там в зале недостает перемешивателя?
— Перемешивателя?
— Ну да, — сказал я, — как повар перемешивает большой такой цветной суп в большом котле.
Глава 12
В самом деле, отдельно вестготцы, армландцы с турнедскими военачальниками, в сторонке группа могущественных сен-маринских лордов, чье богатство многократно превосходит королевское: Чарльз Фуланд, которому я привез похвальные новости о его единственном сыне, Арчибальде Вьеннуанском, Рудольф Герман Лотце, Вильгельм Рошер, лорд Карл Людвиг Кнебель, заметно растолстевший Оскар Лаубе, всегда сдержанный лорд Бенедикт Карберидж, барон Френк Ховард, юный отпрыск знатного рода Холбергов, верховный лорд Джералд Бренан, лорд Джеймс Гарфильд, лорд Уильям Дэвенант и лорд Томас Фуллер, все из богатых и влиятельных родов, но, как вижу, не растерявшие хватки и проницательности, не сделали ставку на Вирланда, а ушли в тень, сейчас явились и сказали, что верили в мою победу. Что ж, а я верю им, как же иначе, так что они по своему могуществу и влиянию все так же будут занимать высокое положение и оказывать заметное влияние на жизнь в Сен-Мари в тех рамках, которые я очерчу.