У Рваного Уха был такой громкий и свистящий шёпот, что, когда он заговорил, мне сразу стало ясно, что их всех беспокоит.
— Капитан, — шипел человек с расплющенным ухом. — Нет ли здесь подвоха? Может быть, этих детей нарочно выпустили на нас и, пока мы точим с ними лясы, нас окружит стража?
— Молчи, Рваное Ухо! — пробасил Рыжий Пёс, небрежно отталкивая его. — Ты всегда был трусом. Посмотри, девочка, кажется, сама трясётся от страха. Сейчас мы все выясним.
Держа в руках шляпу, капитан сделал шаг вперёд и продолжал, обращаясь к нам:
— Не скажут ли молодая леди и юный джентльмен, где находятся их достопочтенные родители? Клянусь брюхом акулы, нам не терпится засвидетельствовать им своё почтение.
— Это невозможно, капитан, — сказал я.
— Почему, сэр? Разве нельзя послать за родителями вашего слугу? — и Рыжий Пёс ткнул пальцем в чернолицего Юрку.
— Я не слуга! — вздрогнул Юрка.
— Молчи, бой! — рявкнул Рыжий Пёс. — Клянусь брюхом акулы, ваш чернокожий дьяволёнок не умеет разговаривать с господами!
— Что? — вдруг громко вскрикнула Мила, которая до сих пор робко жалась к скале. — Он не дьяволёнок, а наш хороший товарищ! И вы не имеете права так называть его!
Она говорила все это очень быстро, наступая на Рыжего Пса и размахивая руками перед самым его носом. Я никогда не видел Милу такой сердитой. Капитан отмахнулся от неё, как отмахиваются от назойливой мухи, пожал плечами и расхохотался.
— Не вижу ничего смешного! — кричала рассерженная Мила.
Рыжий Пёс с любопытством рассматривал её. Он даже отступил на один шаг.
— Прошу прощения, миледи. Я обошёл на своей лоханке полсвета, пока она не разбилась на этих проклятых рифах, но я никогда не видел, чтобы белые дружили с чёрными.
Я потянул Милу за рукав и сказал пирату:
— Видите ли. Рыжий Пёс, есть другие полсвета, где дружат все люди.
— Ноне хотел бы я туда попасть!
— А вас туда и не просят! — громко выпалила Мила.
Стоявший в отдалении и не перестававший что-то жевать Кошачий Зуб невнятно пробормотал:
— Не могу сказать, что хозяева гостеприимно встречают своих гостей.
— А пусть гости не обижают хозяев! — не унималась Мила.
— Ха! — словно выстрелил Одноглазый. — Разве чёрные могут быть хозяевами?
Он стоял перед нами, расставив ноги в ботфортах и уперев руки в бока.
— Такими же, как белые! — резко проговорил Юрка, заражаясь горячностью Милы.
— Ха!
Человек с серьгой в ухе неторопливо подошёл к капитану, припадая на одну ногу.
— Капитан, не вздёрнуть ли нам негритёнка на этой пальме?
— Не торопись, Кривая Нога, всему свой черёд, — поморщился Рыжий Пёс и, заметив, что я их слушаю, сладко улыбнулся мне: — Скажите же, сэр, как нам повидать ваших родителей?
— Наших родителей нет на этом острове, — ответил я простодушно. — Мы здесь одни.
Это было непростительной глупостью. Пираты переглянулись, а Кошачий Зуб зажевал что-то ещё быстрее.
— Вы жуёте табак? — наконец сообразил я, с интересом наблюдая, как перекатываются под его загорелой кожей желваки и смешно топорщатся усы.
— Так точно, сэр… — заулыбался Кошачий Зуб.
— Так я и думал! — сказал я Миле и Юрке. — Настоящие морские волки всегда жуют табак и курят трубки.
Мягко ступая на носках, как будто крадучись, ко мне подошёл Кошачий Зуб. Я уже заметил, что все его движения были лёгкими и даже грациозными.
Он очень походил на артиста балета. Церемонно кланяясь мне. Кошачий Зуб проговорил мурлыкающим, грудным голосом:
— Хотите попробовать, сэр? Чудесный табачок, сэр! Всегда такое ощущение, точно у тебя во рту ночевали лошади.
Пираты захохотали дружно и громко.
— Нет… не надо… — сказал я. — Спасибо… Кривая Нога протянул мне дымящуюся трубку.
— Может быть, вам дать мою трубочку, сэр?
Две-три затяжки, и у вас будет такое блаженное состояние, словно вы наглотались гвоздей пополам с паукам и пиявками.