То есть впервые я увидела ее много лет назад, она была довольно известной поп-певицей, ранней ягодкой, в тринадцать лет выигравшей какой-то конкурс детской песни и с тех пор начавшей триумфальное восхождение на олимп шоу-бизнеса. Ее называли русской Ванессой Паради, ей было всего пятнадцать, а ее лицо уже украшало обложки журналов, и в каждом крупном городе был филиал ее фан-клуба. Но я привыкла к тому, что отфотошопленной красоте глянцевых звездочек грош цена – отклеив ресницы и вынув двойной поролон из бюстгальтера, они становятся обычными тетками из толпы.
Когда я познакомилась с Сабиной, ей было двадцать семь, и она была на вершине успеха. Ее пиарщики были достойны самых высоких профессиональных наград – столько лет они умудрялись поддерживать Сабину на плаву, создавать вокруг ее жизни ажиотаж. Но когда я столкнулась с ней лицом к лицу на презентации, куда отправила меня Инесса с установкой «завести нужные знакомства», я поняла, почему все сходят с ума от той, чей голос объективно слабоват, а песни сводятся к любви, банально зарифмованной с кровью.
Сабина была совершенством.
Она была почти не накрашена и просто одета – синие джинсы, белая рубашка, затянутые в небрежный хвост волосы цвета спелой пшеницы. Но ее кожа была нежна, как у пятнадцатилетней жительницы альпийской деревни, ее румянец был того деликатного кораллового цвета, который не удалось воспроизвести ни одному производителю косметики, ее глаза были огромными, красивой удлиненной формы, нос – прямой, без модной кукольной вздернутости, как у статуи греческой богини, губы – четко очерченные, пухлые, яркие, словно зацелованные… Я могла бы долго распинаться об удивительном сочетании совершенных штрихов, которое почти никогда не встречается в природе даже у голливудских актрис, даже у топ-моделей. Но это не так уж важно, главное, в Сабине было то неуловимое нечто, которое превращает просто красавицу в фам фаталь. Из-за таких, как она, и развязывались войны, и штурмовались крепости, и совершались великие безумства.
Видимо, я настолько нагло и оторопело на нее уставилась, что даже привыкшая к повышенному вниманию Сабина немного смутилась и, приветливо улыбнувшись, махнула мне рукой. А я пошла на эту улыбку, как крыса на звук волшебной дудочки. Не знаю, что на меня нашло, видимо, в ней был некий ведьминский подтекст, потому что мне вдруг безумно захотелось услышать, хотя бы ничего не значащее «привет» в ее исполнении, хотя бы пару минут понаблюдать за ней, впитать в себя хоть миллиграмм ее жизни. Я подошла к ней, вручила свою визитку и честно сказала, что она самая красивая женщина из всех, кого я встречала, и, видимо, прозвучало это настолько искренне, что она не махнула своему охраннику, чтобы тот отогнал меня прочь.
– Спасибо, – рассмеялась она, а потом внимательно прочитала должность, указанную на моей визитке, и брови ее удивленно поползли вверх: – О, Luxis… В последнее время от кого я только не слышала это название.
– Правда? – Я впервые испытала что-то вроде корпоративной гордости. – Надеюсь, слышали только хорошее?
– Вообще-то… вас все так хвалят, что это даже подозрительно. Обычно за таким вот слепым обожанием кроется хитрый маркетинговый ход.
– Только не в этом случае. Мы и правда лидеры. В России пока нет, но в Америке и Европе точно.
– И вы подошли ко мне, чтобы предложить… – Сабина понизила голос. – Надеюсь, не за тем, чтобы предложить то, о чем я подумала?
– Что вы! – Мое возмущение было вполне искренним. – Вам это совершенно не нужно.
Она несколько секунд подозрительно меня рассматривала, потом все-таки расслабилась и улыбнулась уже более приветливо.
– У двух моих подруг стоят ваши имплантаты. Вообще-то выглядит круто. От настоящей груди не отличишь. Хотя, может быть, все дело в хирурге… Их оперировал сам Романович.
Тут настала моя очередь рассмеяться:
– Сам Романович – это вообще-то мой бойфренд.
– Да? – почему-то обрадовалась Сабина. – Ну надо же! Говорят, он гений. Скажите честно, Даша, его сотрудничество с вашей фирмой – это ведь рекламная акция, да? Вы ему платите?
– Ну что за бред, – возмутилась я. – Хирург такого уровня может сам решать, с кем ему работать. Просто в Luxis разработали имплантаты нового поколения. Скоро мы отправим конкурентов на свалку.
– Слушай, – она интимно понизила голос. – А у тебя? У тебя самой?
– Что? – не поняла я.
– Ты сама уже сделала операцию? Пошли в туалет, покажешь!
Я закусила нижнюю губу. Вот оно, мое слабое место. С тех пор как дела мои пошли в гору, Инесса все чаще вызывала меня на тет-а-тет, и предсказуемым рефреном звучало: ну когда же, когда же я сделаю грудь, потому что, возможно, теннисные мячики – это задорно и аппетитно, но моему положению больше подходят бахчевые дыньки или хотя бы пропитанные солнечным июлем зрелые грейпфруты. Сначала я отшучивалась, потом начала ее избегать, потом пробовала встать в позу.
Даже Челси однажды завела этот разговор:
– Сеструха, а когда же ты станешь Памелой Андерсен? – подмигнула она. – Тебе же дешевле все это обойдется. Знай, что как только мне исполнится восемнадцать, я сразу же…
– Я тебя убью, – мрачно обещала я. – Ты не доживешь до восемнадцати.
Сабина смотрела на меня, вернее в мое декольте, и мне так не хотелось бездарно обрубать едва связавший нас солнечный лучик симпатии. Надо что-то соврать. Надо было что-то быстро соврать, и чтобы легенда выглядела правдоподобно (ведь Сабина это отнюдь не легковерная дурочка) и достаточно романтично (она в любой момент могла потерять ко мне интерес).
– Понимаешь… Тут такое дело, – я нервно закусила губу. – В общем, это уже мои заморочки, тебе вряд ли интересно.
– Ну почему же? – по-кошачьи сощурилась она. – Может быть, я в душе человековед.
– В общем… Из наших пластических хирургов я никому, кроме Романовича, не доверяю. Он лучший.
– И что? Он же твой мужчина. Могла бы обзавестись новой грудью бесплатно и без очереди. Или я что-то не понимаю?
– Ну а ты сама подумай, – беспомощно улыбнулась я. – Как представлю, что он увидит меня, усыпленную наркозом, в идиотской хирургической шапочке, в безжалостном свете хирургической лампы, распятую на столе. И ему придется сделать надрезы под моей грудью. Или в подмышках. Протолкнуть через них имплантаты, правильно их распределить. Будет много крови – моей крови. А на следующий день моя грудь распухнет и посинеет, и ему, как моему хирургу, придется на это смотреть. Из швов будут торчать черные нитки… И вдруг после всего этого он не захочет меня как женщину? Вдруг каждый раз, поглаживая мою грудь, он будет вспоминать, как вспарывал ее или как проталкивал под железу силиконовую капсулку…
– Ну да, – у Сабины вытянулось лицо. – Я об этом как-то не подумала…
– Если бы не это, я бы давно решилась! Минимум четвертый размер. Я вообще считаю, что глупо не пользоваться современными технологиями.
– Знаешь, а вообще… Вообще, это очень хорошо, что я с тобой познакомилась, – задумчиво протянула Сабина, а потом вдруг спросила: – Даш, а ты умеешь держать язык за зубами?
– Конечно, – поспешила заверить я.
– Просто я как раз только вчера вечером сидела на одном сайте по пластической хирургии. Общалась с девчонками в форуме. Я еще никогда не делала операций, и мне так страшно. С другой стороны – все ведь делают, и ничего!
– Хочешь честно? – улыбнулась я.
– Ну!
– И не вздумай ничего в себе менять! – горячо заверила я. – Без всякой лести могу сказать, что ты самая красивая женщина из всех, кого я встречала. С огромным отрывом.
– Спасибо, – вздернула бровь Сабина. Она принимала комплименты с достоинством уверенной в себе женщины. – Нет, я ничего не хотела бы менять, просто. А может быть, поужинаем? Кажется, мне нужна твоя консультация.
У Сабины оказался маневренный ярко-красный джипик, на котором она ловко лавировала в московских пробках. У нее был мужской стиль вождения – спокойно, уверенно, быстро. Мы слушали радио и болтали о пустяках, и она была легкой, как шампанское, и через четверть часа мне казалось, что мы знакомы много лет. Она рассказала, что пару лет назад ее угораздило завести роман с продюсером – влюбилась, дурочка, а потом чувства схлынули, захотелось на волю, а он переключился в семейный режим, и когда понял, что в золотой клетке расшатаны прутья, начал вставлять ей палки в колеса. С подленькой улыбочкой – и как она раньше не разглядела в нем этой мелочности? – потрясает перед носом контрактом, который она когда-то подписывала не глядя, будучи уверенной, что любимый не обманет. Грозится оставить без копейки, так что половина ее жизни проходит в круговерти скучнейших судебных заседаний. Я в свою очередь впервые озвучила кому-то историю о том, как мой мужчина – пусть нелюбимый, пусть временный, но все-таки мой, изменил мне с моей же малолетней сестрой. Впервые говорила об этом вслух и сама удивилась, насколько же это тяжело.