Архип Тимофеич рассыпался дробным смешком: как камушки по ступенькам покатились. Утер ненароком выступившую слезу.
– Ох, Мефодий, гладко говоришь, хорошо рассказываешь.
В Мефодии будто росту прибавилось. И начальник не пугал уже, и чудилось - вот сейчас найдется для него работа трамвайным, да в самом лучшем месте, да в самом новом вагоне...
– А что, друг Мефодий, ведь у тебя много еще историй припасено?
– Как не припасти, - улыбнулся вежливо, - Сорок лет собирал.
– А как ты взглянешь, - хитро прищурился Архип Тимофеич, - чтоб здесь послужить? В работоустройстве?
У Мефодия улыбка застыла, как намалеванная. Озадачился.
– Да я ж... никогда...
– Так что ж с того - научим. И по-ведуньи читать, и документы подписывать. Поработаешь-посидишь, а там, смотришь: али трамвай какой освободится, али ты себе что другое подыщешь, по сердцу. А я уж не обижу - чаем в обед завсегда угощу.
Это что же творится? Его, Мефодия-трамвайного, да в начальники? В сами работоустроители?
– Согласный я, Архип Тимофеич!
– Вот и славно. А расскажи-ка ты мне, Мефодий...
И потекла дальше беседа, неспешно да уютно. И казалось, вот возьмется сейчас Мефодий за работу, и подыщет каждому барабашу самое лучшее местечко. Чтоб ни один пароходик, или магазинчик, или вовсе школа без барабаша не остались.
Потому как нельзя людикам без присмотру!