Оса всё ныряла из одежды в одежду, и женщины, изгибаясь всем станом, так трепетали, боясь укушения осы, что их огненные пятки и пальцы ног вертелись подобно волчку, сливаясь в одну огненную точку, меж тем как девушки поспешно срывали с себя лёгкий покров за покровом, пока явились перед всеми совершенно нагие... В это же мгновенье из куста или с лодки у берега моря раздался тонкий звук дудки лодочника, вмиг погасли огни, а с ними у всех разом затмилась стыдливость и обняла всё налетевшая тьма из Египта...
К Тении в этой тьме подошёл Сергий, грубо взял её за плечи и, толкнув её в спину, сказал ей:
- Удаляйся отсюда! - и, сорвав с её плеча многострунную арфу, он бросил её о пень сикоморы и арфа разбилась.
Тении стало нечем питать заключённого мужа и Вирину, и Витта, и Пуплию бабу. Так для неё настал день, когда все они с утра и до ночи остались вовсе без пищи.
В этот день Тения пришла навестить мужа с пустыми руками. Супруги, обнявши друг друга, сидели в темнице в глубоком унынии, но этим не кончились их муки. Тения напрасно закрывала уши, чтобы не слышать укоров, которые ей со всех сторон выкрикивали грубые невольники, помогавшие Тивуртию за раздачу им хлебцев с чернушкой. Тении не надо было рассказывать Фалалею, как ухудшилось их положение: он сам всё понимал и тихо сказал жене:
- Я чувствую довольно твердости, чтобы умереть с голоду, но ты будь вольна над собою: я больше не смею сказать ничего о тебе самой и о несчастных Вирине и Витте. Испробуй последнее: пошли их самих просить подаяния; Витт и Вирина красивы, а мать моя Пуплия так стара, что от неё уже пахнет могилой; когда они сядут втроём на пути к Газе или к Азоту и протянут свои руки, то, наверное, их пожалеют и бросят им зёрен или хоть мёртвую рыбу.
- Напрасно думать об этом,- ответила Тения,- всё это уже испробовано: я их уже посылала, но никто ничего им сегодня не подал, все боятся ипарха и в угоду ему над детями смеялись и говорили Вирине: "Кляли свою мать, зачем она вас не жалеет". Тоже и мать твоя Пуплия,- от которой уже пахнет могилой, но и она с тех пор, как я возвратилась с пустою корзиной без хлеба, проклинает меня и понуждает продаться вельможе.
При этом открытии Фалалей разорвал на себе свои лохмотья и сказал:
- Я не хочу ничего больше слышать! Не мучь меня, делай что можешь. Вон входит темничник Раввула. Темница сейчас будет закрыта.
Тения встала и вздрогнула, потому что в это мгновение в стороне тёмной впадины, где сидел злодей Анастас, вдруг загремели все его пять цепей и к ногам Тении что-то упало.
Тения нагнулась, чтобы поднять упавший предмет и нашла два хлебца с чернушкой. Тения тихо спросила:
- Кто ты, сострадательный человек, который два дня не ел свои подаянные хлебцы и отдаёшь их несчастной? Скажи, какой веры ты, чтобы я могла молить за тебя твоего бога?
- Не вспоминай моего имени богу,- отвечал ей грубый голос Анастаса,- я не верю никаким детским сказкам, но ты надорвала мне сердце своим тяжким горем - в том только и дело! Уходи и дай своим детям по хлебу.
Тения не имела времени ему отвечать и хотела удалиться, но Фалалей, как волк, защёлкал зубами и, вырвав у неё хлебцы, стал пожирать их с ужасной жадностью.
Тения закрыла руками глаза и убежала, чтобы не видеть, до чего страшный голод довел Фалалея... Ей стало страшно, чтобы сам муж не попросил её выпить настоя грибка, отводящего память, и идти к Милию с ласковым зовом: "час благосклонен".
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Это был вечер. Тения вышла за дверь темницы, но стала в раздумье. Прямее всего Тении было идти к её детям, но придти к ним с пустыми руками значило только усилить их муки.